Паническая суета властвовала на этаже – люди с вытаращенными глазами, с бумажками и сотовыми телефонами в трясущихся руках бегали по коридору. Из большой приемной Серебровского доносился слитный шум шепчущего, бормочущего разноголосья, треск пейджеров, звонки телефонов, механическое мяуканье биперов. Чиновничью братию раздирало одновременно желание продемонстрировать свое усердие и страх обнаружить свою никчемность в критической ситуации, их манила мечта деловито промелькнуть перед грозным оком босса и ужас попасть ему под горячую руку.
Я вошел в кабинет шефа безопасности, когда Сафонов закончил телефонный разговор с кем-то и положил трубку, а Серебровский сидел верхом на стуле посреди комнаты. Он поднял взгляд на меня, кивнул и показал на пустое кресло напротив.
– Садись… Вместе мы являем прекрасную восточную композицию – икебана из мудаков! – Потом повернулся к Сафонову: – Ну, что обещает наша краснознаменная ментура?
– По всей Москве введен в действие план «Перехват». Всем постам и патрульным рассылаются фото и описания Ваньки и Кота. Я подключил РУОП, и дана команда всем муниципалам.
– Господа, друзья, начальники! Извините, пожалуйста, – вмешался я. – Мне кажется, вы зря это делаете…
Серебровский грозно обернулся ко мне.
– Так! Тоже интересная точка зрения! Какие дашь рекомендации?
– Подождать… Ничего не предпринимать. Не поддаваться панике. Подождать хотя бы до вечера… – Я старался держаться спокойно.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что происходит? – зловеще-тихо спросил Серебровский. – Ты понимаешь, что я полностью в руках у Кота? Что сейчас он волен мне предписывать все, что захочет?
Вот беда! Как все-таки несчастье застит взор, омрачает разум! Я помолчал и сказал Сашке как можно мягче:
– Саня, может, я чего не понимаю… Мне кажется, что Кот хочет тебе показать – мы все в руках друг у друга. Я уверен, что он не причинит вреда парню – это самое главное!.. Я понимаю, что тебе на хрен не нужна моя голова, но я даю ее наотрез – не сделает Кот ничего плохого пацану…
– И что – ждать, сидеть сложа руки? – с яростью спросил Сашка.
– Да, ждать! Не дай Бог, какой-нибудь ретивый идиот захочет силой отнять Ваньку у Кота – мы не можем знать, что получится… Не надо нам ничьей помощи – Кот теперь сам объявится, он прорвал оборону. Мы напрямую узнаем, чего он хочет.
– А я и так знаю, чего он хочет, – сказал магнат. – Он хочет мне показать, что вся моя сила – мнимость, миф, выдумка. Что он один сильнее вас всех… И умнее меня…
Серебровский встал со стула, собрался идти на выход, остановился и снова развернулся к нам.
– Я подумаю об этом…
В этот момент растворилась дверь, и в кабинет заглянул финансовый директор Палей:
– Извините, Александр Игнатьич, я знаю, вам сейчас ни до чего…
– Остановитесь. Вздохните. Докладывайте.
– Биржа закрылась на минус сто двадцать два. Индекс во Франкфурте и Лондоне тихонько поехал вниз. В Нью-Йорке рынок откроется через три часа – я сразу сообщу вам…
– График биржевого движения дайте мне к семи тридцати, – распорядился Серебровский. – К утру мне нужен австралийский индекс «Олл Ординарис» и гонконгский «Ханг Сенг»…
– Обязательно! – Палей смотрел на магната с испугом, недоумением, восхищением. – Вы железный человек, Александр Игнатьич…
– Надеюсь, что нет, – покачал головой Серебровский. – Железо – слабый металл. За тридцать лет ржа съедает железо дотла. Меня бы уже давно отправили на переплавку…
Кот Бойко:
ЧАНГ И ЭНГ
Ванька Серебровский и я остановились перед прилавком стрелкового тира в парке. Служитель, унылый человек в перевязанных ниткой очках и клочковатой бороде, отсыпал нам из коробочки пульки, уселся сбоку на стул и опять погрузился в чтение какой-то толстой растрепанной книги.
Ванька стал неловко целиться в мишень.
– Э, брат, давно не брал ты в руки шашки… Все забыл, – сказал я. – Палец на курке – мягкий-мягкий, резиновый… Ствол плывет легко, как пузырек мыльный.
– А ты сам стрельни, Кот, – предложил Ванька.
Я, не спеша заряжая разложенные на прилавке винтовки, сообщил ему потихоньку:
– Опасаюсь…
– Чего? – удивился пацан.
– Срама, – усмехнулся я, продолжая вкладывать пульки в оружие. – Давным-давно, я только получил первую медаль чемпиона страны, пошли мы в кино «Форум» – твои папаня с маманей, Верный Конь Серега и я. Там в подвале тир был… Зашли мы, а публика завсегдатайская, на медаль мою глянула – естественно, расступается с почтением. А наши меня поднатыривают – ну-ка, Кот, стрельни, покажи им класс…
Ванька с восхищением смотрел, как я быстро переламываю пневматические карабинчики, заправляя в ствол свинцовые капли пулек.
– Взял я пригоршню пуль, прицелился, выстрелил – мимо! За спиной – вздох, как рыдание! Представь сам – пижон с чемпионской медалью в тире киношном промахивается! Прицеливаюсь снова по всем правилам, бац – мимо! Сзади – шепот и смешки… Стреляю еще раз – мимо! Сзади смех и громкий голос – купил он медаль!.. Люда, твоя мать, хохочет, на Серегу и твоего отца смотреть больно! Публика веселится…
– А почему – мимо?
– Да у них у всех мушки сбиты, дуло кривое.
– И что?
– Что! Озверел я маленько, плюнул на стрелковую азбуку и начал шарашить по стволу… Вот так…
Я поднял винтовку и, почти не целясь, стал стрелять навскидку по мишеням. Следующая – выстрел! Следующая – выстрел! Следующая – выстрел! Выстрел! Выстрел!..
Служитель тира, забыв о своей книжке, смотрел на нас с оторопью. Без остановки падали подстреленные кабаны и олени, крутились ветряные мельницы, взлетали самолетики, загорались огни, что-то непрерывно хлопало, громко ухало, механически скрежетало и играла жестяная музыка. Ванька смотрел на меня влюбленно.
– Профессионалам в любительском тире призы не полагаются, – неуверенно сказал служитель, теребя свою жалобную бороденку.
– А вы почему решили, что мы профессионалы? – спросил Ванька.
– Бой уверенный, рука набитая, – засвидетельствовал служитель.
Я засмеялся:
– Боюсь, ты прав, земляк, – не полагается нам призов у тебя. Профессионалы сейчас призы берут за живые мишени… Пошли, Ванька!
В киоске «Баскин-Робинс» мы купили по длинному вафельному конусу мороженого, уселись на лавочке в тенистом палисаднике за оградой гоночной бочки – здесь нас никто не мог видеть. Неспешно судачили и вылизывали из вафель очень вкусное мороженое.
– Мать сказала, что послезавтра мы летим в Швейцарию, – сообщил Ванька.
– А что? Хорошая страна! Доводилось бывать, – поделился я. – Жаль, тебе там скоро скучно станет…
– Мне уже скучно! Ну подумай, Кот, что мне там делать? Мрак и тоска! Что я, сыру швейцарского не ел?
– На экскурсии поедете, в музеи сходите… – неуверенно предположил я.
– Да ненавижу я все это! «Гнедиге фрау, лиебер кнаббе! – передразнил Ванька. – Посмотрите налево, взгляните направо, здесь плюнул в Женевское озеро базельский чиновник Эйнштейн, открыв теорию относительности». Дурь для зажиточных дебилов…
Ванька облизал свое мороженое, обкусал край вафельного стакана, бросил суетящимся под ногами воробьям. Самый шустрый растолкал остальных, подхватил вафлю – взлетел на ветку дерева за нашей спиной. Не глядя на меня, Ванька спросил:
– Вы с отцом навсегда поссорились?
Я подумал, оторвал от своего стаканчика вафлю, кинул веселым нахальным воробьям, потом сказал:
– Мы с ним не ссорились. Давай опустим печальные детали… Была такая история, давным-давно, далеко-далеко. Родились два мальчика-близнеца, которых назвали Чанг и Энг. Прекрасные ребята, всем хороши, веселы, умны и подвижны. Одна беда – родились они сросшимися в грудине…
– Сиамские близнецы? – уточнил Ванька, он, видно, как его отец, читает все подряд.
Я кивнул, бросил еще кусок вафли птицам.
– Им суждено было всю жизнь смотреть в лицо друг другу. Всегда вместе, глаза в глаза… Они выросли, не зная свободы. И от этого возненавидели друг друга. Чанг сказал, что свобода больше любви… А Энг ответил: значит, она дороже жизни…
