Купель дьявола - Платова Виктория

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89

— Ты можешь гадить мне в ботинки хоть каждый день, мальчик… Только не умирай, пожалуйста… Не умирай…

К пяти утра все было кончено.

До сих пор я помню хронологию той августовской ночи, и с каждым днем, отделяющим меня от нее, подробности становятся все четче, а запахи и звуки приобретают законченность и приглушенность. Я еще не знала тогда, что смерть Титова явилась лишь прологом к кровавым событиям, которые разыгрались позже.

Той ночью я еще не знала этого.

А к пяти утра все было кончено.

Через час приехали люди, которых вызвал Юхно. Они попросили всех покинуть место происшествия и некоторое количество времени провели за закрытыми дверями.

Еще через час умер Пупик. Ветеринар, вызванный сердобольным Владимиром Михайловичем из Зеленогорска, приехал только за тем, чтобы констатировать смерть.

— Отчего он умер, доктор? — безжизненным голосом спросила я.

— Не знаю, — ветеринар, низенький пожилой человек с усами и бакенбардами русского самодержца Александра Третьего, пожал плечами. — Возможно, это какая-то ураганная инфекция… Если вы не возражаете, я могу провести вскрытие.

— Я не возражаю, доктор.

Усы и бакенбарды Александра вздыбились, а обширная, и без того румяная лысина — покраснела. Он отвел в сторону Владимира Михайловича и что-то шепнул ему на ухо. Юхно вернулся ко мне.

— Это будет стоить сто пятьдесят долларов. И двадцать пять долларов за визит, — донес он до меня скромное пожелание ветеринара. — Надеюсь, сумма для вас необременительная?

— Нет.

— Вот и отлично, — ветеринар подхватил мертвое тельце кота. — Подъезжайте утром, девушка, я смогу сказать вам что-то определенное.

— Спасибо…

Крошечный остров Пупия Саллюстия Муциана отделился от материка моей жизни, чтобы навсегда исчезнуть в холодных водах Стикса. Я расплакалась.

— Ну, слава богу, — сказал Владимир Михайлович. — Хоть что-то вас задело.

…Я думала о Пупике все то время, пока с меня снимали показания. Ваше имя и фамилия, девушка… Вы находились в доме по приглашению хозяина? Да. В каких отношениях вы состояли? Мы близки… вернее, были близки… В котором часу вы поднялись, чтобы переодеться? Не помню… Сколько времени вы провели в спальне? Не знаю, может быть, что-то около сорока сорока — пяти минут… Когда вы в последний раз видели Титова? Не помню… Где вы в последний раз видели Титова? На лужайке, перед домом. О чем вы разговаривали с ним? Не помню… Ничего не значащий разговор, самый обычный разговор… Нет, я не первой обнаружила тело Титова, я обнаружила тело Титова вместе со всеми. Почему я решила, что он в кабинете и что дверь нужно вскрывать? Потому что это была единственная дверь в особняке, которая оказалась закрытой. Так, во всяком случае, я поняла из действий телохранителя Титова. Вы находились в спальне? Да. И не слышали ничего? Ведь кабинет находится прямо под ней. Нет, я абсолютно ничего не слышала, в доме хорошая звукоизоляция…

О своем маленьком приключении в спальне я умолчала — это выглядело бы торопливой попыткой сконструировать себе алиби.

Когда дознаватели выпустили меня из своих цепких лап, я постарела сразу на несколько лет. Лавруха, которому подобный допрос с пристрастием не грозил, принялся утешать меня.

— Ну, успокойся, старуха. Тебя никто ни в чем не подозревает. Ты жива, а это главное…

— Я жива, а Пупика нет…

— Заведешь себе еще одного кота. Назовешь тем же именем…

— О чем тебя спрашивали, Лавруха?

— О том же, о чем и всех. Где был, что пил, как здесь оказался…

— И что ты сказал?

— Правду. Сказал, что коллега по работе любовницы хозяина.

— Очень остроумно. А Херри-бой?

— Лопочет на английском и делает вид, что совсем не понимает русского. Прямо как какой-нибудь негр на зачете по Кватроченто. Так ничего они из него и не выдоили. Пришлось мне взять на себя функции переводчика и сказать, что он крупнейший в мире специалист по творчеству Лукаса ван Остреа…

— А они?

— Спросили, кто такой Лукас ван Остреа.

— Понятно. Знаешь, Лавруха, перед тем как подняться, я видела его.

— Кого? Своего женишка?

— Да нет, Херри-боя. Он торчал перед картиной, в кабинете.

— Ну и что? Он же только за этим сюда и притащился. Чтобы сказать последнее прости.

— Да, я понимаю…

Я сказала, что понимаю, хотя не понимала ничего. Херри-бой просидел перед картиной гораздо больше времени, чем несчастный Титов, — и ничего с ним не случилось. Ничего не случилось со мной, Лаврухой и Бергманом, хотя именно мы находились в тесном контакте со “Всадниками”. От этих мыслей у меня заломило в висках, и я сочла за лучшее отложить их на потом.

В четыре утра, когда все показания были сняты, а тело Титова увезено в Питер для вскрытия, приехала Агнесса. Этой встречи я боялась больше всего, и все же мне не удалось ее избежать. Очевидно, она уже была введена в курс дела, поэтому сразу же дала мне пощечину.

— Убирайтесь из этого дома, убийца! — даже скорбь ее была надменной.

— Послушайте, Агнесса Львовна… Но она не слышала меня. Ее сын — единственный сын — сейчас находился в морге.

— Если окажется, что ты… Ты, дешевая шлюха, причастна к этому… Хотя бы косвенно… Я упеку тебя на всю катушку. Я добьюсь этого…

— Мне жаль…

— Тебе жаль? — она задохнулась от ярости и горя.

— Поверьте…

— Все было хорошо, пока не появилась ты. Но ты появилась — и его больше нет… Лешенька…

Она глухо, без слез, зарыдала. И забытые на шее бусы из черного жемчуга тоже зарыдали вместе с ней. Я вспомнила несчастного Пупика и тоже зарыдала. Совершенно неожиданно она взяла меня за руку, а я уткнулась в ее почти невесомое прокуренное плечо. Мы простояли так несколько минут, а потом она так же внезапно отстранилась.

— Убирайтесь из моего дома. И своего кота заберите.

— Он умер.

— Все равно убирайтесь.

— Да. Я понимаю.

Лавруха и Херри-бой ждали меня на террасе. Я еще успела переговорить с Юхно, который принимал самое непосредственное участие в расследовании обстоятельств дела.

— Надеюсь, мне не нужно говорить вам о конфиденциальности?

— Не нужно.

— Если вскроются какие-нибудь новые обстоятельства, вам позвонят. А пока я рекомендовал бы вам никуда не уезжать из города.

— С меня никто не брал подписку о невыезде.

— И тем не менее… Это в ваших интересах.

— Я бы хотела знать о результатах вскрытия.

— Я сообщу вам об этом.

— Буду признательна.

…Под рассеянными взглядами охраны, в одночасье потерявшей хозяина и кормильца, мы покинули особняк. Ворота за нами захлопнулись наглухо.

— Хорошо погуляли, — не удержался Лавруха. — Славно время провели. Ну и втравила же ты нас в историю, Кэт…

— Это есть ужас… Dreadful unlucky chance [18], — поддакнул Херри-бой. — Но что теперь будет с картиной?

Мы с удивлением воззрились на неистового в своей страсти голландца.

— О чем ты думаешь, Херри? — укорил его Лавруха. — Человек погиб… Да ладно, человек… У Катерины кот подох… пардон, погиб… любимый. А ты опять с картиной!

Судя по всему, после коньячных возлияний на пляже Херри-бой и Лавруха перешли на “ты”.

— Я думаю… Может быть, уместно поговорить о картине с матерью покойного? Может быть… Голландцы были бы счастливы.

Я не могла говорить обо всей Голландии, но то, что Херри-бой будет счастлив, — в этом не было никаких сомнений.

— Слушай, Херри, — такой шкурный интерес к картине озадачил даже Лавруху. — А может, это ты парня замочил по средневековым рецептам? К картине подбираешься? Truly?

Херри-бой не был особенно силен в русском сленге, но общий пафос Снегиря все-таки дошел до него. Херри пошел пятнами, а на глазах выступили совершенно детские слезы.

— Очень плохо так думать.

— Ну ладно, пошутил я. Пошутил…

Пока Лавруха препирался с Херри-боем, совсем рассвело. Тягостная ночь осталась позади, и только теперь я поняла, как вымоталась. Я присела на чемодан, который волокла всю дорогу (ни одному из мужчин не пришло в голову взять его у меня), и опустила голову в колени. Лавруха встал передо мной на корточки и осторожно коснулся волос.