Второй удар гонга. Врата судьбы - Кристи Агата

— А это что за птички, бабуля? — спросила Джанет.

— Это ласточки полетели на юг, — объяснила Таппенс.

— И они никогда больше не вернутся?

— Вернутся следующим летом.

— И пролетят сквозь Врата Судьбы, — с удовольствием произнес Эндрю.

— Раньше этот дом назывался «Ласточкиным гнездом», — заметила Таппенс.

— Но ведь вы же не собираетесь поселиться здесь надолго, я правильно поняла? — уточнила Дебора. — Папа писал, что вы подыскиваете себе новый дом.

— Почему? — спросила Джанет, которая в семье играла роль Розы Дартл [93]. — Мне этот нравится.

— Я назову несколько причин, — предложил Томми, доставая из кармана лист бумаги и начиная читать вслух: — «Черная стрела», Александр Паркинсон, «Мэри Джордан умерла не своей смертью», викторианские фаянсовые табуреты Оксфорд и Кембридж, «улыбка — курица — вот те на», Кэй-Кэй, желудок Матильды, Каин и Авель, Любимая.

— Замолчи, Томми, это мой список! К тебе он не имеет никакого отношения! — воскликнула Таппенс.

— А что он значит? — продолжила свой допрос Джанет.

— Похоже на список улик из детективного романа, — предположил Эндрю, который в свободное от поэзии время активно пользовал этот вид литературы.

— Это и есть список улик. А также — причина, по которой мы ищем другой дом, — сказал Томми.

— Но мне нравится здесь, — повторила Джанет. — Здесь очень мило.

— Хороший дом, — согласилась Розали. — И шоколадные бисквиты, — добавила она, не в силах забыть недавний чай.

— Мне здесь тоже нравится, — сказал Эндрю в аристократической манере, в которой мог бы говорить русский царь.

— А почему он вам не нравится, бабуля? — спросила Джанет.

— Мне он нравится, — ответила Таппенс с неожиданным энтузиазмом. — И я хочу здесь жить. Продолжать здесь жить.

— Врата Судьбы, — произнес Эндрю. — И название вроде неплохое.

— Раньше он назывался «Ласточкиным гнездом», — напомнила Таппенс, — так что мы вполне можем вновь…

— Все эти улики, — заметил Эндрю. — Вы вполне можете сочинить историю — или даже целую книгу…

— Слишком много имен, получится очень запутанно, — сказала Дебора. — Кто ее будет читать?

— Ты не поверишь, — сказал Томми, — что только не читают люди и от чего только они не получают наслаждение. — Пожилые супруги переглянулись.

— А можно мне завтра получить немного краски? — спросил Эндрю. — Или пусть Альберт купит ее и поможет мне. Я хочу написать на воротах новое название.

— И тогда ласточки поймут, что их ждут здесь на следующее лето, — сказала Джанет и взглянула на мать.

— Совсем неплохая идея, — сказала Дебора.

— La Reine le veult [94], — подвел итог Томми и поклонился дочери, которая всегда считала, что вносить чуточку аристократизма в семейную жизнь — это ее привилегия.

Глава 17

Заключение: обед у мистера Робинсона

— Великолепный обед, — сказала Таппенс, глядя на окружающую ее компанию.

Они вышли из-за стола, и теперь все расположились в библиотеке вокруг кофе. Мистер Робинсон, еще более желтый и толстый, чем его представляла себе Таппенс, улыбался из-за великолепного кофейника эпохи Георга II. Рядом с ним сидел мистер Криспин, который теперь отзывался на имя Хоршам. Полковник Пайкэвей разместился рядом с Томми, который с большим сомнением протянул ему одну из своих сигарет.

— Я никогда не курю после обеда, — отказался полковник с удивленным видом.

— Неужели, полковник Пайкэвей? Как интересно, — произнесла мисс Коллодон, которую Таппенс посчитала достаточно опасной. — Какая у вас послушная собака, миссис Бересфорд!

Ганнибал, который лежал под столом, положив голову на ногу Таппенс, посмотрел на нее своим лукавым взглядом и слегка помахал хвостом.

— Но, как я понимаю, он может быть и очень злобной собакой, — заметил мистер Робинсон, с восторгом глядя на Таппенс.

— Его надо видеть в действии, — сказал мистер Криспин по фамилии Хоршам.

— Когда его приглашают к столу, он ведет себя соответственно, — пояснила Таппенс. — Ему это очень нравится. Он чувствует себя высокопоставленной собакой, которую пригласили в высшее общество. С вашей стороны очень-очень мило, что вы и ему направили приглашение и приготовили для него целую миску печенки, — обратилась она к мистеру Робинсону.

— Все собаки обожают печень, — сказал мистер Робинсон. — Как я понимаю… — тут он посмотрел на Криспина-Хоршама, — если я захочу посетить мистера и миссис Бересфорд в их собственном доме, то меня разорвут на куски.

— Ганнибал серьезно относится к своим обязанностям, — подтвердил Криспин. — Он охранная собака отличных кровей и никогда об этом не забывает.

— И как человек, занимающийся охраной, вы, конечно, хорошо его понимаете, — сказал мистер Робинсон; его глаза сверкнули. — Вы с вашим мужем отлично выполнили свою работу, миссис Бересфорд. Мы у вас в неоплатном долгу. Полковник Пайкэвей говорил мне, что именно вы были инициатором этого расследования.

— Просто так случилось, — смущенно ответила Таппенс. — Мне… мне стало очень любопытно. И захотелось узнать… о некоторых вещах…

— Да, я могу в это поверить. Теперь, полагаю, вы испытываете столь же естественное любопытство и хотите знать, что же все это такое?

Таппенс смутилась еще больше, и ее речь стала немного бессвязной.

— Ну… ну конечно… То есть… я понимаю, что все это большой секрет… и что нам не надо задавать вопросы, потому что вы все равно не сможете рассказать всего… Я все это прекрасно понимаю.

— Напротив, это я хочу задать вам вопрос. И если вы сообщите мне интересующую меня информацию, то мне будет очень приятно.

Таппенс уставилась на него широко открытыми глазами.

— Я не могу себе представить… — Она замолчала.

— У вас есть какой-то список. Так, по крайней мере, сообщил мне ваш муж. Он не стал рассказывать, что это за список, — и был абсолютно прав. Список — это ваша личная тайна. Но я тоже не чужд любопытства.

И вновь его глаза блеснули. Неожиданно Таппенс поняла, что мистер Робинсон ей очень нравится.

Несколько мгновений она молчала, а потом откашлялась и стала рыться в своей вечерней сумочке.

— Все это очень глупо, — сказала миссис Бересфорд. — Даже не глупо — это настоящее сумасшествие.

— Сумасшествие, сумасшествие, — совершенно неожиданно отреагировал мистер Робинсон. — «Да, в наше время весь мир сошел с ума». Так говорит Ганс Закс, сидя под старым деревом в моей любимой опере «Мейстерзингеры» [95]. И как же он прав!

Он взял в руки листок бумаги, который ему протянула Таппенс.

— Если хотите, можете зачитать вслух, — сказала она. — Я не возражаю.

Мистер Робинсон взглянул на листок, а потом протянул его Криспину.

— Ангус, у вас более звонкий голос, чем у меня.

Мистер Криспин взял бумагу и вполне приличным тенором с четкими интонациями зачитал:

— «Черная стрела», Александр Паркинсон, «Мэри Джордан умерла не своей смертью», викторианские фаянсовые табуреты Оксфорд и Кембридж, «улыбка — курица — вот те на», Кэй-Кэй, желудок Матильды, Каин и Авель, Любимая.

Он замолчал и посмотрел на хозяина вечера, который повернулся к Таппенс.

— Дорогая моя, — произнес мистер Робинсон. — Позвольте мне вас поздравить — у вас удивительный ум. То, что от этих улик вы смогли добраться до ваших окончательных открытий, совершенно невероятно.

— Томми мне тоже серьезно помог, — напомнила Таппенс.

— Ты же сама меня во все это втянула, — заметил Бересфорд.

— Он провел прекрасные исследования, — с уважением заметил полковник Пайкэвей. — Дата переписи была для меня крайне полезна.

— Вдвоем вы отличная пара. — Мистер Робинсон еще раз взглянул на Таппенс и улыбнулся. — И все-таки — хотя вы и не проявили никакого нескромного любопытства, — я полагаю, что вы хотите знать, в чем же тут было дело.