Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
– Привела все-таки, – шепнул Мещерскому Кравченко. – Уломала. Ну, Катька! Ну, что-то будет.
Едва завидев Катюшина, не на шутку встревожился и Базис. Лицо его потемнело, на скулах вспыхнул гневный румянец. Катюшин приблизился к Дергачеву. В этот момент кассета в магнитофоне, оглушавшем всех, неожиданно закончилась. Над верандой в вечернем воздухе плыл сигаретный дым да размеренный гул голосов.
– Иван, – напряженный голос Катюшина резко выделялся в этом гуле, – пойдем. Надо поговорить.
Дергачев точно очнулся. В руке у него была тяжелая пивная кружка.
– Садись, Клим.
– Нет, не здесь. Пойдем со мной.
Мещерский почувствовал, как мгновенно стихли, точно умерли, все голоса в кафе.
– Я пью свое пиво. – Кружка Дергачева была пуста. На столе стояли еще две пустые бутылки «Балтики». Осколки третьей, разбитой, Чайкин, неумело шурхая по полу щеткой, заметал на совок.
– Иван, идем со мной, – Катюшин чуть подался вперед. – Есть разговор, Иван.
Дергачев поднялся. Он был выше участкового на целую голову.
– О чем?
Катюшин снизу заглянул в лицо своего друга.
– Пойдем, узнаешь, – ответил он.
Дергачев хмыкнул и начал медленно пробираться к выходу.
Ему пришлось пройти мимо Сукновалова, тот задержался послушать, делая вид, что прикуривает. Прошел он и мимо Кати, ухватившейся за перила веранды.
– Добрый вечер, – поздоровался с ней Дергачев, делая вид, что в упор не видит соперника.
– Добрый вечер, – ответила Катя.
Катюшин стремительно прошел мимо, догнал Дергачева. Катя хотела было спуститься за ними на улицу, но Катюшин на ходу оглянулся, и она замерла.
– Чего это он? Как с цепи сорвался! – удивленно спросила Юлия, следя за быстро удаляющимися мужчинами. – Что с ними, а?
– Ничего, – ответил Базис и, так как она продолжала ошарашенно глядеть мужчинам вслед, вдруг со злостью швырнул вилку на гриль и прошипел: – Что спрашиваешь-то? Сама, что ли, не видишь?
– Добрый вечер.
Катя вздрогнула. С ней вежливо поздоровался Сукновалов – он направлялся к своей машине и на ходу спросил участливо-покровительственным тоном:
– Ну, как ваш отпуск? Как тут у нас вам отдыхается?
Глава 29
У ЧЕРТЫ
Но о том, как ей здесь «отдыхается», Катя задумалась всерьез только на следующее утро. Пора было приводить чувства и мысли в порядок. И пора было, кажется, подводить черту.
Так думала Катя, вспоминая события минувших суток ясным погожим утром, когда часы показывали половину восьмого. Катя в номере была одна. Кравченко вместе с Мещерским отправился рыбачить.
Вроде бы с вечера никто никуда не собирался. Все вышло само собой. Разбуженная солнечными лучами, пробивающимися сквозь щели в жалюзи, Катя открыла глаза и узрела Кравченко, старавшегося изо всех сил не шуметь, – он собирал разбросанный по номеру рыбацкий скарб. Увидев, что Катя не спит, он приложил палец к губам, нагнулся, поцеловал ее, а потом заботливо поправил одеяло. Ах ты, боже мой… Катя повернулась к стене, сладко зарываясь лицом в подушку. Мужчины как дети. И память их коротка. Ведь еще вчера вечером ни о какой рыбалке и речи не шло. После того как Катюшин с такой трагической помпой на глазах у всех увел Дергачева, они втроем молча, как на похоронах, посидели за столиком. Они ее ни о чем не спрашивали. А ей не слишком-то хотелось вспоминать и пересказывать разговор с Катюшиным. Ну, хоть он-то по крайней мере на этот раз вел себя не как мальчишка, а как мужчина. Хотя далось это ему нелегко. Да и объяснять ему пришлось долго, чуть ли не разжевывать.
Весь вечер Катины мысли вихрем роились вокруг того самого допроса или, может быть, беседы (кто их там поймет, этих мужчин, к тому же еще и друзей детства?). Катя мысленно пыталась выстроить ее план, решая, какие аргументы можно использовать вначале, какие приберечь на финал. Но…
Но порой, когда она смотрела в задумчивые глаза Драгоценного В.А. или случайно ловила на себе печальный вопрошающий взгляд Мещерского, у нее по спине невольно пробегал легкий холодок и в памяти сразу же всплывало лицо Катюшина там, в опорном пункте, когда он наконец осмыслил то, о чем она ему так упорно и так горячо толковала. И тогда Катя со страхом спохватывалась: как же она допустила, как же позволила, чтобы те двое ушли одни. Как она вообще допустила, что последнюю черту в этом деле должен будет подвести именно Клим Катюшин. Человек, у которого, как ей казалось, все мысли и намерения написаны на лице и который еще слишком молод, чтобы быть кому-то судьей.
Несколько раз она пыталась встать из-за столика и бежать в опорный пункт, чтобы предотвратить самое худшее, что могло произойти между теми двоими. И наверное, ее тревоги и страхи легко можно было прочесть по ее лицу, потому что каждый раз, когда она хотела встать, Кравченко грубовато и властно ее удерживал:
– Оставь, не трепыхайся ты, детка. Дыши глубже. Ты ж сама этого добивалась. Ну? А что ж теперь так дрейфить?
Дрейфить… Катя повторяла про себя это Вадькино словечко. Дрейфить значит трусить, дрейфовать – плыть по течению.
– Пойдем, золотко, а то что-то ты совсем скисла. – Где-то около одиннадцати Кравченко решительно поднялся из-за стола.
– Куда? – спросила Катя, с тайной надеждой глядя на них, – вот сейчас они сами скажут: идем, проверим, не убили ли те двое друг друга.
– Прогуляемся перед сном, – Кравченко, кажется, перепил пива. – Луна, блин, взошла… Не хочешь глянуть при лунном дивном свете…
– На море? Нет, спасибо, – быстро ответила Катя.
– На этот поганый пруд. – Кравченко крепко взял ее за руку, вытаскивая из-за стола. Он всегда добивался чего хотел.
А на пруду было так же тихо, как и на соседнем кладбище. Со стороны моря волной накатывала темнота. Луна, как матовый шар, неподвижно висела над головой. А ее отраженный, дрожащий двойник таинственно мерцал из черной воды, как прожектор, каким-то чудом оказавшийся на илистом дне. На другом берегу, в церкви, возвышающейся темной кирпичной громадой, как обычно, дверь была гостеприимно распахнута. Из дверного квадрата лился желтый электрический свет. И слышалась музыка. Видимо, припозднившийся Линк снова забавлялся на хорах со своей электропианолой. Играл незнакомые Кате незатейливые протестантские псалмы.
Флигель, примыкавший к церкви, тоже был освещен. Одно из окон его, выходившее на пруд, было открыто, и слабый ветерок колыхал легкие белые занавески, похожие в темноте на флаги побежденных.
Кате показалось, что на их фоне мелькнула чья-то тень. Силуэт приблизился к окну. Вроде бы женский. Кто-то стоял в комнате у окна и, быть может, смотрел на луну и на темную неподвижную гладь воды, если, конечно, через шелковую ткань занавесок что-то было видно.
– Искупаться не тянет? – шепотом осведомился вдруг Кравченко.
– Нет, – испуганно ответила Катя, – ты что?
Кравченко подошел к самой воде. Снял кроссовки, закатал джинсы до колен и шагнул в топкий ил. Катя следила за ним – у нее вдруг перехватило дыхание. Кравченко шел по воде. Вот уже и джинсы намокли, а он, словно не замечая, заходил все глубже. Вода дошла ему до бедер, потом до пояса.
– Вернись, – шепотом попросила Катя, – пожалуйста. Пойдем отсюда.
Кравченко развернулся в воде. Он стоял в самом центре серебристого лунного круга, мерцавшего со дна.
– Выходи, я прошу тебя, выходи из воды!
– Почему? – тихо откликнулся он. – Ну почему, скажи?
– Потому что!
– Тут никого нет. – Он поднял руки, словно сдавался. – Никого, смотри!
Он с силой ударил по воде руками, разбивая мерцающий дрожащий круг. Всплеск, фонтан брызг – словно крупная хищная рыба ударила хвостом.
Рыба? Пловец?
Из окна флигеля послышался придушенный женский вскрик. Окно со звоном захлопнулось, прищемив занавеску. Щелкнул шпингалет. В желтом дверном проеме церкви возникла долговязая нескладная фигура.
– Wer ist hier [10]? – загремел над прудом голос Линка.
