Опущенная - Колычев Владимир Григорьевич

Вслух он не домогается, но взглядом выражать свои желания не запрещено. Вот он и лижет Настю глазами. Сначала ей было противно, потом она привыкла. В общем-то все равно, с кем, с ним или со Сластиком. И с тем омерзение, и с этим. А время идет, третий день уже на исходе. Еще столько же, ну, чуть больше простоять, продержаться… Пролежать…

Впрочем, ради Жени она готова на все. Ради него и ради дозы… Хотя нет, доза — это всего лишь лекарство. С ним легче лежать и держаться…

А Симон ее уже не злит и даже не раздражает. Он и воды принесет, и дров натаскает. И горячего в своей летней кухне приготовит. На обед сегодня соус из домашней утки был. На ужин мяса обещал пожарить. Аппетита у Насте не было, но тем не менее…

— Анатолий Александрович не приезжал? — спросила она.

— Не будет его сегодня, — буркнул Симон.

— Как это не будет?

— Дела у него.

— Как же так?

Сластик взял ее сразу же, как только привез в этот дом. Завалил на койку, задрал подол… Всю ночь ее потом одолевали кошмары, и это при том, что спала она под воздействием. Вчера приехал утром. Сначала позволил освежиться, а затем снова навалился. Ничего, выдержала. И на ночь его приняла — за сладкий приз, разумеется.

Ненавидела она этого урода, но и обходиться без него уже не могла. С утра его ждала, чтобы приободриться. А сейчас ей доза нужна как воздух… Но, видно, Сластик уже наелся досыта. И решил сделать перерыв.

— Есть будешь? — спросил Симон, взглядом стаскивая с нее одежду.

— А ты не знаешь, чего я хочу? — нервно спросила она.

— Ну, знаю… — Он отвел взгляд в сторону.

— Анатолий Александрович ничего не оставлял?

— Нет. Сам должен был подвезти?

— Может, еще будет?

Симон качнул головой, внимательно глядя на нее.

— А как же мне быть?

— Ну, я мог бы разогнать…

— Ты?! — Настя потянулась к Симону, собираясь схватить его за руку.

Но ее остановил его похотливый взгляд, который уже не просто раздевал, а лез в душу — через низ.

— Есть у меня сушняк, могу запарить баян.

— Анатолий Александрович оставил?

— Нет. Это все чисто мое.

— Давай так: ты отдаешь мне свое, а Анатолий Александрович завтра тебе отдаст.

Симон качнул головой.

— Почему? — нервно спросила Настя.

— Так дела не делаются.

— А как делаются?

— Делаются…

Симон изобразил стартующего лыжника.

— Пошел ты знаешь куда! — встрепенулась Настя.

— Ну, смотри…

Симон повернул на выход, но Настя не могла его отпустить.

— Ты хоть понимаешь, что это шантаж?

— И что? — хмыкнул он, останавливаясь у самой двери.

— Ну, если Анатолий Александрович узнает…

— Не узнает.

— Я ему скажу.

— Не скажешь.

— Почему это? — удивилась Настя.

— Если скажешь… если он узнает, ты здесь еще на неделю останешься. И вся братва через тебя пройдет…

— Вся братва?

— На круг тебя пустят. И без всякого марафета…

— Хорошо, я ничего ему не скажу.

— Вот и я думаю, зачем тебе хороводы хороводить, — осклабился Симон.

И вдруг стал раздеваться. Настя шарахнулась от него.

— Эй! Ты не так меня понял! Не скажу я ничего! Потому что ничего не будет!

— Не будет? — всматриваясь в нее, спросил он.

— Нет! — твердо ответила Настя.

Симон ушел, но через час-другой вернулся. Настю уже колотило от нетерпения. А Симон показал заряженный шприц, и ее затрясло еще сильнее.

— Баш на баш, — дразнящим тоном сказал он.

И Настя вдруг поняла, что нужно делать.

— Ну конечно!

Она позволила себя уколоть, но когда Симон полез под юбку, оттолкнула его.

— Только попробуй, козел! Я все Сластику скажу! Он тебя самого на круг пустит! — засмеялась она.

Симон глянул на нее зло, с досадой, но руки распускать не стал. Утерся и ушел.

А Настю накрыл приход — на удивление яркий, долгий, но смешанный с тошнотой. Ее вывернуло прямо на пол, но убирать она за собой не стала. Еще чего!..

А потом появился самый настоящий черт. С пятаком, с рогами. И с рожей Симона. Он навалился на нее, подмял под себя, но Насте было уже все равно. Более того, даже возникло желание усилить ощущение.

Василий Лукьянович схватил за грудки с такой силой, что затрещала ткань на куртке. И еще он прислонил Севу к стене на своей лестничной площадке, а там побелка, попробуй ее потом оттереть.

— Откуда я знаю, где Настя? — мотнул головой Сева.

— Но ты же сам пришел! — Солохин смотрел ему в глаза, выискивая в них крамолу.

— Что с ней?

— Пропала Настя… Похитили ее.

— Кто похитил?

— А ты не знаешь?

— Когда она пропала?

— Третий день уже как… — Солохин продолжал вскапывать ему душу — в поисках клада.

— И вы меня не искали. Значит, вы знали, что Насти со мной нет…

— Знал? — задумался Василий Лукьянович.

— А сейчас куртку мне рвете… А куртка у меня одна.

— Да, куртка… — Солохин разжал руки.

— Кто Настю похитил?

— Кто-то из моих крестников…

— Из каких крестников? — не понял Сева.

— Из тех, кого я к лишению свободы приговаривал… Позвонили, сказали, что Настю мне в наказание забрали… Сказали, что вернут. Если в милицию обращаться не стану…

— А с этим, с Женей говорили?

— С Женей… Что ты про него знаешь?

— Ну, мутный он какой-то…

— Где он живет? — с болью в душе спросил Солохин.

— А вы не знаете?

— Так в том-то и дело!.. Хотел узнать, собирался… Ты знаешь?

— Нет.

Сева тоже собирался проследить за Настей, но все не мог переступить через себя. Может, он и виноват был перед ней, но ведь и она хороша. Увлеклась Женей, потеряла от него голову, а он что, бегать за ней должен?

— Ты не знаешь, я не знаю… Но зачем ему похищать Настю? Ну, если они встречаются? Если у них роман?

— Он уже был у вас?

— Нет.

— И вам не кажется это подозрительным?

— В том-то и дело, что кажется… Его уже ищут. И его обязательно найдут… А ты зачем пришел? — встрепенулся Солохин.

Сева на всякий случай отошел от него на шаг-другой.

— Не похищал я Настю… Просто я сегодня видел Женю. Он показался мне подозрительным… И он, и Олеся…

— Кто такая Олеся?

— Она может что-то знать.

— Где она? Я хочу ее видеть!

— Да, конечно, — кивнул Сева. — Я скажу, как ее найти…

Но сначала он должен был поговорить с Олесей сам. Теперь он точно знал, что с Настей стряслась беда, и у Олеси просто не было шансов уйти от серьезного разговора.

Но в общаге он узнал, что Олеся собралась и уехала к родителям. И нетрудно было догадаться почему. Она пряталась от Севы, она скрывалась от всех, кто мог выпытать у нее правду о Насте. Возможно, вместе с ней прячется и сам Женя… Если так, то Сева обязательно их найдет. Если Настя стала жертвой какой-то чудовищной игры, Женя ответит за это.

От Сластика невыносимо воняло, он потел, кряхтел, пыхтел, и, если бы не доза, с Настей точно бы случился приступ омерзения — с летальным исходом. Но Сластик знал подход к ней, он сделал все как надо. И Настю стошнило уже после того, как он закончил.

Она успела дойти до ведра, над ним и вывернулась. А потом грела воду для себя, мылась в тазу. Воду, пролитую на пол, она не вытирала. Ей-то какое дело, сгниет пол или нет.

Сластик лежал на диване перед телевизором. Услышав Настю, он охлопал рукой место возле себя.

— Лягай!

— Да нет, я лучше постою… — Настя собралась уйти в свою комнатку, но увидела в руке у него пульт.

А на телевизоре стоял видеомагнитофон.

— Я говорю, ложись, порнушку будем смотреть.

— Не хочу я, — вздохнула Настя.

Она так хотела, чтобы Сластик поскорее убрался, а он, похоже, собирался повторить заход. Даже видеомагнитофон не поленился привезти.

— Я сказал!

Настя кивнула, легла, стараясь не прикасаться к потному вонючему телу. Но Сластик сам обнял ее. И свободной рукой включил телевизор. Настя закрыла глаза. Не было у нее никакого желания смотреть непотребное действо.