И с чего мне взбрело в голову, будто я смогу его переубедить? Мужик приехал в Вашингтон, чтобы вести приличную жизнь и приносить какую-то пользу с виду уважаемым людям, а оказался втянутым в преступление, суть которого едва понимал и теперь был до смерти напуган.
Я мог лишь посочувствовать.
– У людей, от которых вы убегаете, повсюду есть осведомители. – Я узнал это от брата, и теперь в моих интересах было в это поверить. – Если вы заговорите, они про это узнают и доберутся до вас.
– Меня защитят прокуроры.
– В деле о финансовых преступлениях? Думаете, у них есть на это ресурсы? Они не из пяти богатейших семей страны. Вы регулируете деятельность банков и знаете, как совершаются эти беловоротничковые махинации. Лет через шесть кто-то из тех, кто стоит за всем этим, может быть оштрафован на сумму, равную паре процентов от неправедной прибыли. Они подпишут соглашение об отсрочке судебного преследования и дело положат под сукно. Вы собираетесь прятаться все это время?
– Откуда вам это известно?
– Я такой же въедливый зануда, как и вы. А мой брат – другое дело. Он был вовлечен в эту схему, участвовал в ней. Он пришел ко мне за помощью. Пробовал обращаться в полицию, но те, на кого он работал, про это узнали. И теперь собираются его убить, если…
– Если я не сделаю то, что им нужно?
Я кивнул.
– Вам они тоже угрожали? – спросил я.
Он не ответил, уставившись на далекий мемориал Линкольна.
– Вы приехали в Вашингтон, чтобы сделать доброе дело, – продолжил я. – Понимаю. Это же привело сюда и меня. И вы работали, забыв о сне, пытаясь остановить это ежедневное взяточничество. И чего вы добились?
Он опустил взгляд.
– Они вас перемололи. Вы искали справедливости, а кончилось тем, что потеряли все, ради чего работали.
– Что вы об этом знаете?
– У меня своя история. Сейчас она не важна. Я знаю, что такое расплачиваться за свои принципы. Когда тебя загоняют в угол. Если все эти хеджевые фонды торгуют на основе сетей экспертов и инсайдерской информации, то какое значение имеет еще один слитый намек? Какая разница? Почему вы один должны страдать, когда все обогащаются на этой игре? Просто пошлите им информацию. Две секунды – и все ваши проблемы уйдут в прошлое. Не будет ни долгих и мерзких допросов, ни жюри присяжных, ни телекамер, ни черной метки в вашем личном деле, после которой все, с кем вы познакомитесь до конца жизни, будут знать, к чему вас принудили.
Я сам испугался той легкости, с какой произнес эти мрачные обещания. Я не только убеждал Сакса продать душу. Я пытался убедить себя.
– Можно подумать, что вас волнует моя судьба.
– Волнует. Мой брат всю жизнь доставлял мне только неприятности и проблемы. Но вы человек порядочный. И то, что с вами произошло, – ужасно. Просто передайте им эту информацию. Отследить это будет невозможно. И тогда они вернут вам прежнюю жизнь, в которой никогда не было ничего подобного.
Он глубоко вдохнул и посмотрел в сторону пруда. Холодный ветер поднимал на воде искрящуюся на солнце рябь. Меня больше интересовало, что за манипуляции он проделывает рукой в правом кармане. Если бы я не видел, как его пропустили через металлоискатель в здании суда, то мог бы заподозрить, что у него там оружие.
– Ладно, – сказал он. – Куда мы пойдем?
Я выдал достойную речь, хотя, возможно, слишком знакомую и преждевременную. Быть может, я справился и действительно переубедил Сакса. Но льстить себе опасно, особенно когда разговариваешь с человеком, который только что искал встречи с генеральным прокурором. И еще я никогда не думал, что мне когда-нибудь всерьез придется кого-то спрашивать, нет ли на нем скрытых микрофонов, но сегодня многое происходило впервые.
Я сам не знал, что делать дальше. Он заметил мои колебания и оценил их.
– Вас используют втемную, – произнес он. – Вы хотя бы знаете цель? И ради каких ставок они играют?
Он рассмеялся, словно я был величайшим болваном на свете. И мне вспомнился отцовский совет: никогда не делай ставок в чужой игре. Я чуть повернулся и увидел в паре сотен футов от нас «крайслер» Линча. Из заднего окна торчал серый цилиндр.
Инстинкты подсказывали, что мне надо либо упасть, либо броситься наутек, но тут я понял, что этот предмет – не ствол, а направленный микрофон. Линч слышал каждое слово нашего разговора.
Сакс проследил за моим взглядом, а когда повернулся, я шагнул к нему и заглянул в карман пиджака – оттопыренный из-за руки. Из кулака торчал кончик цифрового диктофона. На нем светился красный индикатор: Сакс меня записывал. И теперь собирался сдать меня прокурорам.
– Им нужна директива, – сказал он.
Глава 13
Мне его не перевербовать. Спасибо, что на нем не было микрофона с передатчиком и мои слова не записывались дистанционно каким-нибудь прокурором. Значит, легкого выхода из этого дерьма нет. Мне надо просто уйти.
Я уже сделал шаг, когда Сакс набрал номер на телефоне. Я остановился и обернулся.
– Не звоните прокурору, – предупредил я.
Нас слушал Линч. И Сакс делал все, чтобы его убили.
– Не подходите, – ответил он.
– Вы не понимаете.
– Я все прекрасно понимаю, – отрезал он и поднес телефон к уху. – Один из них здесь. Нет. Сразу за углом.
Он зашагал к зданию суда, выходя прямиком на Линча. Этот идиот сейчас отдавал приказ о своей казни.
Я подбежал и схватил его за руку.
– Они нас подслушивают, – прошипел я ему в ухо. Сакс оттолкнул меня. Я не отстал и подтянул его к себе. – Вас убьют. Вам надо бежать.
Он шагнул ко мне и пошатнулся. Я ухватил его под мышки и не дал упасть.
Что-то произошло. Сакс застонал, его тело напряглось. Секунду-другую я его поддерживал, но потом он обмяк.
Сперва я увидел лишь пятнышко, едва различимое на его синем свитере, но быстро расползающееся.
Я с трудом удерживал его от падения. Обхватил, прижал. И почувствовал, как теплое пятно пропитывает рубашку.
Я дал Саксу опуститься на колено, потом уложил на спину. Затем снял пиджак, оторвал рукав рубашки, скомкал его и придавил рану. Ему выстрелили в грудь.
Пока он лежал, истекая кровью, мимо прошло несколько человек. Машина Линча исчезла.
Сакс уставился в небо неверящими глазами. Губы его шевелились, раз за разом пытаясь произнести «боже мой», но с такой дырой в легких говорить он уже не мог. Из-за шума уличного движения, ветра и вхолостую работающих моторов туристических автобусов я даже не услышал выстрела. А может, стреляли с глушителем. Я знал, что Сакс сообщил полиции, где меня найти. Мне надо бежать. Возможно, у меня еще есть время скрыться, но тогда Сакс истечет кровью прямо здесь.
Я прижимал к его груди компресс.
– Что это за директива? – спросил я.
Но Сакс был уже слишком далеко, чтобы услышать меня и подать какой-то знак.
Ко мне уже шли четверо полицейских из службы охраны Капитолия. Я приподнял комок ткани, увидел, как кровь стекает по груди, и прижал его снова.
– Что тут происходит? – окликнул меня первый коп.
– Этот человек ранен, – сообщил я, когда они обступили меня. – А что произошло, я не знаю. Держите здесь.
Я взял одного из копов за руку и прижал ее к компрессу.
– Я фельдшер «скорой помощи», – сказал я. – У меня в машине медицинский набор.
Я побежал к рядам припаркованных машин, выбрал «эскаладу» и обогнул ее. Скрывшись за внедорожником, я сгорбился и помчался через улицу к деревьям, окружающим Национальную галерею.
– Эй! – рявкнул за спиной полицейский.
Я бежал к Конститьюшн-авеню. Вытирая пот со лба, я успешно измазал лицо окровавленной рукой.
Наверное, полиция уже вызвала подкрепление, потому что вскоре у меня появилась компания. Машина полиции метро, ехавшая по Пенсильвания-авеню, развернулась и направилась ко мне, завывая сиреной.
Я бросился к входу в метро. Один эскалатор не работал, два других были забиты толпой, вышедшей на улицы в обеденный час. Иногда вашингтонцев слегка раздражают правила поведения на эскалаторах: стоять справа, проходить слева. Мне требовался транспорт побыстрее, и я запрыгнул на металлическую балюстраду, уперся в нее руками, перевернулся и заскользил вниз. Я не заметил стальных заклепок, оценивая путь к бегству, но, когда понесся по наклонной плоскости, они начали бить меня по копчику через каждые восемь футов. Я слетел с полосы, потерял равновесие, рухнул ничком на грязные плитки красного кафеля, вскочил и побежал дальше.
