Размышляя так, Грабовская и сама верила, что жизнь ее не сложилась по чьей-то вине, а не по ее собственной.
В свои двадцать четыре года она повидала столько, сколько не всегда узнает и доживший до глубокой старости человек. Она происходила из именитого шляхетского рода. Но к тому времени, как Елена появилась на свет, от былого богатства семьи не осталось и следа, сохранились лишь упрямо передаваемые из поколения в поколение легенды. Потеряв еще в детстве родителей, она жила у дальнего родственника — в обстановке тусклой, почти нищенской. Глядя на тоненькую, скверно одетую девчушку с мечтательными глазами, трудно было предположить, что в ней уже родилось и с каждым днем растет стремление во что бы то ни стало вырваться, любой ценой приблизиться к тем блистающим, манящим вершинам, где некогда обитали предки. Меж тем реальная жизнь отличалась от сладких грез весьма существенно. В шестнадцать лет Елена вышла замуж. Удачнейший, на первый взгляд, брак оказался грандиозным обманом: немолодой барон-француз, увезший ее из Варшавы, был безнадежно беден, и она без колебании бросила его, как только нашелся богатый покровитель. На смену первому покровителю явился второй, третий… Броская яркость этой новой жизни, смена лиц и впечатлений увлекали. Но шло время, менялись имена и лица, и однажды Грабовская с ужасом поняла, что будущее не обещает ничего, кроме падения на самое дно того мира, из которого она так долго и так неудачно пыталась бежать…
Случайно познакомилась она с одним из вожаков боевиков-националистов, и человек этот, разглядев и оценив те качества пани Елены, о которых она пока лишь смутно догадывалась, ввел ее в свою организацию.
Здесь часто и много говорили о патриотизме, о независимой Польше. И если вначале, связывая свою судьбу с организацией боевиков-националистов, она думала лишь о том, что с возрождением былого могущества Речи Посполитой вернутся прежние богатства и слава рода Грабовских, то постепенно забота о личном отошла на второй план — все мысли и чувства теперь были о «великой, от моря до моря Польше».
Выполняя волю стоящих над ней, уверенная, что действует во имя благополучия родины, Грабовская одинаково охотно и рьяно оказывала услуги разведке немецкого Генерального штаба, французской Сюртэ дже- нераль и английской Интеллидженс сервис…
Весной двадцатого, когда Пилсудский двинул свои полки против красных, она готова была идти с винтовкой в руках впереди атакующих цепей — так воодушевил ее этот поход. Но, как выяснилось, предначертание Грабовской заключалось в другом: ей назначалось совершить покушение на жизнь Дзержинского. И она, понимая, сколь огромен риск, согласилась. Предстоящее виделось ей теперь именно тем главным делом жизни, к которому она готовилась все последние годы и месяцы…
Ярко вспыхивала разноцветными лампочками огромная, в полстены надпись: «Казино». Белая борода рослого швейцара окрашивалась то синим, то желтым, то красным цветом. А сам он, сверкающий призрачным золотом многочисленных галунов, казался добрым волшебником, приглашающим людей к сказочной удаче.
В просторном фойе казино неторопливые, но сноровистые служители в белоснежных манишках встречали гостей: непостижимым образом догадываясь о склонностях каждого, они безошибочно препровождали посетителей в зал рулетки, либо к столам для игры в карты, либо в ресторан…
У двери, ведущей в зал рулетки, стояло чучело огромного медведя. Весело поблескивая маленькими глазками, разинув в вечной улыбке пасть, медведь держал в передних лапах небольшой щит, на котором было начертано: «Судьба ленива. Поторопи ее!» В самом зале вокруг рулеточных столов толпился многоликий и многоязычный люд: сановного вида старухи и лощеные офицеры, спекулянты и контрразведчики, процветающие коммерсанты, моряки английские и французские, американские, греческие… Все торопили судьбу, все рвались к удаче.
Появление Астахова и Грабовской не прошло незамеченным, молодая элегантная женщина привлекала к себе внимание. Тонкие черты удлиненного лица, грациозность стана и поступи, улыбчиво-задумчивый взгляд- все это производило впечатление. Склонив голову к плечу Астахова, она улыбнулась:
— Будем играть? Почему бы и нам не испытать судьбу? — Не ожидая ответа, а быть может, предугадывая его, расстегнула черную лакированную сумочку.
Астахов, тоже улыбнувшись, положил на сумочку руку:
— Сегодня вы моя гостья, — и пошел за фишками.
К удивлению Грабовской, Астахов, усадив ее за стол рулетки, сам остался стоять сзади. Заметив недоумение, весело шепнул:
— Нет, пани Елена! Свои ставки я делаю на биржах Европы, — и, улыбаясь, показал взглядом на столбики фишек перед Грабовской.
В тот же миг крупье объявил:
— Дамы и господа, делайте ваши ставки!..
Огромный двухцветный стол, расчерченный квадратами, покрылся фишками разного достоинства.
— Игра сделана! Ставок больше нет!
С треском помчался по диску шарик, множество горящих глаз пытались уследить за ним… А диск кружил все медленнее, все медленнее прыгал через лунки с цифрами шарик.
Прикусив губу, Елена смотрела на стол. Длинные ее ресницы вздрагивали, глаза расширились.
— Двадцать пять! Нечет! Черная половина! — выкрикнул крупье.
Елена проиграла. Делая новые ставки, она забыла, казалось, об Астахове — так увлекла ее игра.
Фишки кончились, и, прежде чем Астахов успел предложить новые, Елена встала.
— Довольно! Слишком однообразно да и не по-везет. — Лицо се было спокойно, без следа недавнего азарта.
Не торопясь, прошли они по другим залам. В том, где шла карточная игра, увидели Красовского. Судя по толстой пачке банкнотов, лежащей перед Красовским, удача не оставляла его. Тонкие, длинные пальцы Красовского ласкали карты, изящно открывали их, небрежно касались денег…
— Чему вы улыбаетесь? — спросила Астахова Елена.
— Меня восхищает отточенность движений графа… Поразительный артистизм!
— Еще бы! — презрительно поморщилась Грабовская. — Ловкость рук у него потрясающая!
— Не судите строго игроков, пани Елена, — внимательно посмотрев на нее, сказал Астахов. — Поверьте, азарт — не худший из человеческих грехов…
— Это не азарт, — покачала головой Грабовская, — Это — порок.
Они спустились в ресторан. Разливая шампанское, Астахов продолжал начатую тему:
— И все-таки не понимаю, в чем провинился перед вами бедный граф. Буквально днями мы виделись с ним, и я заметил, что он преисполнен к вам почтения…
— Не заблуждайтесь на его счет, — опять поморщилась пани Елена. — И я бы не советовала вам иметь с ним дело — обманет!
— Кто, граф? — изумился Астахов.
— Какой там граф! Это самозванец, квалифицированный мошенник, — увидев, что Астахов растерялся, Грабовская доверительно добавила: — Шулер — не единственная его «специальность». Он еще и профессиональный взломщик. Нам с вами труднее открыть консервную байку, нежели ему любой сейф!
— Но…
— Не спрашивайте, откуда я это знаю, — остановила его Грабовская. — Но в истинности моих слов можете не сомневаться!
За ужином Астахов рассказывал ей о Константинополе, где Грабовская была лишь проездом. Чувствовалось, что он прекрасно знает этот город, расположенный одновременно в двух частях света, — город, в облике и жизни которого так тесно и противоречиво переплелись европейская современность и древняя азиатская дикость… Астахов говорил о знаменитых дворцах, о всемирно известных мечетях, о бесподобных стамбульских фонтанах. Рассказывал увлеченно, интересно, зримо, но заметил вдруг, что Грабовская слушает его невнимательно, что мысли ее заняты чем-то другим.
— У вас утомленный вид, пани Елена, — прервав рассказ, заметил Астахов. — Вы устали?
— Признаться, да, — виновато улыбнулась Грабовская.
— В таком случае, позвольте проводить вас…
Когда вышли из казино, Астахов хотел взять извозчика, но Грабовская отказалась: идти было недалеко, всего квартал.
Прощаясь, она смотрела вопросительно, выжидающе. но Астахов коротко поблагодарил за приятный вечер и ушел. Поднимаясь в номер, Грабовская подумала о нем не без разочарования: она рассчитывала, что Астахов будет просить о новой встрече.
