Плата за молчание - Продель Гюнтер

- Ладно, ладно, верю. Но что же было дальше?

- Всего я уже хорошо не помню. Знаю, что Луиза пыталась меня вытолкать, но я уцепился за печку. Тутмне под руку попалась лопата для угля, и, когда Луиза закатила мне оплеуху, я ударил ее лопатой. Густав бросился ей на помощь, и это привело меня в такую ярость, что я ударил и его. Я вовсе не хотел убивать их, но… оба они мертвы. Что мне делать? Сначала я запихнул трупы за прилавок, потом запер наружную дверь. В это время какой-то человек прошел мимо трактира. Я не знал, видел ли он меня, но в любом случае мне надо было бежать. Единственное, что я успел прихватить, это пару бутылок кальвадоса и деньги из кассы. Там не было и десяти тысяч франков. Жалкий улов! Я хотел сразу отправиться на вокзал, чтобы попасть к одиннадцатичасовому поезду на Кан. Но потом подумал, что, если убийство скоро обнаружат, преступника станут искать прежде всего на

железной дороге. Поэтому я, как мог, уничтожил следы, отнес трупы в автофургон Пеллегринов, стоявший у них во дворе, потом отвез их на этом фургоне в березовый лесок и закопал у опушки. Позднее в газете я прочел, что полицейская собака нашла их там. Я не мог вырыть глубокую яму, так как у меня было мало времени: первый поезд на Кан уходил около пяти утра, а я непременно хотел попасть на него.

Префекту стало как-то не по себе. Маловероятно, чтобы старик выдумал все это, но зачем он вдруг признался в преступлении, в котором его до сих пор, совершенно очевидно, никто не подозревал? Бродекен был в нерешительности. Чтобы выиграть время и хоть немного собраться с мыслями, он закурил, продолжая неотступно наблюдать за бродягой. Тот сидел с невозмутимым видом, и его хитрые глаза как будто спрашивали: ну что, теперь у тебя, похоже, язык отнялся?

Откашлявшись, префект с угрозой произнес:

- Розуа, твое признание кажется мне несколько странным. Предупреждаю тебя: если врешь, тебе будет плохо. Тогда к ограблению прибавится умышленная дезинформация полицейских властей, и это будет стоить тебе лишнего года. А о том, чтобы ты провел его здесь, в коровнике Монтежура, я уж позабочусь!

Старик лишь пренебрежительно усмехнулся:

- Если сомневаетесь, можете проверить. Запросите Пон-л'Эвек. Я могу сообщить вам еще сотню подробностей.

Бродекен ухватился за это предложение. Он потребовал рассказать ему всю историю во второй, третий и четвертый раз. Но старик так и не запутался в противоречиях. Более того, он сделал наброски места преступления и опушки, где закопал трупы, причем так наглядно и убедительно, что у монтежурского префекта не осталось больше сомнений в правдивости рассказа бродяги. У него мороз пробежал по коже. Дела об убийствах до сих пор были ему знакомы только по детективным романам да ежемесячным посещениям кино в Перонне. Во всей провинции с самого окончания войны не случалось ни одного убийства. А теперь перед ним сидел казавшийся с виду вполне безобидным хладнокровный убийца двух человек.

Четыре часа протоколировал префект страшные подробности злодеяния. Затем он снова запер Розуа в бывший коровник и помчался на своем мотоцикле в Перонн, чтобы передать все материалы в прокуратуру. Больше он не горел желанием всю зиму держать Пьера-Батиста Розуа в монтежурской тюрьме.

Через две недели Бродекена вызвали в Перонн. Обер-прокурор, начальник полиции и даже сам мэр жали ему руку, хвалили за криминалистические способности и обещали в ближайшее время повысить по службе. Как объяснил прокурор, Пьер-Батист Розуа действительно тот самый убийца Пеллегринов, который полтора года тщетно разыскивается по всей Франции. Его показания и сделанные им наброски до мельчайших деталей соответствуют объективным материалам дела, а никто, кроме убийцы, не мог всего этого знать! Итак, Клаудиус Бродекен постоял за честь французской деревенской полиции, так часто высмеиваемой в книгах и кинофильмах. Теперь, заверил господин мэр, похлопав префекта по плечу, вся страна увидит, какого величайшего уважения заслуживают в действительности деревенские полицейские.

Когда прибыла наконец специальная автомашина, чтобы перевезти двукратного убийцу из монтежурского коровника в Пон-л'Эвек, Бродекен с чувством пожал старику руку и потихоньку сунул ему в карман пачку сигарет. В конце концов своей неожиданной славой и предстоящим повышением по службе он был обязан именно Розуа и хотел извиниться перед ним за свои прежние сомнения в правдивости сделанного им признания.

А Пьер-Батист Розуа, весело посвистывая, покатил в полицейском автомобиле на север, в Нормандию, довольный тем, что достиг своей цели и проведет зиму в родной тюрьме в Пон-л'Эвеке.

Покачивая головой, наблюдал Бродекен из своего окна за машиной, пока та не скрылась в облаке пыли. Что отпетый преступник, за которым полиция тщетно охотилась полтора года, добровольно сделал признание, которого у него никто не требовал и которому никто вначале не хотел даже верить, - нет, в голове простого деревенского полицейского это не укладывалось.

Хотя в Монтежуре история Розуа скоро стала известна каждому младенцу, до больших городов она не докатилась. Правда, газеты департамента поместили фотографию префекта, а утренняя пероннская газета даже опубликовала взятое у него интервью, однако центральная пресса никак не прореагировала на случившееся. Зато в Монтежуре тема эта долго оставалась злободневной и все спрашивали Бродекена: «Ну как там, Клаудиус? Был уже процесс? Нашлись у старика смягчающие обстоятельства, или его ждет гильотина?»

Итак, община требовала у префекта информации, и он день за днем просматривал половину выходящих во Франции газет, но в них ничего не сообщали о деле Розуа.

Тогда Бродекен обратился в прокуратуру Перонна с просьбой выяснить в официальном порядке, чем кончилась вся эта история. Не получив ответа, он снова сел за свою дряхлую пишущую машинку и отстукал письмо прокурору Пон-л'Эвека, прося сообщить, как обстоит дело по обвинению Пьера-Батиста Розуа в двойном убийстве. Ответ произвел в Монтежуре действие разорвавшейся бомбы: «Дело против вышеназванного прекращено. Доказано, что никакого отношения к упомянутым убийствам он не имеет. Действительные убийцы супругов Пеллегрин уже арестованы в Швейцарии и в ближайшее время будут выданы французским властям. Что касается Розуа, то он за дезинформацию властей, бродяжничество и ограбление приговорен с учетом смягчающих обстоятельств к пяти месяцам лишения свободы. Приговор вступил в законную силу, и в настоящее время осужденный уже отбывает наказание в тюрьме Пон-л'Эвека.

Подлинное подписал Боту, прокурор».

Бродекен читал и перечитывал это письмо, не веря собственным глазам. Не может быть, чтобы человек с тысячью подробностей рассказал об убийстве, к которому он не имел никакого отношения. Нет, что-то здесь не так!

И тут скромный деревенский префект принял решение, послужившее толчком к самому громкому судебному скандалу в послевоенной Франции и принесшее мировую известность захолустному городку Пон-л'Эвеку. Впрочем, сам Бродекен ни о чем таком не подозревал, когда, решив докопаться до корней всего дела, отправился в Пон-л'Эвек и остановился в «Отель де Пари», прямо напротив тюрьмы.

Был уже поздний вечер, о делах думать не приходилось, и Бродекен спустился в ресторан поужинать. Из-за стены доносился оглушительный шум: по соседству слишком бурно веселилась какая-то пьяная компания. Один голос, перекрывавший все остальные, показался Бродекену знакомым, но он никак не мог вспомнить, кому этот голос принадлежит.

Как раз когда официант подавал Бродекену баранью отбивную, дверь отворилась, и из соседнего зала вышли, спотыкаясь, два пьяных старика. Префект от изумления выронил нож: один из пьяных был Пьер-Батист Розуа! Не обратив на Бродекена внимания, он протащил своего собутыльника через ресторан к выходу.

Бродекен снова обрел дар речи, только когда официант озабоченно спросил:

- Что с вами, месье? Вам дурно? Могу я чем-нибудь помочь?

- Нет, нет, все уже прошло. Но скажите, пожалуйста, кто эти господа, которые только что вышли отсюда?