– А испытуемого посадим сюда.
– Ну, хорошо, – согласился Стильванский. – Пусть так и будет. – Он исчез за дверью и вскоре появился уже вместе с двумя больничными надзирателями. Рядом с ними стоял Фартушин. Его щеки и подбородок были покрыты щетиной, а отрешенный взгляд блуждал по стенам и потолку. Слипшиеся волосы торчали соломенным пучком. На опухшем лице отпечатались следы недавнего сна. Из-под серого больничного халата выглядывало несвежее исподнее. Стоптанные, полуразвалившиеся тапки больше походили на чувяки.
– Проходите и садитесь, любезный, – ласково выговорил врач, обращаясь к безумцу. – Сейчас вот этот господин, – он указал на Круше, – задаст вам несколько вопросов, и, если вы на них ответите, я вам дам сладкое. Вы хотите конфект?
– А они у вас есть? – с вялой улыбкой осведомился больной.
– Конечно.
Обращаясь к полицейским, Стильванский изрек:
– Пора начинать, господа.
Круше стал напротив Фартушина и медленно, чеканя каждое слово, спросил:
– Кто убил вашу жену?
Сумасшедший встрепенулся, его лицо налилось кровью, он часто задышал, но так ничего и не произнес.
– Кто станет следующей жертвой?
Ответа не последовало, но карандаш Вульфсона забегал по белой поверхности листа.
– Какую карту найдут рядом с трупом?
– Я не знаю, – виновато проронил он.
– Сколько еще будет убийств?
Фартушин молчал.
– Кто убийца? Вы слышите вопрос? – закричал Круше. – Кто убийца?
Испытуемый безмолвствовал, вдруг его плечи затряслись, он согнулся, закрыл лицо руками и разрыдался.
– Все господа, хватит! – доктор резко поднялся и подошел к душевнобольному: – Ну, успокойтесь, милейший, успокойтесь. – Он опустил руку в карман и достал оттуда пригоршню конфет. – Вот, угощайтесь.
Фартушин стал запихивать сласти в рот, не освободив их от обертки. Испытывая отвращение, Стильванский отвел в сторону глаза.
– Уведите его, – распорядился он.
Уже перед самой дверью Фартушин вдруг резко развернулся и истерично завопил:
– Леночка жива! Она жива! Но граф Шахновский хочет ее смерти!
– Подождите! – вскричал полицмейстер. – Что вы сказали? Повторите! Повторите!
Но у больного уже начался припадок. Изо рта несчастного побежала шоколадная пена, и он забился в судорогах.
– Хватит экспериментов! – осадил полковника врач. – Уведите его. – И надзиратели поволокли безумца по коридору.
– Позволите? – магнетизер бросил в сторону полицейских вопросительный взгляд.
– Конечно, Генрих Францевич, – кивнул Куропятников.
– После первого вопроса, касательно убийства его жены, я сумел прочитать несколько слов, возникших в его сознании: «банк», «сотенные» и, прошу прощения, господа, – «потаскуха». Появилась какая-то комната, зеркало, а в нем отражение обнаженной брюнетки с распущенными волосами. Прямо к ее телу тянулись две руки, затянутые в черные кожаные перчатки. Далее, когда речь зашла о новой жертве, возникло изображение какого-то господина с аккуратными усами, который смеялся, будто живой. – Вульфсон пожал плечами и посмотрел на Круше. – А потом вы спросили его о карте, и они стали беспорядочно проявляться в его мозгу: дама, валет, король, туз… А вот в рассуждении количества возможных убийств он вдруг подумал о погосте, и моему взору предстало кладбище с запущенной старой могилой. Крест сгнил и уже почти не держался. Но стоило вам осведомиться о личности убийцы, как вырос огромный зеленый карточный стол с горками ассигнаций, золота и векселей. И все это богатство загребли чьи-то руки, о которых я упомянул в самом начале. Вот и все. Больше мне нечего сказать.
– Одного в толк не могу взять, – рассеянно проговорил капитан, – о каком графе Шахновском идет речь?
– Что ж, выходит, наплел безумец три воза всякой ерунды, а нам теперь бери и проверяй? Да и телепатия эта – полнейшая чепуха и мандрагория! – скептически махнул рукой следователь.
– Позвольте, милостивый государь, – гневно сузил глаза Вульфсон, – то есть вы хотите сказать, что я мошенник?
Протасов смолчал и лишь сатанински улыбнулся.
– Тогда откуда, милостивый государь, я могу знать, – голос магнетизера задрожал от негодования, – что вы воспользовались беспомощностью какой-то француженки, вызванной на допрос, и там, прямо в следственной камере, принудили ее к близости. Мало того, сегодня вечером, когда сменится стража и старшим заступит ваш знакомый урядник по фамилии Цымбалов, вы снова собираетесь предаться разврату с запуганной женщиной. Именно в эти «сладкие» эмпиреи вы и погрузились в тот самый момент, когда хозяин кабинета вышел за больным.
В комнате стало тихо, и только маятник часов настойчиво и тоскливо отбивал уходившее навсегда время.
– Что за вздор вы говорить изволите! – подскочил Протасов. – Да как вы смеете! Вы… кто вы такой? Площадной плут – вот вы кто! – он затряс кулаками перед лицом гастролера. – Да я вас под арест! На каторгу! Березовую кашу жрать заставлю!
– Вам не пристало так выражаться, господин надворный советник, – строго выговорил Куропятников. – Имейте в виду, если сегодня эти сведения подтвердятся, мне придется ходатайствовать перед судебным начальством об отстранении вас от дела. И еще: вам долженствует извиниться.
– Ну, знаете! Верить всяким проходимцам? Это ни в какие рамки!.. – вытирая вспотевший лоб скомканным носовым платком чиновник спешно покинул кабинет. В комнате ненадолго воцарилось молчание.
– Да и мне пора, – натягивая перчатки, проговорил Вульфсон. – Не обессудьте, господа…
– Чего уж там, Генрих Францевич, сугубое вам спасибо. Жаль, что так получилось, – обронил Куропятников.
Магнетизер вышел, и в опустевшем коридоре некоторое время еще раздавался стук его каблуков.
– А я все никак не мог понять, отчего после убийства на Георгиевской полиция не выпускает танцовщицу? – удивленно произнес Нижегородцев.
– Моя вина, – нервно подергивая усы, согласился полковник. – Да разве за всем уследишь! Одно ясно – придется вызывать следователя из Ессентуков. А может, это и к лучшему, – он повернулся к капитану, – ведь этот… как его…
– Боголепов.
– Да. Возможно, он сумеет посмотреть на эти два убийства свежим взглядом и увидит то, что нам невдомек…
– Вениамин Янович, – прервал рассуждения полицмейстера Ардашев, а нельзя ли мне ознакомиться с делом Фартушина?
– Рад бы, да по циркуляру не положено. Однако я готов вам все рассказать.
– Очень обяжете…
– Афанасий Фартушин обвинялся в предумышленном смертоубийстве своей жены, которую, как полагают, он и отравил. Доказательствами являются показания гостиничной прислуги, а также других постояльцев, явственно слышавших угрозы в адрес его супруги – Елены Юрьевны Фартушиной, в девичестве Лавровой, уроженки Казани. Ссора произошла рано утром. А уже через несколько часов та самая горничная заметила, что дверь в номере молодоженов открыта. Постучав несколько раз и не услышав ответа, она вошла в комнату. На кровати лежала супруга Фартушина. Надо сказать, что она была до чрезвычайности красива. Это видно даже из посмертной фотографической карточки. Самого хозяина номера нигде не было. Его потом нашли в одном трактире и объявили о смерти жены. Он был несусветно пьян, плакал, сознался в убийстве и просил у Господа прощения. Когда он проспался, ему предъявили обвинение. Неожиданно он стал отказываться от недавних слов. В общем, взяли его под стражу. И уже в Тюремном замке он помешался рассудком. Так что здесь, в этой больнице, он и остался. Как явствует из письменного прошения его матери на получение свидания, кроме нее других родственников у Фартушина не было. Вероятно, вскоре убитая горем старушка умерла. Об этом свидетельствует воротившееся назад судебное извещение о том, что подследственный Фартушин сошел с ума и был отправлен в смирительный дом. На том конверте, с адресом его матери, стоит почтовая отметка: «Адресат выбыл по причине смерти». Вот, пожалуй, и все. Как видите, скуден материалец.
– Да, не густо. Тем не менее это уже кое-что.
