Сон над бездной - Степанова Татьяна Юрьевна

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66

«Мы тут в плену, – пронеслось в голове черной молнией, рваным зигзагом. – Замок… Это он так на нас всех влияет. Околдовывает, морочит, лишает воли».

– Айда бай-бай, Серега. Вон у тебя глаза уже как у крота слипаются, – сказал Кравченко. – Надеюсь, эта ночка не подарит нам никаких сюрпризов.

Он бросил эту последнюю фразу легко, бездумно. И даже не подозревая, как же фатально ошибся.

Глава 33

ЧУДОВИЩЕ

Уснул Мещерский мгновенно, едва коснувшись головой подушки. И во сне ничего не видел. А может быть, и видел… События этой ночи позже, когда он пытался все вспомнить, понять и объяснить, напрочь отказывались выстраиваться в стройный ряд, в логическую цепочку. Одно лишь было верно – его разбудил вовсе не тот ужасный крик в ночи, а тишина.

Тишина вязкая, как клей. Абсолютная, полная, мертвая и одновременно сотканная из миллионов еле различимых звуков. Мещерский очнулся точно от удара изнутри, оглушенный, до смерти напуганный тишиной.

Тьма в комнате. То ли электрическая подсветка за окном вырубилась, то ли окно замуровали. А может, луна соскочила со своего небесного гвоздя и улетела кометой в космос, в другие миры. Безмолвие… Могильная тишь, а внутри ее, в самой ее сердцевине, – шорохи и свист, шепот, стук. Некому здесь стучать, это кровь моя стучит в висках, это сердце мое живое… А свистит в груди от дыхания, от неловкой неудобной позы, а может, это простуда так начинается. А шорох… Это крысы за дубовой обшивкой стен точат зубы о дерево, пока оно не превратится в труху. Точат зубы, заостряют – скоро им достанется добыча получше, чем объедки с замковой кухни…

Ваше счастье, вы не слышите их голосов… Кто это сказал? Тот колдун с внешностью Кристофера Уокена и ухватками Остапа Бендера? А кто такие они ? Ваше счастье, вы не слышите их, не слышите мертвых.

Мещерский почувствовал, что ему нечем дышать – воздуха не хватало от тишины, от темноты. «Надо встать и попить воды…» Но он не в силах был двинуться. «Гиблое место…» Он смотрел в темноту и не видел ни зги.

– Вадик!

Что ты орешь? Ты боишься? Кого? Объясни словами.

– Вадик!

– Что? – тихий, но отнюдь не сонный голос Кравченко.

– Ничего. – Мещерский дышал так, словно во сне бежал марафон. А может, и бежал, спасаясь от них. – Ты не спишь?

– Нет.

– Который час?

Спокойствие, только спокойствие. Дыхательная гимнастика йогов. Коврик… Смотровая площадка… Трусость – худший из пороков. А кто это сказал? Мальчишке, ребенку простительно, не мужчине.

– Вроде как три. – Кравченко заворочался. – Сейчас лампу зажгу.

Сейчас он зажжет. И станет ясно и видно… Да здравствует све…

Жуткий вопль резанул уши. Как будто кого-то пронзили насквозь, как будто смертельно ранили само это каменное безмолвие.

Кравченко вскочил, едва не опрокинув и стол, и лампу, ощупью схватил с кресла джинсы – запутался в штанинах. Мещерский запутался в одеяле.

Новый вопль. Тишина.

Они выскочили в коридор. Тусклый свет вполнакала. Экономия электричества – европейский стиль.

– Кто кричал? Где?!

– Тихо, – Кравченко прислушался. А затем ринулся в сторону шагаринских апартаментов.

Мещерский побежал за ним, боясь отстать. Коридор, двери, двери. Двери спальни Петра Петровича Шагарина – и здесь свет вполнакала непогашенной настольной лампы. Роскошной лампы от Дольче-Габанна.

– Его нет в спальне! – крикнул Кравченко.

Внезапно Мещерскому почудилось… Глухие удары. Словно где-то кто-то бьется в каменную стену. Стучит… Нет, это кровь стучит в висках, это сердце… Живое, зашедшееся страхом и болью…

И тут снова дикий вопль. И следом крик из-за двери соседней спальни Елены Андреевны:

– Что? Что опять?!

Она – на пороге в ночной рубашке. Бретельки сползли с плеча.

– Вадим, Сережа! Кто это так жутко кричит?

– Где ваш муж? – рявкнул Кравченко.

– У себя. А что… его нет?

– Вадик, это не здесь, это где-то там, – Мещерский махнул рукой, куда бежать на крик в этом замковом лабиринте?

И новый вопль, сорвавшийся на истошный поросячий визг.

– Это Злата кричит! Скорей! – Кравченко увлек Мещерского за собой.

Но кричала не Злата. Они столкнулись с ней в гостиной, вскочившая с постели, она была белее мела.

– Это там… Я проснулась от крика… Это где-то там, я не знаю, я смертельно боюсь, – она бормотала бессвязно, потом судорожно перекрестилась.

– Где там?!

– Там… у нее.

«В том крыле комната Маши Шерлинг», – пронеслось в голове у Мещерского. И в следующую секунду сам он уже несся следом за Кравченко.

Поворот коридора. Лестница. Тьма, тьма кромешная…

– Свет не зажигается!

– Вадик, а вот фонарь!

Когда Кравченко схватил джинсы с кресла, Мещерский точно сомнамбула ухватил фонарик. Тот самый. Чисто механически все последнее время он совал его под подушку. Как талисман.

Пятнышко света уперлось в дубовую дверь.

– Вот здесь! – Кравченко что есть силы ударил по двери ногой, ожидая, что она заперта изнутри.

Дверь распахнулась, и он едва не рухнул, потеряв равновесие. Кружок света дернулся и…

В короткую долю секунды они увидели на кровати… обнаженное женское тело, распятое на смятых, сбитых окровавленных простынях, а на нем словно какой-то бесформенный шевелящийся белый нарост. Свет фонаря вырвал из темноты складки ткани – белесой, как саван, и…

От неожиданности Мещерский вскрикнул – из-под белесого капюшона на них глянуло нечто – черное как уголь, источенное белой гнойной сыпью, красноглазое, с торчащими совершенно фантастического вида клыками.

Хриплый крик ярости и какое-то тяжелое железо ударилось о притолоку рядом с ними. Нечто выпустило свою добычу, спрыгнуло на пол и метнулось к открытому окну.

– Держи его! Уйдет! Окно выходит на галерею!

Послышался стон, они бросились к кровати.

– Она жива! Ее кто-то привязал. – Кравченко пытался разорвать веревку, которой руки и ноги Маши Шерлинг были намертво прикручены к спинке и ножкам кровати.

Тут в комнату ввалились Лесюк – в одном белье, Елена Андреевна, две горничные.

– Что это было?!!

– Где ее отец? – крикнул Мещерский. – Где Шерлинг? Вы его видели?

– Вон оно! Я его вижу! Господи боже мой, это не сон, я его правда вижу! – донесся с галереи истошный вопль Златы.

Кравченко вскочил на подоконник. Что-то привлекло его внимание – белый лоскут, зацепившийся за шпингалет…

– Где она? Где эта тварь?

Злата визжала, тыча пальцем в темноту. Рядом с ней стоял Гиз – не похожий сам на себя, растерянный.

– Я тоже видел что-то вон там, у дозорной башни. Что-то странное, – он указывал на двор. – Он… оно было там… и пропало… наверное, снова ушло в подвал!

– Он же закрыт на замок! – Кравченко бросился к лестнице.

Мещерский догнал его только на середине двора.

– Маша веревкой бельевой прикручена, – сообщил он на бегу. – Живая она, у нее только небольшая рана на голове, поэтому и кровь… А знаешь, чем в нас швырнули? Каминным совком для углей. Я об него споткнулся, когда за тобой бежал… Совок как палица боевая – тяжелый… Вадик, я думал… Черт, про вампиров-вурдалаков разная хреновина в голову полезла… А у нее, у Маши, никаких ран нигде, кроме ссадины… Он… оно не кровь из нее сосало, оно… Черт, оно, кажется, пыталось ее изнасиловать!

Перед ними в стене была та самая дверь.

– Нет замка, – Кравченко рывком распахнул ее.

Как и в тот, первый раз она подалась легко. Кравченко нащупал выключатель – свет вспыхнул, осветив помещение, которое они уже видели, – пустое, пахнущее сыростью, ремонтом и известкой.

– Та, другая дверь… смотри, тоже открыта, – шепотом (отчего-то здесь не хотелось разговаривать громко) сказал Мещерский.

Они спустились, подошли к той двери. Низкий кирпичный свод, покатый, выложенный камнем спуск куда-то вниз, вниз под землю, под стены Нивецкого замка.

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66