Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
– Брось. Со мной – брось. Как вас там за столом увидел, подумал: вот и еще два юных цыпленка в силки к Юлии.
– К Юлии Павловне? Как вы о ней странно говорите, Владимир. А вы ее давно знаете?
– Я ее знаю недавно. – Он снова криво усмехнулся. – Это она меня давно знает. Так говорит. Если, конечно, ее словам верить… – Он выключил телевизор, выдернул вилку из розетки и потом легко повернул тяжеленный «Рубин» экраном к стене. – Отвертка мне нужна, Катя. Мне крышку отвинтить необходимо, блок проверить.
– Нина копается что-то там… Я сама лучше схожу, – но сама и не сдвинулась с места. – Какой у нас с вами непонятный разговор, однако, я даже и не знаю, что вам дальше сказать… Но я тоже заметила… Юлия Павловна, она… Интересные какие люди ее окружают. Вы вот, например, вы на флоте служили, да? Нет? Не служили? А я думала… И Александра Модестовна, и Смирнов – ну, этот вообще хоть стой, хоть падай… Кстати, а он вам нравится как актер, как режиссер?
– Старый козел.
Катя тут же чинно, подобно благовоспитанной барышне, потупилась: неприлично насмехаться над человеком за глаза.
– Интересные люди, да, – продолжила она осторожно, словно в тумане, нащупывая нить разговора. – Но что-то число их с каждым днем уменьшается, увы… Сестра-то Сорокина, а? Это ведь мы с Ниной ее там обнаружили. Ужас!
– Слыхал, что это вы на нее наткнулись на горе.
– Не на горе, под горой у церкви. А ведь ее убили, представляете? – Катя ждала результата, так и ела его круглыми от любопытства глазами: НУ ЖЕ! ЧТО ТЫ НА ЭТО СКАЖЕШЬ?
Он и ухом не повел. Копался в начинке «Рубина». Катя обратила внимание: так и не дождавшись отвертки, два выступающих из панели шурупа он выкрутил просто рукой!
– Ее отравили. – Катя выпалила это так, словно ходила с козырного туза. – Нам сотрудник розыска так и сказал. Ну, когда нас с Ниной допрашивать приезжал.
– А вы, помнится, и сами, Екатерина… Ваша подруга еще там за столом говорила. Вы и сами где-то совсем близко возле этой организации вращаетесь.
– Я журналист, криминальный обозреватель.
– Но погоны-то носите? – Он усмехнулся. – То-то. Меня не обманешь. Я как про это самое услыхал, очень мне даже любопытно стало.
– Что любопытно?
– Что за вопрос такой вам покоя не дает, раз вы на поклон к Юлии Хованской пожаловали. Мы-то ладно, с нами дело ясное. Но вы, Дюймовочка в погонах… Что вас-то сюда привело к ней?
– По меньшей мере невежливо с вашей стороны обзывать меня Дюймовочкой. – Катя насмешливо фыркнула, выпрямившись перед ним во весь свой немалый рост, которым всегда ужасно гордилась. – А о чем вы меня спрашиваете – ей-богу, не понимаю. Ну, да ладно. Речь не о том… Сила какая у вас, надо же… А этот шуруп сможете вывернуть?
– Вырвать могу. – Он посмотрел на свою руку – Кате показалось – с восхищением. – Только панель погнется. Испорчу вещь.
– Вы что, спортом каким-нибудь занимаетесь, да?
– Занимался. Давно. Потом на хлеб себе зарабатывал.
– Чем? Гвозди на спор вырывали? Рельсы сгибали? Или вот все телевизоры, примусы починяли?
– Да все понемножку. Все надо уметь в жизни. Нашему брату много чего сгодится.
Катя важно прошлась из угла в угол.
– Когда я сказала, что Сорокину убили, отравили, вас это словно и не удивило даже, – изрекла она самым многозначительным тоном.
– А чему удивляться-то?
– Человек умер. Молодой. Насильственная загадочная смерть.
– Подумаешь, дура полоумная. Костька рад небось аж до заикания. Крылья-то расправит теперь, как херувим. Ну, исполнилось же наконец заветное желание!
Катя смотрела на него: он говорил все это так спокойно, буднично.
– Вас, – повторила она, – словно и не пугает то обстоятельство, что в тот момент, когда мы все сидели за одним столом, один из нас яд в подарочек получил. Ведь если ее отравили, это и там ведь, за чаем, могло случиться… Могло, ведь так?
Он молча, сосредоточенно копался в телевизоре.
– У вас глаза от слез красные. – Катя встала перед ним: на тебе, получай! – Не от пыли. Что я пыль, что ли, не видела? Не слепая. И знаете, меня всегда волновал вопрос, отчего это мужчины, когда им плохо, вообще…
Он подошел к окну – проехала машина, остановилась у дачи Чебукиани. Он проводил ее взглядом. Потом обернулся к Кате.
– А говоришь, не к ней приехала, – усмехнулся он. – Зачем врать-то? Рыбак рыбака, как говорится, да? Что ж, липнем мы все, как мухи на бумагу, как сущие мухи на его дерьмо, липнем… И сказал Псалмопевец: «И стал я как филин на развалинах… Возлюбил ночь больше дня. Так и он возлюбил нас, сидящих во мраке и тени смертной. И сказал: все, все через ближнего – и жизнь, и погибель». Ну, что, Екатерина, смотришь на меня такими круглыми глазами? Не понимаешь? Азбуку-то, значит, еще не проходили, нет? Ничего, подожди. Научит всему мадам Юлия. За один сеанс не сумеет, за десять вдолбит. Она это любит. А потом ты и сама уже никуда не денешься. Хочешь дружеский совет? Если дурью балуешься – кончай. Она ничего такого, искусственного не терпит. Отравленная кровь, говорит. Чистить тебя начнет сначала, прежде чем допустит к… ну, догадываешься к чему? А это, чистка-то, ох как несладко, ох как больно!
– Я разве похожа на наркоманку?
– Ты? Нет вроде. Это я так просто. Тут много всякого народца бывает, есть и такие, – он усмехнулся. – Я же сказал: дружеский совет, на всякий случай. Ваше поколение все ведь сейчас какое-то малость под кайфом… Шизанутые. Иногда так забавно наблюдать.
– Наше поколение… вы так это говорите, словно вам самому сто лет. Ваше поколение, если и за ним понаблюдать, не менее забавное. Одна вот эта тельняшечка чего-нибудь да стоит… На флоте служили, да? Плавали, знаем… А что это еще за «филин на развалинах»?
– Библейский афоризм. Библию-то читали когда-нибудь, интересовались, нет? Точный весьма, хотя и туманный.
– Точный по отношению к кому? К вам? А кто это «он», что возлюбил нас, сидящих во мраке и тени смертной?
Он лишь криво усмехнулся, пожал плечами. Жест сей мог означать что угодно. Взгляд его скользнул по Кате. В нем не было ничего, что она привыкла встречать в мужских взглядах. Ей показалось – так рассматривают бесполезную вещь, прежде чем задвинуть ее за ненадобностью на антресоли.
