Поэтому костюмированная вечеринка полковника Пойнтинга привлекла столько внимания, что полицейские с трудом находили, где припарковаться.
Полковник встречал гостей на верхней площадке лестницы, облаченный (духовно и физически) в тогу римского отца-сенатора — как он объяснил печальному Джонни Веннеру, одетому в столь приземленную вещь, как вечерний костюм-тройка. С юным гвардейцем полковник беседовал в перерывах между приветствиями.
— Не знаю, где Дороти, и знать не хочу, — жестко сказал он. — Видели бы вы письмо, которое она написала Эльзе (Здравствуйте! Здравствуйте!), точнее, начала писать! К счастью, я зашел в библиотеку, пока дочь говорила по телефону (Добрый вечер, леди Карл..! Здравствуйте!) и прочитал его. Моя дочь не смеет говорить моей невесте, по сути — приказывать ей, оставить ее отца!
— Он премерзкий старикашка, — сказал Веннер, но сказал невпопад.
— Я про себя, — уточнил полковник. — Отца Дороти, не Эльзы. (Здравствуйте! Рад встрече!) Нет, Веннер, я этого так не… (Здравствуйте, мисс… э-э…)
Прекрасная незнакомка только улыбнулась и махнула рукой, прежде чем раствориться в толпе.
— Какие ножки, а? Нет, ну какие ножки! Так вот, Дороти сбежала из дому, и я уверен, что она преследует мою Эльзу. Нет, малышка ничего не говорит, но я-то вижу! Вот доберусь до Дороти, и… Милая!
Милая нынче была совсем не мила. Она места себе не находила от беспокойства — и это при том, что папаша ей твердо обещал не напиваться до конца мероприятия. Волновало ее, впрочем, не это. Едва зайдя, она утянула римского патриция в укромный уголок — и целая толпа чертей, клоунов и венецианских дам осталась без приветствия.
— Все в порядке, милая, все в порядке. Разрешение на брак уже есть. Багаж отошли на вокзал Виктория… Симплон-экспресс, может, слышала? Италия — чудное местечко…
Для Эльзы сейчас Италия значила не больше, чем прошлогодний снег.
— Письмо. От Дороти. Ничего от нее не пришло?
Она была немного не в себе, что читалось как в срывающемся голосе, так и в том, что она выбрала костюм Офелии. Впрочем, полковник вполне понимал ее волнение.
— Ну-ну, не стоит забивать свою прелестную головку мыслями о моей неразумной дочери, — ласково сказал он. — Ни писем, ни звонков, все в порядке.
И ему пришлось вернуться на площадку, где в ожидании приветствия столпились Мефистофели, Пьеро, Генрихи Восьмые и джентльмены эпохи Регентства.
Незнакомка в маске держалась особняком и, испытывая мрачное наслаждение, следила за хмурым Джонни Веннером, также оставшимся без пары. Между делом она станцевала с Ромео, с доисторическим человеком и с Нельсоном и также между делом огорчилась, глядя на Офелию в объятиях римского сенатора.
А надо сказать, что костюмированные вечеринки полковник Пойнтинг устраивал ежегодно, и все они непременно завершались вручением приза за лучший костюм. Вот и сейчас трое льстецов, проголосовавших за Офелию, вывели ее в центр комнаты.
— Друзья мои!
Сенатор прокашлялся и поправил усы, вошедшие в моду еще при Октавиане Августе.
— Друзья мои! Позвольте мне ныне, в сей радостный вечер, преуготовляющий величайшее событие в моей жизни, вручить приз в виде копии столь несчастливо утраченной броши победительнице, избранной честным и непредвзятым судом…
Равнодушный наблюдатель спросил бы (а неравнодушный тоже спросил бы, но шепотом) откуда полковник Пойнтинг знал, кого выберут судьи.
— Эта копия…
— А почему не оригинал, папенька?
Полковник мигом развернулся на голос. Незнакомка сняла маску.
— Дороти! — вскрикнул он. — Но…
Та спокойно показала какой-то предмет.
— Если твоей подружке выплатили страховку, это принадлежит компании.
— Где… где ты ее нашла?
Дороти оглядела толпу заинтересованных гостей, подошла ближе и совсем тихо сказала:
— Она и не терялась. — Услышали ее только полковник и побледневшая Эльза. — Она лежала в спальне под матрасом. А мистер Беркс, старый дурак, сам рассказал мне, как ему пригодятся деньги со страховки.
— Ложь! — выдохнула Эльза. — Ты… ты…
Полковник жестом остановил ее. Он был само достоинство — насколько им может быть человек в тоге и розовом венке.
— Хватит клеветать на Эльзу. Завтра свадьба.
— Но, папенька… разрешение на брак… — уставилась Дороти на отца. — Надо же дождаться!
— Милая моя, — ласково и даже несколько игриво сказал полковник. — Там наверху, в сейфе, у меня в чековой книжке лежит одна такая бумажка. На ней подпись епископа Лондонского. И хватит об этом. Ну-ну, милая, извинись перед Эльзой за свои дурацкие подозрения!
— В сейфе… — тихо повторила Дороти.
Внезапно она рванулась к окну, отдернула занавеску и взмахнула рукой.
— Дороти! — воскликнул полковник в тревоге; на миг ему померещилось, что та замыслила покончить с собой и теперь прощается с жизнью.
— Ну, давайте посидим, побеседуем… — сказала та, столь же неожиданно вернувшись. — Томми, ну же, услужи мне: позови всех сюда. Всех-всех! Даже слуг!
— Ты ведь не собираешься устраивать сцены, да? — нервно уточнил полковник.
— Нет. Я просто хочу выпить за здоровье своего доброго друга Тома, — загадочно ответила та.
В конце улицы стоял извозчик. Том Беркс прогулочным шагом подошел к нему и сел в кеб, где его уже в нетерпении дожидался Морган.
— Ну как?
— Туточки. — Том поставил добычу на дно экипажа. — Девчонка молодец, отличная работа. Она заслужила награду.
— Девки! — довольно ухмыльнулся Проныра Морган. — На все для меня готовы!
НЕЗНАКОМЕЦ ИЗ ГОЛЬФ-КЛУБА
Когда он покинул кабинет истинно великого человека и вышел на лестницу, его накрыло прозрение, да такое, что захотелось усесться прямо на покрытые ковром ступени и замереть, чтоб ничто не мешало как следует обдумать открывшуюся истину.
Пару раз он даже замер-таки, повиснув всей тяжестью на массивной перилине — ему казалось, что так легче думается.
Разумеется, Джон Дженнер спятил, совершенно спятил.
И самым ярким признаком этого был невероятный, необъяснимый, дичайший эгоизм.
Все время — я, мое, моя: «Мое имя нужно защитить, моя честь попрана и должна быть отомщена, я — рыцарь без страха и упрека, готовый сразиться с целым миром»…
Бобби Маккензи проглотил истерический смешок.
Еще семь ступеней вниз — и прихожая, откуда он направится в гостиную к Лесли Дженнер.
— Эх! — Он достал из рукава платочек, утер пот со лба.
Две ступеньки. Он помедлил. Еще три. Замер, барабаня пальцами по перилине.
Последние две он перемахнул в один шаг, пересек прихожую, решительно взялся за дверную ручку… и понял, что у него дрожат колени.
Нет, он был крепким, здоровым и симпатичным парнем, привычным к сложностям человеческого общения в частности и к жизненным трудностям вообще. В семнадцатом году, в полуразрушенном окопе близ Арраса, именно он сумел подбодрить своих измотанных сослуживцев непристойной шуточкой, вошедшей в анналы солдафонского юмора. Но сейчас ему было как-то не до шуток.
Бобби собрал всю свою решимость и повернул-таки дверную ручку — как голову в петлю сунул.
Она… она стояла у камина, и ее плечи тряслись. Она не обернулась, даже когда дверь с громким стуком закрылась.
— Мисс Дженнер… — просипел он. — Не… не стоит так… Та обернулась — и Бобби поперхнулся, не веря своим глазам.
— Так ты… смеялась?
— А что мне еще делать? — саркастически сказала она. — Над папиными рассуждениями только смеяться и остается.
Он медленно кивнул.
Она ему нравилась. Она всем нравилась, эта Лесли Дженнер, — тонкая, почти невесомая, гибкая, остроумная…
— В общих чертах я тебе еще когда все описала. Я так понимаю, папа дорассказал остальное?
— Я так понимаю, да, — осторожно ответил Бобби.
— То есть объяснил, что я провела ночь неизвестно с кем в гольф-клубе?
Бобби снова ответил кивком.
— Значит, придется уточнять подробности… — Она села и указала Бобби на большое кресло напротив.
