– А вы не кричите!
– А вы мозгами шевелите! Вас легкоатлеты называют «отец родной»! – мгновенно сочинил Гуров. – А вы собственных детей не знаете!
– Из-за Нинки тоже могло.
– Не трогайте линию Маевской. Отложим. Павел Астахов не этим знаменит.
– Игорь! Мы зарядили! Крутить? – крикнул киномеханик.
– Минуточку! – ответил Гуров. – Астахов часто проигрывает?
– За последние два года он проиграл один старт. Эстафету в Ленинграде. У него задняя поверхность бедра была потянута…
– Астахова зрители любят? – перебил Гуров.
– Когда выигрывает, любят. В Ленинграде и убить могли. – Кепко горько улыбнулся.
– Злость, разочарование, болельщики жестоки, как дети. Так ведь не радовались же?
– Надеюсь.
– Давайте посмотрим. – Гуров повернулся к Белану: – Командуйте.
Белан встал, захлопал в ладоши, махнул рукой, и экран зажегся.
– Матч с США, – пояснил Кепко. – Вот здесь Паша и проиграл. Он просил не ставить его в эстафету. Видите, ему и принесли поздно…
На последней прямой Астахов достал соперника.
Стадион затих. Казалось, что в этой противоестественной тишине стал слышен бег спортсменов и их дыхание.
– И здесь Паша сбросил, – сказал Кепко. – Он был не готов.
На финише Астахов проиграл, целую секунду стадион молчал, затем обвалился свистом и грохотом.
Трибуна, мимо которой шел Павел Астахов, свистела особенно усердно. Некоторые зрители повскакивали со своих мест и что-то кричали ему, размахивая руками.
Лицо Кепко, лицо Краева… Чье-то радостное лицо…
– Остановите! – сказал Гуров.
– Стоп! – Игорь встал и замахал руками.
Изображение застыло на кадре, где Астахов поднимал брошенную с трибун пустую бутылку.
– Болельщики как дети? – сказал Кепко. – Сволочи они, а не дети!.. Видите? Словно Павел Астахов обречен на победу.
– Я полагал, что человека надо показать в различных ситуациях. Потрясающий кадр, как Павел поднимает бутылку и спокойно опускает в урну, – сказал Белан.
– Где проходил матч? – спросил Гуров.
– В Ленинграде, – ответил Кепко.
– В Ленинграде, – задумчиво повторил Гуров. – Можно чуть назад? До изображения Краева и Анатолия Петровича.
– Сейчас. – Игорь побежал к киномеханикам.
– Анатолий Петрович, вы знаете Усольцева? Он в спорте на какой-то хозяйственной работе? – спросил Гуров.
– Сережу? – Кепко поморщился. – Мой ученик… к сожалению. Нехороший мальчик. В спорте был… в свое время. Я виноват, не справился… – Он резко повернулся и замахал на Гурова руками: – Глупости! Вздор!
На экране изображение побежало назад и застыло.
Лицо Краева… Лицо Кепко… Радостное лицо Усольцева.
– Я не ошибся? – спросил Гуров.
– Сергей, – кивнул Кепко. – Паша проиграл, а он радуется, паршивец.
– Спасибо. – Гуров поднялся. – Радуется, это хорошо. Интересно.
– Вы, конечно, профессионал, – бормотал Кепко, выходя из зала, – но тут вы загибаете.
– Возможно. Вы, Анатолий Петрович, пленку не видели и со мной не разговаривали, – прощаясь, сказал Гуров. – Мы еще встретимся. До свидания.
Вернувшись в управление, Гуров столкнулся с Борей Ткаченко.
– Здравия желаю! Какие будут указания, шеф?
– Меня зовут Лев Иванович. Если ты хочешь походить на строевого офицера, обращайся ко мне «товарищ майор». А сейчас, пожалуйста, сходи пообедай.
– Я обедал, товарищ майор! – Боря явно обиделся.
– Неважно. Сходи в столовую, выпей кефира, – сказал Гуров. – Мне надо побыть одному.
– Я могу посидеть в коридоре, товарищ майор!
– Посиди в коридоре. – Гуров вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
«Итак, Усольцев? Почему он? Просто больше у тебя ничего нет, майор. Все твои рассуждения притянуты за уши. Случалось, ты разрабатывал и менее бесперспективные версии».
Убийство милиционера Трифонова. Он был убит выстрелом в грудь в центре Москвы в восемь утра. У него забрали оружие. Казалось бы, мотив ясен: завладеть пистолетом. Но зачем стрелять в центре Москвы? Трифонов был богатырь, почти двухметрового роста. Чтобы добыть пистолет, можно поздно вечером где-нибудь на окраине подыскать милиционера – не гренадера, ударить сзади кирпичом по голове. И убийства на себя не вешать, и шума не производить. В центре Москвы? Стрелять? Могла проезжать патрульная машина, хотя бы такси. Убийство совершенно безумное, немотивированное, ухватиться абсолютно не за что. Для розыска убийцы создали бригаду, и Гуров получил безумную версию.
Когда Трифонову выстрелили в грудь, то, видимо, он сразу не упал, поэтому убийца ударил его в висок рукояткой своего пистолета. В его «ТТ» был последний патрон, пистолет был старенький, и обойма выскочила. Убийца этого не заметил, и обойму нашли. Лев Гуров получил ту обойму и отправился в Тулу на оружейный завод. По номеру на обойме установили, что эта партия пистолетов изготовлена в сорок третьем году и отправлена на 2-й Украинский фронт. Вернувшись в Москву, Гуров засел в военкомате и стал выбирать оставшихся в живых офицеров, которые в сорок третьем году воевали на 2-м Украинском фронте. Каковы шансы такого розыска? Пистолет только за годы войны мог сменить нескольких хозяев. А после войны? Говорят, один шанс из тысячи. Вряд ли он здесь был, этот шанс. Но ведь тогда Гуров работал! Сорок с лишним дней занимался обоймой, номерами, картотеками. Правда, он ничего не добился, и убийцу задержали спустя два года. Гуров к задержанию не имел никакого отношения.
Так почему Усольцев – так уж безнадежно? Если есть шанс, надо работать.
Гуров пошел к Серову. В кабинете опять находился следователь Фирсов. Снова они втроем, словно не расставались. По просьбе Левы оператор Белан сделал несколько фотографий Усольцева. Гуров молча протянул следователю и подполковнику по фотографии.
Следователь взглянул на фото Усольцева, перевернул, прочитал надпись на обороте, сказал:
– Я читал протокол допроса.
– Знаю, – сказал Серов. – Есть соображения?
– Когда вязнешь в трясине по горло, – ответил Гуров, – и за ниточку хватаешься, как за канат.
– Ну-ну, что за ниточка? – спросил Серов.
– Только не смеяться! – сказал Гуров.
Серов тяжело вздохнул, махнул на Гурова рукой:
– Лично я разучился.
– Усольцев двадцатого вечером был в аэропорту и ссору Астахова с Лозянко видел. В разговоре со мной Усольцев изображал простака, каковым не является. Усольцев единственный из всех, с кем я беседовал, якобы проговорился, что Астахов убить способен. Усольцев Астахова явно не любит. Конечно, это слабо. Но, возможно, он Астахова ненавидит. Усольцев неудачник и плохой человек.
– Допрашивая Маевскую, я коснусь взаимоотношений с Усольцевым, – сказал следователь. – А вдруг?
– Возможно, – без энтузиазма согласился Серов. – Усольцев? – Он хмыкнул, покачал головой. – Будем работать.
Серов начал быстро писать, говорил:
– Где работает? Кем? Как? Женщины? Где находился во время убийства?
– У Усольцева алиби, – сказал Гуров.
Серов и следователь переглянулись недоуменно.
– Алиби? Так ты чего?.. – Серов даже встал.
– Убийство с заранее обдуманным намерением. Оно готовилось. У убийцы и должно быть алиби. Фальшивое. – Гуров выдержал паузу. – Если мы докажем, что алиби Усольцева фальшиво, то козырной туз из его рук автоматически переходит в наши руки. В двадцать один сорок пять Усольцев находился в ресторане «Центральный».
– Кто может подтвердить? – спросил следователь.
– Два его приятеля. – Гуров улыбнулся. – И я. У ресторана стояли «Жигули». Машина не Усольцева. И за рулем сидел не он. Я сразу ушел. Они ужинали. Выходил Усольцев? Не выходил? От «Центрального» до дома Лозянко минуты три. Главное: у кого в этот момент находились ключи от машины? Допросить друзей Усольцева.
– Они давно договорились, – вздохнул Серов.
– Если Усольцев действительно убийца, они не могут договориться, – возразил следователь.
– Ты прав, Коля, я глупею. – Серов повеселел. – Он же не может сказать: ребята, если вас станут допрашивать, вы не говорите, что я из ресторана уходил и ключи от машины были у меня. Они не могут договориться! Это шанс!
