Сочинский вариант - Михеев Михаил Петрович

— Совсем нет,—сказал полковник.— Нормально звучит.

— Ваша учительница делает все для того, чтобы в будущем порядочных людей было больше,— закончила я свою мысль.— Я помогаю ей с другого конца,— стараюсь, чтобы в будущем плохих людей стало меньше. Меньше зла — меньше заразы. И тогда труды школьной учительницы не пропадут даром, как это еще часто бывает сейчас.

Я замолчала — мне стало даже неловко за столь длинный монолог.

Но полковник Приходько кивнул одобрительно:

— Значит, не жалеете, что со мной связались?

— Не жалею.

— Вот и я не жалею. Ну, обменялись любезностями, а теперь вы мне скажите: Башков приходил к вам оправдываться?

— Вроде того.

— Поверили?

Я замешкалась с ответом. Уловив это, полковник продолжал:

— Я к чему говорю — биографией его поинтересовался. Башков в армию пришел младшим лейтенантом, работал при штабе дивизии. Попадал в окружение, участвовал в боях, получил боевую награду. Тут он сорвался, за пьянство был разжалован в рядовые, но в боях под Курском опять отличился, был восстановлен в прежней должности и звании. Как видите, может быть и таким, и этаким. И бухгалтер был отличный — пока с Аллаховой не связался. В уме ему не откажешь. Какую бы вы там легкую бабочку у него ни играли, а он за вашей игрой порядочность вашу рассмотрел. Аллахова — та не рассмотрела, а он рассмотрел. И потянулся к вам. А как догадался, кто вы, вот тут опять сорвался. Импульсивный он человек, да и подумать ему времени не было. С ходу решил… Это он уже потом задумался, тогда и к вам пришел.

Я удивилась, как точно проследил логику поведения Башкова полковник Приходько,— он сказал то же, в чем признался мне Башков недавно.

— Это хорошо,— продолжал полковник,— что вы на него зла в душе не держите: оно в нашем деле советчик плохой. Про Бессонову что-либо говорил?

— Сказал, что у него и в мыслях не было ее убивать.

— В мыслях не было?… Вот и следователь уголовного розыска тоже ничего определенного сказать пока не может.

Полковник посмотрел на пистолет, лежавший на столе, даже потрогал его.

— Нет, надо же!

И вдруг без всякого перехода спросил:

— Так как же нам с вашим бухгалтером быть, Евгения Сергеевна? Вас я понимаю, иначе вести себя вы и не могли. А что делать нам, милиции? Мне — начальнику отдела?

— Думаю, что вы тоже поступите так, как подсказывают вам сегодняшние обстоятельства.

Полковник откинулся на стуле и посмотрел на меня весело:

— Нет, ты погляди, Борис Борисович, какая хитрая. Ты слышишь, про обстоятельства-то? А обстоятельства таковы, что Башков — человек крепкий, опытный, концы в своей бухгалтерии прятал надежно и догадывается, конечно, что пока мы против него улик никаких еще не нашли. И рассказывать нам ничего не будет. Как и Аллахова. Так вы думаете, Евгения Сергеевна?

— Примерно так.

— Вот и появится у нас еще один молчун на казенных хлебах. Толку-то нам от него. Но Евгения Сергеевна питает надежду, что побегает, побегает ее бухгалтер, да и поумнеет, в конце концов. Пришел же к ней, может быть, и к нам придет. Сам придет. Вот тогда дело Аллаховой мы сразу и до конца распутаем. А пока Башков не поумнел, трогать, мол, его не нужно. Ты понимаешь, Борис Борисович, на что толкает нас с тобой наш оперативник?

— Как не понять,— улыбнулся, как обычно, Борис Борисович.

— Я про кое-какие обстоятельства тоже подумал. Поэтому и «оперативку» не послал. Подполковник Орлов мне говорит: «Что же, выходит, он так и будет вокруг нас бегать? Брать его надо, паразита. Посидит в КПЗ и поумнеет». Орлов у нас человек решительный, он всю эту, по его выражению, «мерехлюндию» не любит. «А если, говорит, бухгалтер куда сбежит, тогда что?» А если сбежит, отвечаю, сам искать буду, тебя не позову… То, что Башков пистолет отдал,— уже хорошо. Но, вот что к нам придет — сомневаюсь, и очень. А в то же время торопиться брать его, думаю, пока не нужно. Следствию, как я понимаю, он плохой помощник. Пусть погуляет. Фотографию его я транспортникам передал, на всякий случай. Может, на свободе он нам полезнее окажется, чем в КПЗ. Денег-то мы у Аллаховой так и не нашли. Конечно, я не думаю, что Башков нам денежки на тарелочке с голубой каемочкой принесет…

Тут я вспомнила про деньги, положила на стол:

— Просил передать. То, что он у конвойного взял.

— Вот тебе еще неожиданность… Мог ведь не отдавать. Однако — вернул. Конвойный все еще в больнице лежит, помяло его сильно, деньги ему, конечно, пригодятся. Возьми, Борис Борисович. Адрес узнаешь — перешлешь. Если бы нам Аллахова свои денежки принесла… Не принесет, где там. А есть у нее они. Не могла она такую прорву деньжищ истратить. Лежат у кого-то до поры.

Я вытащила записную книжку, достала авиационный билет. Я не забывала о нем, просто разговор пока шел не о том. Пока я разворачивала билет, полковник следил за моими действиями с веселым любопытством.

— Смотри, Борис Борисович, Евгения Сергеевна нам еще какого-то кота из мешка вытаскивает.

— Билет авиационный, всего-навсего.

Я рассказала, где его нашла.

— А больше у вас там ничего нет? — поинтересовался полковник.— Скажем, ключика от квартиры, где у Аллаховой деньги лежат? Жаль, а то я уже было подумал… Что ж, билет так билет. Щуркину В. В.

— Совершенно верно,— подтвердил Борис Борисович,— Владислав Витальевич Щуркин. Это же первый муж Аллаховой.

Полковник уставился на него:

— А почему она — Аллахова?

— Когда разошлись, она снова на свою девичью фамилию перешла. Не без умысла, наверное. А муж у нее в Сочи уехал. Он тоже по торговой части работал. И дочь их сейчас с ним живет.

— А почему не с матерью?

— У Аллаховой новый муж — молодой. А дочь — студентка уже, взрослая. Аллахова как замуж за своего спортсмена вышла, так дочь к бывшему мужу отправила.

— Понятно…— протянул полковник.— Подальше от греха. А откуда ты все это знаешь?

— Поинтересовался, когда дело на нее завели.

— Может, ты знаешь, зачем этот Владислав Витальевич полгода тому назад к Аллаховой приезжал?

— Вот этого не знаю,— усмехнулся Борис Борисович.

— Конечно… Хотя вопросик-то, сам понимаешь… мог же бывший муж к своей жене заглянуть.

Полковник повертел в руках билет, даже посмотрел на его обратную сторону, как бы надеясь там отыскать какие-то дополнительные сведения о бывшем муже Аллаховой.

— А ведь воровать-то она начала, пожалуй, еще при нем,— протянул он задумчиво.— Любопытно бы поглядеть на этого В. В. Щуркина… Вопросы ему задавать бесполезно… пока. А вот посмотреть хотя бы… Там у Аллаховой семейные альбомы были, кажется. Ты поинтересуйся, Борис Борисович.

7

Когда я вернулась домой, меня встретил сияющий Петр Иваныч. Я ожидала его в понедельник.

— Сбежали?

— Выписался на законном основании. С приложением документов, удостоверенных подписями и печатями. Показать?

— А где Максим?

— А Максима нет, он до понедельника в командировке. Я приехал автобусом.

— Это надо же! Сто километров. Да, поди, всю дорогу стояли на ногах.

— Нет, стоял километров десять. Там сидела такая симпатичная девушка, я ей сказал: «Доченька, неужели тебе мама не говорила, что в автобусе положено уступать место женщинам и старикам?» И представьте себе— встала! А я сел. Такая милая девочка, не то что вы, несносная ворчунья. Я по вас соскучился.

Я обняла его:

— Фу! Отправляйтесь в душ, сию минуту.

— Я чистый.

— От вас так и несет больницей. А я пока кофе заварю.

Сытый голодного не разумеет, здоровый больного — тоже. Когда Петр Иваныч после купанья, свеженький, розовенький, сел за стол, а я уже взяла его чашку, он громко и выразительно вздохнул. Тут до меня дошло.

— Вам же нельзя кофе. Что же вы мне не сказали?

— Но вам-то, надеюсь, можно.

— Мне пока можно.

— Пока!…— поехидничал Петр Иваныч.— Поди, опять тут хлестали коньяк со своими приятелями.