Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Коротеев Николай Иванович

— Вы ошибаетесь, скорее всего машина наехала на вас случайно, — неуверенно возразил Мохов. Как хотелось бы ему, чтобы это действительно было так. — Я сегодня же займусь этим делом.

Санина, казалось, не слышала его.

— Это он, я всегда боялась его, всегда, уйти боялась и быть с ним боялась, но с ним я могла позволить себе все, что не могли другие. Ты видел, как я одевалась, как жила, сколько золота у меня было, видел? Это все он. Дура, дура! Продажная дрянь! Надо было давно уйти, убежать. Все не решалась, боялась потерять блестящие побрякушки… Это он…

— Я думаю все-таки, что вы ошибаетесь, — повторил Мохов и отвернулся к открытому окну. На одном из балконов соседнего корпуса весело и безмятежно хохотали две толстушки в синих больничных халатах.

— Значит, шкурки были ворованные или что-то в этом роде. — В голосе женщины Мохов уловил горькую усмешку. — Верно? Можешь не отвечать, я сама знаю, что это так… Ты знаешь, я же никогда не догадывалась об этих делах его, хотя жила с ним почти пять лет, в одной квартире жила, в одной постели спала. Ни повода не было для подозрений, ни намека.

Мохов каменно смотрел в окно. Лицо его было непроницаемым. Сейчас он хотел одного — уйти отсюда. Однако не двигался с места. Не мог. Он словно прирос к стулу.

Прошла минута, а может быть, две, а может быть, и вовсе полминуты. Мохов не чувствовал сейчас времени, он словно перешел в другое измерение, туда, где одна секунда равна нашему столетию, или, наоборот, тамошнее столетие — это наша секунда. Какое-то странное, непривычное безмыслие жило сейчас в нем, он потерял способность думать, и память не подсказывала ему, как всегда, услужливо необходимые слова, нужные выражения, успокоительные жесты. Все-таки надо уйти и за порогом палаты, за порогом больницы пересилить себя, разобраться, что к чему, найти оптимальный выход и решить, как поступать дальше. Он медленно повернулся к Саниной, чтобы попрощаться. Глаза у женщины опять были закрыты. И могло показаться, что она уснула, если бы не сжимались то и дело веки, не вздрагивал краешек бледных безжизненных губ, если бы не тяжелое, с клекотом дыхание.

Мохов коснулся руки женщины и тут же отдернул пальцы — они словно дотронулись до трупа. Рука была окостенелая, ледяная. Веки с трудом приподнялись. Блеск и влага, казалось, отсутствовали в глазах, но они смотрели осмысленно, внимательно.

Выпорхнул свистящий слезливый шепоток:

— Я одна теперь, совсем одна… Никому не нужна, даже себе. Мне, наверное, лучше умереть, а? Паша?

Стиснув зубы, Мохов едва сдержал сдавленный стон, сунув руки меж колен, качнулся туда-обратно на стуле, проговорил тяжело:

— Чепуха, ерунда… Вас любят, — он лихорадочно соображал, что же сейчас нужно говорить. — У вас есть Лена…

— Она его дочь… не дочь, но все равно его…

— Нет, вы не правы, — веско сказал Мохов. — Он и она не одно и то же. Дочь за отца не отвечает, не должна отвечать. И зря вы так. Нехорошо. Она же вас любит.

— Да, да, ты верно говоришь, — шепоток перешел в подрагивающий приглушенный голос. — Это я так, не подумав. Пусть она придет, я хочу видеть ее. Скажи ей, Паша.

Мохов кивнул согласно. Так что же еще? Он ведь еще о чем-то хотел сказать Саниной. Забыл. Как раскалывается голова. Ведь: только мгновения назад, когда он говорил о Лене, какое-то неясное воспоминание колыхнулось в мозгу. Ах да…

— А тот ваш коллега из техникума, — негромко проговорил Мохов, — с которым я вас видел…

Санина дернула бровями, и лицо ее вдруг сделалось жалким, детским, казалось, вот-вот она заплачет.

— Он, он, он… трус… как и я, — выдохнула она, и из горла вырвался хрип вслед словам, губы затряслись, потом стиснулись конвульсивно, будто женщина хотела плюнуть, дыхание стало шумным, прерывистым, и голова безвольно откинулась в сторону.

Мохов вскинулся, рванулся к кровати, табуретка грохнулась за его спиной.

— Светлана Григорьевна! — позвал он и потом громче: — Вы слышите меня? — И, не отрывая взгляда от ее лица, крикнул: — Кто-нибудь, сюда!

Грузно отвалилась дверь, вбежала сиделка, за ней доктор с равнодушным лицом. Он привычно схватил запястье, нащупывая пульс, двумя пальцами приоткрыл женщине левый глаз, быстро вполголоса скомандовал:

— Кордиамин…

Не спеша повернулся к Мохову. Тот тяжело поднял глаза. Лицо у него было сумрачное и серое, не его это было лицо. Доктор покачал головой.

— Ей совсем нельзя нервничать, мозг не поврежден, но удар был жестокий. Я предупреждал тебя. Будем надеяться, что особо это на ней не отразится.

Опустив голову, Мохов вышел из палаты. Сунув руки в карманы, остановился посреди коридора, он забыл, где выход, хотя бывал здесь десятки раз. Покинувший палату вслед за ним доктор остановился в полуметре.

— Кстати, Павел, — сказал он, аккуратно поправляя на себе халат. — У меня в машине распредвал надо менять, ты не поможешь достать…

Мохов задержал на нем непонимающий взгляд. И когда дошли до него слова доктора, он опешил. Ему показалось, что перед ним сумасшедший. Хромов понял, что сделал что-то не так, смутился и виновато улыбнулся. Оказывается, лицо его могло выражать не только уныние.

Выйдя из больницы, Мохов пересек улицу, нашел маленький скверик, устроился на лавочке неподалеку от детской песочницы и пронзительно визжавших несмазанными петлями качелей. Надо было привести мысли в порядок.

Судов решился на убийство? На убийство! Слово-то какое колючее, как шип, в мозг вонзается. Из-за чего ему убивать? Из-за шкурок? Но ведь самое большее, что может быть за незаконную охоту, это год лишения свободы, да и то в редких случаях. Так что и никаких сомнений нет, что Санина попала под машину случайно, водитель был пьян, не справился с управлением, а ей показалось, что он специально на нее ехал. Водителя надо найти, и как можно скорей, иначе на душе будет неспокойно, плохо на душе будет… Сердце рванулось вниз, холодом ожгло где-то под желудком. Как же он забыл? Ведь он же считал, сколько денег привозила Росницкая из поездок после продажи шкурок. Канал в Москве был надежный, ребята из МУРа уверяли, что шкурки каким-то образом сбываются иностранцам. А за сезон в тайге сколько браконьеры зверьков отстреливают, и не всех ведь охотинспекция отлавливает. Такие есть подонки матерые, что по нескольку лет безнаказанно охотятся. И если имеются у Судова свои людишки в тайге, то доход от этого дела ему ого-го какой. И лишиться дохода этого было бы сейчас для него, наверное, смерти подобно. Значит, он и на убийство решиться мог… Нет, только не это. Не думать об этом. Ведь получается тогда, что это он сам Санину своими руками под колеса машины толкнул…

Он вспомнил лицо Саниной в последние минуты их разговора, туго и толсто обмотанное посеревшими, как подтаявший снег, бинтами, потухшее, поблекшее, потерянное; вспомнил глаза ее, чужие, остановившиеся, омертвелые. Как ей, наверное, плохо сейчас, и не только от боли плохо, эту боль она переживет, должна пережить. Ей другое сейчас душу рвет — одна она совсем, не нужная никому, не любимая никем…

Мохов сорвался со скамейки, припустился бегом через сквер, перескочил дорогу перед носом затормозившего грузовика, машинально подумал: «Вот если бы влетел бы сейчас под колеса, как нельзя проще все решилось», — на секунду остановившись на тротуаре, отыскал глазами телефонную будку. Пальцы срывались, когда номер набирал, диск урчал протестующе.

— Здравствуйте, Мохову, пожалуйста… вызовите с урока, быстрее, прошу вас.

Пока трубка молчала, вытащил сигарету, поломал две спички, чиркая подрагивающими руками о коробок, прикурил.

— Лена, это я. Ты не в курсе еще? Дядя Леня… Судов не звонил, не говорил ничего?

— Что случилось, господи? Никто ничего…

— Значит, так. Не волнуйся только, хорошо?.. Светлана Григорьевна попала в аварию, под машину попала…

— Жива? — выдохнула Лена.

— Жива, жива, к счастью. Ты знаешь что, ты собирайся, купи что-нибудь, не знаю, ну красивое что-нибудь, цветы, подарок какой, и к ней. Я уже был, теперь ты. Нельзя, чтобы одна она была. Надо, чтоб люди, свои люди вокруг были. Поговори с ней, — и тут он осекся, будто кольнуло его что-то, будто высверкнуло в мозгу, охолодел аж. — Вернее, говорить с ней нельзя, она без сознания. Но ты оставь цветы, подарки, записку напиши, теплую, ласковую, понимаешь. Найди доктора Хромова, спроси, может, достать что надо, лекарство, фрукты…