Взгляд его убежал, скатился от моих глаз к губам. Облизался.
Момент — и прижался на мгновение теплым, нежным поцелуем.
— Все будет хорошо, — прошептал. — Малыш… все будет хорошо. Что бы нас не ждало впереди — мы справимся. Вместе. Верно? — немного отстранился. Глаза в глаза с вызовом.
Не сразу, несмело, но киваю одобрительно.
— И прости меня, идиота, — продолжил. — Я не должен был этого делать. Даже если… — не договорил.
Но я добавила:
— Сама просила.
Невольно мотнул головой, соглашаясь.
— Даже если и так. Не готова ты еще… ни морально, ни… — запнулся, не договорил. — А потому незачем торопиться.
— А если… — испуганно роняю, стыдливо пряча взор.
Тотчас прижимается к моим губам своими на миг, перебивая. Продолжил:
— Нет никаких «если». Есть только «будет». Но всему свое время. И по уму. — Заржал вдруг пристыжено: — А сейчас… давай одеваться и на кухню — жрать. А то я, как собака, голодный… могу еще и покусать, — загыгыкал тотчас, отчего и я не сдержалась — улыбнулась, заливаясь остаточным колким страхом. Просияла, вопреки всему и до сих пор не веря в происходящее, не веря своему счастью.
Короткий поцелуй в губы, так что даже не успеваю ответить — и слез с меня. Схватил со стула мои вещи — и подал, бросил ближе, на кровать. Сам к шкафу — отыскал и себе одежину…
* * *
И пусть на полу — куча осколков, а на плите уже вовсю кипела вода, требуя если не картофеля и не гречи, то хотя бы макарон — нам было уже все равно… Нагло зажал меня Мирон в углу около холодильника — и, невольно стискивая до сладкой боли, все усердней и усердней пытался слиться, утопая в шальном, беспредельном, развратном поцелуе и блуждании рук…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. Диагноз на двоих
Глава 30. Подвешенное состояние. Вето на будущее
(Н и к а)
Его как подменили. Моего Миру… Просто не узнать. Грубый, странный, постоянно на стороже, на взводе — все исчезло, разве что острые приборы на кухню так и не вернул. Не знаю почему… но он стал другим. И мне жаль, что я не могу забраться в его мысли — и узнать всему тому причины. Но я была счастлива. Впервые в жизни… и безоговорочно, вопреки всему, вопреки возможному обоюдному вето на будущее, я была счастлива. Мы были… счастливы. И, по-моему, этот наш общий «диагноз»… все только усугубил: наконец-то убрал все преграды между нами, различия… отмел лишнее — и остались лишь только он и я — остались лишь мы… вопреки всем запретам, страхам и старым… бессмысленным, глупым «планам». И сколько бы нам не было отписано времени — оно отныне… всё наше.
* * *
…так и не переспали. Были вместе везде и всегда; засыпали в одной кровати; просыпались в сладких объятиях друг друга… щедро одаривали нежными поцелуями один другого при любой возможности — и этого, на удивление, оказалось достаточно… чтобы, в конце концов, сорваться в космос и там без сожаления утонуть.
* * *
Но как бы я не пыталась убежать, откреститься от прошлого, оно все равно меня догоняло. Дамокловым мечом надо мной весела надорванная судьба Рожи, что все еще гнил в СИЗО… и ожидал очередное заседание суда, а еще те мрази, которые, наверняка, захотят завершить начатое…
* * *
Вторник — у всех нормальных людей работа, учеба, экзамены — иные толковые, серьезные дела, а нам — ни по чем. Солнце выглянуло из-за туч — и это повод радоваться жизни. А потому быстро перекусить — и выдвинуться по городу гулять…
Парк. Уже давно съедена сахарная вата, и закушена оная шавермой. Сверху отполировано мороженым… и даже квасом. Ядерная смесь в желудке готова к извержению — главное, вовремя убежать подальше от невинных жертв.
— Че? Может, еще че хочешь? — улыбнулся Мира и тотчас метнул косой взор на меня, шагнувшую ему за спину. Движение — и навалилась на плечи своему гаденышу, раскинувшемуся в вальяжной позе на скамье, приблизилась к уху — и, откровенно дразня, вкрадчиво шепнула:
— Если только завалиться где-нибудь в тенёчке и уснуть.
— Ну, эт легко, — загоготал Мирон. Резвый разворот — и, схватив, обняв меня за талию, подал на себя — попытка затащить на лавку, к себе на колени, да не тут-то было: вовремя среагировала — еще держусь стойким солдатиком, сопротивляюсь, заливаясь громким, счастливым смехом.
— Не здесь же! — визжу отчаянно, ведь его напор усердней, а ухмылка — коварнее.
— Мирашев! Ты, что ли?! — послышалось громом где-то сбоку. Жуткий, знакомый голос, от которого в момент передернуло.
Вмиг отступил, отпустил меня мой Тиран, помогая даже выровняться на ногах. Обернулся.
Устремила и я взор на незваного гостя.
Окоченела от ужаса… не веря собственным глазам. Мышцы сжались в камень.
Не более щадящий шок распял лицо и молодого человека. Несмелые, вынужденные, с опаской шаги ближе.
— Ба! Мажа! А ты тут какими судьбами?! — живо вскочил с места на радостях Мирон. Движение навстречу — и пожали друг другу руки; объятия — похлопали по плечу.
— Да… так… — растеряно, едва осознанно. В ужасе, лихорадочно заметал взгляд то на Миру, то на меня (уже дрожащую от кошмара, что лезвиями воспоминаний враз изрезал, истерзал, раскромсал меня изнутри).
— Вы че? — оторопел от удивления Мирашев. Снял очки и тотчас спрятал их в карман. Взгляд то на Валентина, то на меня. — Че как не родные?.. — сдержанно, пряча истинные эмоции, гыгыкнул.
— Привет, — мигом выпаливаю я и рисую на устах улыбку, из последних сил давя в себе визг и борясь… за свое настоящее. Шаг ближе.
— Привет, — тихо буркнул и Мазуров. Обнял несмело — отвечаю тем же. Притянул к себе. Поцелуй в щеку — захлестнуло тут же меня его мерзким запахом, теплом, ощущением близости — дернулась, вырвалась прочь — волна тошноты подступила к горлу. Отворачиваюсь. Руки дрожат предательски, будто у алкаша непохмеленного, — резво сцепила пальцы в замок, сжимая до боли, цепеня их в напряжении, дабы хоть как-то скрыть конвульсии — скрыть правду.
— Тебе плохо? — удивился, подался ко мне Мирашев. Но не выдерживаю — отталкиваю его в сторону. Быстрый шаг на газон — и согнулась вдвое… рисуя гадкую радугу. Свалились и мои очки — прямо в блевотину.
— Малыш, ты чего? — живо обнял, придержал меня Мирон. Увидел трофей в какофонии — в момент присел, достал — вытер об траву, о внутреннюю сторону своего свитера и протянул мне — испуганной, застывшей в ужасе и растерянности. Не отреагировала — а потому сам надел на меня, пряча остаточные следы синяков.
Нервически смеюсь, а на глазах уже застыли психопатические слезы:
— Да так… говорила же, — нагло вру, — что шаверма странная… Зря мы ее.
— Присядь. Или хочешь… домой поехали? — ласково шепнул, обнял — напор, но снова не ведусь.
— Н-нет, не надо, — отталкиваю прочь, пытаюсь вырваться из удушливых тисков его внимания. — Вы тут пообщайтесь. А я пока к машине пойду. Там… бутылка с водой оставалась.
— Так давай где-то тут куплю?
— Нет, — резво, грубо перебиваю. Взор молящий в глаза с Мирашеву. — Я полежу — и меня попустит. А потом — в кино, как и хотели.
Скривился от раздражения, но смолчал. Изучающий, мечущийся взгляд то в лицо, то так — около — шумный вздох — и одобрительно закивал:
— Хорошо, — нырнул в карман, достал ключи и протянул мне. — Я быстро. Сча мы тут чуток перетрем — и я к тебе.
— Не торопись, — резко выхватываю связку — разворот.
— Давай хоть проведем! — вдогонку.
— Нет, не надо! — лживо улыбнулась, обернувшись на миг. — Спасибо! Тут же недалеко! — искренняя благодарность взорвалась во мне к нему, да только… на лице уже другие эмоции — по щекам потекли слезы, благо, их прятали огромные темные «окуляры».
