Утром в урочище под Хайларом нагрянули китайские жандармы и начальники из штаба пограничной стражи. Обнаружили в карагане три трупа русских. Без документов. Лица изуродованы — опознать невозможно.
— Вы убили казаков! — Полицейские согнали кочевников к свёрнутой в дорогу юрте. Кто-то пытался ускакать за холмы.
— Цу! Цу! — закричали жандармы.
Баргуты отнекивались, стоя на коленях.
— Хунхуз стрелял!
Полицейские окружили мужчин, погнали в город. Женщины бежали с детьми рядом.
— Не виноваты!
— Цу! Цу! — Жандармы целились в них из маузеров.
* * *
Прогромыхав копытами по открытому полю вдали от границы, кони запалённо умерили бег. Кобылицы призывно ржали, собирая жеребят. Вожак, насторожив уши, тяжело фыркал.
От косяка отделились три лошади, направились к темнеющему бору. Замерли под соснами. Двое мужчин свалились наземь. Вслушивались в неясные шорохи ночи. Ветер от границы катил сухие листки. Кони перебирали ногами. Подмёрзшая земля отдавала гудом — опасно! Кривоногий мужик подхватился. Перерезал ремни на спине лошади. Ткнул ножом в бок.
— Пошла!
Конь вздрогнул, присел от боли на задние ноги, сорвался на галоп. Так же поступили с другой лошадью. С третьей сняли вьюк и разделили на две части. Бесшумно, сноровисто. Остерегались нечаянного стука. Ремни и все приспособления, которыми были закреплены на скакунах, уложили в брезентовый мешок. Место остановки присыпали кайенской смесью толчёного перца и махорки, чтобы сбить собак со следов.
— В запасе у нас по крайней мере шесть часов. — Кривоногий прилаживал ношу на своих плечах. — Утром баргуты пожалуют к пограничникам за своими косяками…
— Шесть часов — совсем немало! — беспечно, с лёгкостью отозвался широкий в плечах мужчина. — Присядем на дорожку, Арат?
— Осатанел! Давай ноги в зубы и — аллюр три креста!
Они натёрли свои сапоги пахучей мазью, отбивающей нюх у ищеек. Горбясь и спотыкаясь, поступали через шумящий бор, огибая снежные плешины. Протащившись километра три с тяжёлым грузом, мужчины сели на песчаном бугре. Под корнями сосны закопали брезентовый мешок со снаряжением. Себе оставили объёмистые холщовые мешки, одностволки, патронташи и небольшие фибровые баульчики.
— Может, вместе, урядник? — Скопцеву не хотелось оставаться одному в дикой тайге.
— Разве забыл приказ?
— Что ж, до встречи в условленном месте, Аркатов!
— Лучше в Харбине. — Аркатов проследил, как валко шагал Скопцев в сереющей полумгле. Потрогал маузер за поясом. Тронулся на северо-восток, к Сретенску.
Корэхито Тачибана охватило чувство неизвестности: как осуществится операция «Гнев Аматэрасу»? Начало положено. Выдержат ли казаки? Всё ли предусмотрено? Не переметнутся ли русские?
В 1941 году Тачибана временно работал в разведуправлении Генштаба Японии, занимался анализом поступающих данных от агентуры и дипломатов, примерно тем же, что ныне делает перебежчик Люшков. Ежедневно из донесений узнавал, как немецкие войска в России занимают города, сёла, сея там панику и хаос, захватывая тысячи и тысячи пленных.
— И всё это правда? — с примесью сомнения спрашивал он старшего начальника.
— У нас нет блефа! — отвечал тот и пускался в глубокомысленные рассуждения: — Ниппон проснулась в начале двадцатого века полной сил и воли, готовой принять предначертания судьбы. Ей нужно было держаться вровень с веком, который должен стать японским веком! Победы наших немецких союзников укрепляют дух Ниппон, сражающейся в Восточной Азии. Дух Ниппон является духом Германии и её союзников, сражающихся в Европе.
Тачибана тогда ещё раз убедился: «За улыбкой прячет меч Ниппон!». Встреться сейчас тот штабист, Корэхито спросил бы его насчёт духа Германии. Ещё год назад Тачибана слушал по радио речь министра иностранных дел Ниппон Мамоту Сигемицу. «Пакт трёх держав по-прежнему сияет и освещает нам дорогу к победам». Кроме улыбки, ныне те слова ничего не стоят. Тень недоверия лежала сегодня на сердце капитана. Он как офицер разведки убедился: в Харбине три хозяина. Квантунская армия. Дипломатические чины Токио. И наконец — маньчжурское отделение дзайбацу. Последняя, маловидимая власть — направляющая сила здесь для всех японцев. Армия исполняет волю дзайбацу и часть этой власти — военная разведка генерала Доихара. Капелька её — он, капитан Тачибана. Дзайбацу — крупные монополии. Они тайно содержали и армию, и дипломатов, и разведку. Взамен требовали сведения о потенциале противника, его возможностях устоять под напором дзайбацу. Это раздражало Тачибану: дух бусидо и жёлтый дьявол капитала! Идея великой Ниппон и презренные деньги — омерзительно для истинного самурая! Толпа честолюбивцев, растленных собственной алчностью, если она окажется у руля страны Ямато, оставит сынов божественной Аматэрасу на задворках мира! Военные люди — всегда исполнители чужой воли. Они делают всё для долга перед Ниппон. Победить врага и сохранить Страну Восходящего Солнца — вот благая цель самурая!
Лёгкий стук в дверь прервал размышления капитана Тачибана. Согнувшись до пояса, порог переступил солдат в поношенной форме. На крошечном подносе подал офицеру пакет. Опустив посыльного, Тачибана с замиранием сердца вскрыл конверт. Там были две шифрограммы. Одна короткая, как выстрел: «Прошли. Арат». Другая — из разведуправления: «Поздравляем началом операции. Ждём успешного продолжения. Полковник Кадзуо». Они были своеобразными уколами в сердце: «Тачибана может!». Он сдерживал чувства удовлетворения. Мысленно послал благодарность богине Аматэрасу и божественному микадо. Он настолько расчувствовался, что позволил себе позвонить сотнику Ягупкину.
— Жду вас. Нет, не в штабе, в отеле «Ямато».
Тачибана быстро оказался в гостиничном номере-квартире. Его несла на крыльях удача. Переоделся в домашнее. Выпил маленькую рюмку сакэ.
В комнате было тихо и одиноко. Кукла Кокэси посматривала из-под чёлки. Душа его пела от довольства. Он будет двигаться вперёд, пусть медленно, как червь, но только вперёд! Это — закон и долг самурая. Осуществив диверсию, он, офицер божественного микадо, внесёт свою лепту в борьбу сынов Ямато. Он с презрением думал о полковнике, своём начальнике, который вышел из подлого племени низов, а не из клана самураев. Потому-то он сравнивал глупого казака и его, Тачибана!..
Приглашая Ягупкина в номер-квартиру, Тачибана желал ещё раз подчеркнуть своё превосходство над диким русским. А сближает их одно: тайная война. И ничего более!
Слуга открыл перед сотником дверь.
— О-каэринасай! — воскликнул Корэхито. — Добро жаловать!
Тачибана сидел на пятках. Кимоно распахнуто, открывая впалую грудь. На маленьком столике бутылка и маленькие рюмки.
Ягупкин опустился на циновку. Подобрал под себя ноги в шерстяных носках. Он в страхе ждал вопроса: «Как посмел без спроса отправлять в Россию казака Кузовчикова?». Никита Поликарпович отрядил в «ходку» Ивана Спиридоновича с целью контроля: каков результат диверсии? И Скопцев, и Аркатов могли провалиться, случайно погибнуть. Кузовчиков имел задание осесть на окраине города, собирать сведения о движении поездов, новостройках. Если грохнет в Распадковой, эхо неминуемо докатится до города. Сотник без большой уверенности назвал на этот раз адрес и пароль старого агента. Довоенный. На всякий случай. Он полагал: агент сохранился. Этот же адрес имел и Скопцев — укрыться после диверсии!
Опасения его основывались на предположении: Тачибана болезненно воспримет самовольство, как пощечину, посчитав «ходку» Кузовчикова проявлением недоверия к нему, офицеру Японии, к действиям штаба Квантунской армии. Не доложил он о Кузовчикове и Шепунову — одна шайка-лейка!
Тачибана налил в рюмки сакэ. Молчал Ягупкин. Улыбался Корэхито. Сотник помаргивал в тике.
— За здоровье микадо! — Тачибана приберёг новость.
Ягупкину надоело корчиться на циновке. Хлопнул рисовую водку одним глотком.
— Са-а-а! — Тачибана расширил глаза. — Молодес, за императора залпом!
