Сувениры доктора Ватсона (СИ) - Шапиро Александр

— Что вам было угодно, джентльмены? — спросил он, выпрямившись и положив руку на эфес бутафорского меча.

— Мы пришли пожелать вам удачи, break a leg [8], — ответил Холмс. — Кстати, когда ваш выход?

— Во втором и четвертом акте.

— Где вы будет в третьем?

— В оружейной. Это соседняя с гостиной комната, там из окна довольно близко видно сцену.

— Отлично. Мы подойдём туда.

Когда мы сбежали по ступенькам парадного входа усадьбы, я увидел, что большая часть зрительного зала заполнена. Едва поспевая за Холмсом, я успел заметить в последнем ряду лысую голову импресарио и сидящую рядом с ним девочку. А в первом ряду выделялся своим нарядом хозяин гостиницы мистер Эттвуд.

Все три мили до гостиницы мы едва ли не бежали. Зайдя в лобби, я опёрся руками о стойку и тяжело задышал. Гостиница была абсолютно пуста. И хозяин, и все постояльцы были на спектакле. Неутомимый Холмс забежал за стойку, вытащил из одного из ящиков гостевую книгу и пролистал её.

— Номер двадцать один, Ватсон.

Холмс захлопнул гостевую книгу, вернул её в ящик, вынул оттуда ключ и направился к лестнице.

— Хорошо, что это только второй этаж, — вздохнул я и поплёлся за Холмсом.

В коридоре перед дверью я перевёл дух и спросил:

— Чей это номер?

— Импресарио.

У меня было так много вопросов к Холмсу, что я не знал с какого начать. Поэтому я решил не задавать их, а просто смотреть, что делает мой друг, и пытаться по мере сил понять ход его мыслей.

В номере двадцать один было две комнаты. Судя по одежде и предметам туалета, в одной комнате расположился импресарио, а в другой — его дочь. Холмс устроил в комнате девочки форменный обыск. Каждая полка секретера, каждый ящик бюро… всё было открыто, тщательно осмотрено и закрыто. Длинные пальцы Холмса перелетали от одного предмета к другому. Особое внимание мой друг уделил небольшому 

vanitas [9]

— А куда теперь? — спросил я, когда Холмс направился к выходу.

— В мой номер.

Понятнее мне не становилось, но я, по крайней мере, успел немного отдохнуть во время обыска. Мы опять поднялись по лестнице. Меня всегда удивляло, что в комнате Холмса на Бейкер-стрит царит форменный бедлам, и в то же время мой друг остаётся образцом как аккуратности в одежде, так и пунктуальности. Немудрено, что, зайдя в номер Холмса, я увидел знакомый беспорядок. Холмс подошёл к загромождённому столу, сунул в левый карман пиджака несколько шведских спичек, а потом взял со стола картонную коробку с ампулами и положил три штуки в правый карман.

— Вы знаете, Холмс, как плохо я отношусь к этой вашей привычке… — начал было я.

— А теперь на кухню, — перебил меня Холмс.

Если бы не абсолютно серьёзное и искреннее выражение лица Холмса, я бы подумал, что мой друг нарочно старается удивить меня своими словами или действиями. Мы спустились на первый этаж и прошли в кухню через фойе. В кухне Холмс открыл бутыль с содовой, разбил туда содержимое ампул и туго закрыл пробку. Затем Холмс отдал бутыль мне и направился к выходу. Выйдя из кухни, мы миновали фойе и зашли в лобби. Там Холмс снял со стены и положил на стойку застеклённый автограф Джеймса Маршалла. После этого Холмс вытащил из одного из ящиков два листа писчей бумаги и письменный прибор.

— Редко мне случается пользоваться этим умением, — произнес мой друг, — но сейчас оно придётся весьма кстати. Меня научил этому один гравёр Королевского Монетного двора; он мог подделать любой вексель за несколько минут, а я как-то спас его от разъярённых букмекеров, с которыми он расплатился подобным образом.

С этими словами Холмс медленно написал короткую записку почерком Джеймса Маршалла. Записка гласила: «Всё раскрыто. Бросай девчонку и беги». Вторую записку Холмс написал своим почерком и она была длиннее: «Грета! Вымойте волосы девочки раствором из этой бутылки, выбросьте очки и отведите обеих девочек в оружейную. Не теряйте ни минуты!». После чего Холмс повесил автограф обратно на стену и повернулся ко мне.

— Ватсон, мы успеем вернуться до начала третьего акта. Слушайте и запоминайте! Вы должны будете во время антракта отдать импресарио эту записку. — Тут Холмс протянул мне записку, написанную почерком Маршалла. — Когда импресарио уйдет, вы отведете его дочь к Грете и отдадите ей эту записку вместе с бутылкой. — Тут Холмс протянул мне вторую записку и указал на бутыль с содовой, в которую мой друг добавил содержимое трех ампул. — Когда Грета с девочкой уйдут, вы найдёте герцогиню и приведёте её в оружейную. А теперь поторопимся!

Мы пронеслись по буковой аллее и привычно свернули на запад. Через полчаса мы миновали башню с часами. Футах в двухстах от павильона Холмс повернулся ко мне:

— Ватсон, вы хорошо всё запомнили?

— Холмс! Я не понимаю, зачем мы это делаем… — начал было я.

— Ватсон, вы помните, что вы должны сделать? Это крайне важно, друг мой. От ваших действий зависит судьба достойных людей. Я обещаю, что после расскажу вам всё в мельчайших деталях. Но сейчас вы слышите аплодисменты? Это закончился третий акт, и это значит, что вам пора действовать. Я буду ждать вас в оружейной.

Дальнейшее произошло быстро и в точности так, как планировал Холмс. Когда я подошел к лысому импресарио и отдал ему записку, он прочитал её и, не говоря ни слова, ушёл. Тогда я подошёл к его дочери и попросил её подойти со мной к Грете. Я боялся, что она испугается, но она не проявила никакой тревоги. Впрочем, выражение лица девочки было скрыто очками с затемнёнными стёклами. Грете вместе с девочкой я передал записку и бутыль. Прочитав записку Холмса, Грета быстро увела девочку в усадьбу. Потом я спросил у дворецкого, где я могу найти её светлость, и он провёл меня в её личную гримерную. Узнав, что Холмс просит её срочно прийти в оружейную, герцогиня в ту же минуту отправилась туда, а я последовал за ней.

Зрелище, свидетелями которого мы стали в оружейной, было странным и нелепым, но за сегодня я уже исчерпал свои возможности удивляться чему-то странному и нелепому, связанному с моим другом. Герцог в костюме Макдуфа ходил по комнате, размахивая бутафорским мечом, и кричал на Холмса. Поначалу я даже подумал, что герцог репетирует монолог из пьесы. Когда я и её светлость вошли, герцог повернулся к супруге:

— Дорогая, ты представить себе не можешь, в каких ужасных преступлениях обвинил тебя, а заодно и меня этот джентльмен!! История, которую он выдумал про какую-то твою…

В этот момент в комнату вошла Грета с юной леди Ольнистер и с дочерью импресарио. Но девочку было не узнать. Первое, что бросалось в глаза, были её слегка влажные волосы. Они был такими же огненно-рыжими, как и волосы герцогини. Вторым, чего нельзя было не заметить, были глаза девочки. Один — ярко голубой, а другой — ярко зеленый. Она выглядела точной копией герцогини, но только в возрасте лет шести. Её светлость бросилась к девочке, присела перед ней и взяла её за руки. Герцог прервал свой горячий монолог: несколько секунд он молча смотрел на Холмса, а потом отбросил меч, подошел к жене, преклонил колено и обнял правой рукой жену, а левой — обеих девочек. Объятие длилось не больше минуты, но стоявшая рядом со мной Грета успела пару раз всхлипнуть.

Когда герцог поднялся, его лицо было спокойно, плечи развёрнуты, а взгляд обращён немного кверху.

— Леди, джентльмены, — произнес он с картинно глубоким поклоном, — прошу прощения, сейчас мой выход.

Герцог вышел, а вслед за ним удалились и все представительницы прекрасного пола.

— Ватсон, я ненадолго отлучусь, — сказал Холмс. — Я не забыл, что задолжал вам подробный рассказ обо всем, что произошло. Но у меня есть ещё одно неотложное дело. А вы пока можете открыть окно и посмотреть остаток пьесы. Его светлость был прав, отсюда отлично видно.

Действительно, из открытого окна оружейной было очень удобно смотреть за окончанием спектакля. Вскоре ко мне присоединился Холмс. В руках он держал бутылку виски. Я в очередной раз за сегодня решил не задавать вопросов. Спектакль приближался к концу, и мне хотелось досмотреть остаток пьесы. Все актёры играли хорошо, но особенно был в ударе Джеймс Маршалл. Его исполнение монолога Макбета было великолепно, а сцена поединка с Макдуфом выше всяких похвал. Мечи звенели, Макбет и Макдуф кружили друг вокруг друга, сходились и расходились, так до тех пор, пока пронзённый Макбет не упал на сцену, заливая её кровью.