Светлое будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo"

Не сразу реагирую, но еще миг, и, сражаясь не менее умопомрачительными ощущениями, нежели были доселе, обрушиваю взор в лицо:

— Что? — задыхаюсь.

И снова едва смогла удержать, подавить обличающий нас мой стон:

— Ну так что… Буратино может воспользоваться своим «золотым ключиком»?

Загоготала я тотчас, теряя прежний настрой. Но еще миг — и осеклась, закусив губу. Его дерзкий напор, ловкость — и позорно вскрикнула я от удовольствия, вновь признавая его власть.

Но вдох — и рычу догорающей шуткой:

— Так вот где он у тебя!

Гыгыкнул. Смолчал, закачав лишь в негодовании головой (вот как, ему шутить можно, а мне…).

— Ну так? — его резвое.

Участь — и снова взвыла я, захлебываясь уже слюной. Зажмурилась, подавляя слезы слабости и радости, счастья.

Вдох — и решаюсь: силой отстранила его от себя. Живо к штанам своего негодяя — и потащила их вниз. Поддался.

Силой ухватил меня за талию — и обернул к себе спиной…

Но вдруг звон, стук, шорох какой-то за дверью. Гневное, тихое, сдержанное чертыханье.

Обмерли мы оба, пристыженные, так и не содеяв запретное.

— Блин, не спит! — наконец-то нашла я силы на звук — вырвалось из меня испуганно.

— И че? — гаркнул озлобленно, раздраженно Мирон.

— И ниче! — рявкаю уже я взбешенно, силой выдираясь из хватки «налетчика». — Я так не могу!

— Пиздец! — возмущенно сплюнул. Расселся на кровати, утопая, давясь обломом.

Чиркнуло у меня внутри: чертовы идиоты! Что один, что другой! Два барана! Никто не хочет никого понимать, уступать.

Живо бросаюсь на край кровати, ищу кружева — одеть белье. Штаны схватить со стула.

— Не понял, ты куда?! — ошарашено, излишне громко, как для шепота, взревел Мирашев.

— Пойду гляну! А ты жди! — приказом злобным, махнула на него пальцем. — Этого успокою, спать отправлю. А потом тобой займусь, — гневно. — Что дети малые! Только что в башке — совсем недетские… мысли.

— У меня уж точно, — гыгыкнул Мира, заливаясь уже смехом. Завалился, разлегся на кровати, раскинувшись звездочкой.

Обомлела я от такой охальной картины:

— Ты че… серьезно? — гаркаю на него.

— А? — не менее удивленный устремил на меня взгляд, приподняв даже голову.

— Прикройся хоть! — ржу, видя эту ядовитую картину, которую, если не дай боже, завидит Рогожин, точно не переживет — и кто-то кого-то в этот раз уже точно зарешает.

— А че он? — гогочет; разлегся вновь на подушке — поерзался для удобства, но исполнить мое веление даже не подумал. — Думаешь, придет проверять твою комнату… чтоб никто шальной сюда не заскочил? Или он слишком маленький… и не знает, как это мальчики с девочками делают?

Закатила я раздраженно глаза под лоб, скривилась. Шумный вздох.

— Ладно! Фиг с тобой. Ты еще хуже, упрямее, чем он! Только носа не показывай!

— Ага, — паясничает, залившись смехом. — Именно нос не покажу.

— Моченый, — закачала я головой, сдаваясь — тоже гогоча уже ему в такт. — Ладно, скоро буду.

— Да иди уже, иди! А я тут с твоими фотками сейчас посублимирую… и спать завалюсь.

Шумный, раздраженный вздох мой:

— Мирашев! — злобно стиснула я губы. — Да пошел ты в жопу!

И, признавая уже окончательно свою обиду… и желание, загыгыкала позорно я (тупой смех! как и тот, кто меня им заразил! скотина!)

Ухмыльнулась я этой подлой роже, что сверлила меня хитрым взглядом, заливаясь не менее коварной улыбкой. Сдалась:

— Жди! Скоро буду! И все равно, ты — гад!

— Пока ты соберешься… я не только коней двину, но и брательник твой уже состарится и помрет где-то там, в уголку, на кухне, где посудой звенел.

Показала обиженно язык — и выскочила за дверь, невольно громко, с лязгом закрывая за собой дверь.

Глава 37. Исповеди ноты

И вправду, кухня…

Несмелые шаги к окну, где и расселся Федька. Облокотилась я рядом на подоконник. Взгляд на сигарету в руках брата, на пепельницу:

— Ты опять куришь? — несмело.

Отвернулся, скривившись. Взор на улицу. Прожевал слюну, горечь, и вместе с эмоциями сплюнул за окно. Затяжка, сбил пепел на блюдце — и вновь взгляд утопил в ночном полумраке.

— Федя… поговори со мной, а, — отчаянно, давясь неким страхом.

— А ты вон, — разворот — и махнул рукой (не сразу, но все же… отважился). — Туда сходи, поговори. Смотри, кипит там, небось, весь.

— Рож! Ну че ты опять заводишься?! А?

— Да ниче! — раздраженно гаркнул. Еще один вдох дымом — и потушил в пепельнице окурок, выбросил долой. Разворот — и только хотел уйти, как тотчас перехватываю, останавливаю его ход.

Нехотя, но все же поддается. Шаг назад — и оперся на подоконник. Замерла послушно и я рядом, присев. Плечом к плечу:

— Федька… ну, не надо, прошу. Я тебя столько не видела! Так соскучилась, а ты!

— Ну так пришла бы, — дерзко. Взор в глаза. Скривился от раздражения.

— А я и ходила, — не вру. — Сколько билась там головой об забор. Пороги оббивала, каждому *** кланялась. Уже не знала, как улыбаться и просить. Хотя бы… если даже и не видеть, то спросить, узнать как дела. Чтоб действительно передачку передали, а не заныкали и по своим карманам не распихали. Ты думаешь, мне здесь весело было? Мало я слез пролила? И посадили бы тебя! ПОСАДИЛИ БЫ! Если бы не Мирашев!

Заиграл скулами. Отвернулся. Смолчал.

— Да, он сделал это ради меня. Но… когда все у нас начиналось, никто и подумать не мог… что наш… союз коснется и тебя. Во-первых, Мирон долго еще был не в курсе, что тебя закрыли… Этот… — страшно, мерзко даже произнести имя того ублюдка вслух, но… — В-валентин… он же втихую все обставил, зарыл тебя — и ждал только, пока крест вознесут. А я… я ума не могла приложить… кто и за что так с тобой. Если не врал ты, то и того… всё хуже, страшнее. Понимаешь? И то… что рядом со мной оказался человек, которому под силу было не только меня… с того света вытащить, но и тебя, то…

— В смысле, с того света? — резко перебил меня Рогожин, обернувшись. Нахмурился. — Эта Сука, Мазур, че… и до тебя доебавался?

— Да. Пытался, было… Да не в том дело! — резво перебиваю сама себя, не желая врать (но и правду вскрывать никак нельзя). — Рожа! Федя! Мирон… он… он… — запнулась я, подбирая слова, опустив взгляд. — КОРОЧЕ! — гаркаю я, сделав глубокий, шумный вздох, прогоняя боль. — Это мой выбор. И он не связан с тобой — уж никак! Понимаешь? — глаза в глаза. — Мирашев… мы с ним познакомились еще до того, как ты вышел. И с того момента… у нас все завязалось. Просто… поняли это… лишь спустя годы.

Обомлел, не дыша.

Нервно сглотнула я… из-за такой его странной, пугающей своей неизвестностью, реакции.

Жгучие, убийственные минуты тишины, а потом отчаянно решаю перекроить все, повернуть на другую тему:

— Ты лучше скажи…Как у тебя все вышло так? С… этим. Вы же… друзья офигенные были. Он тебя, считай, из-за решетки тогда раньше времени вытащил, все организовал по прибытию. Дело открыли. Как два сапога пара были! А потом — бац… и рухнуло всё.

Хмыкнул вдруг:

— «Бац», — спаясничал, повторил за мной. — Вот ты так же мыслишь, как и я поначалу. А потом мне люди рассказали… Что он за крендель… и как поступает. Не лучше твоего этого, — кивнул головой. — Если я и считал его другом, то он меня — нет. Только пользовался. Притворялся. У таких, как они, — и снова кивок головы, — друзей вообще не бывает. По крайней мере, не такие лохи, шестерки, как я. Организовать дело — организовал я, всё поставил на конвейер… считай. Бабло само в руки потекло. А этот давай давить сразу на тему, мол, что он спонсор… и без него бы всего этого не было. А я — так, сбоку припеку, пригрелся нечаянно, нахально — свински и неблагодарно. Но я же не мышил себе! — отчаянная жестикуляция. — Я всё обратно вкладывал. Всю прибыль! нахуй зарплату — выуживал по минимуму, на самое необходимое, а всё остальное — обратно же в дело. Один магазин — мало. Откроем два, раз получается. А там и три. Четыре — но уже немного иной, но смежной направленности: фурнитура, стройматериалы. Всё, короче, было бы заебась, да и уже получалось! Если бы не его жадность. Класть ему было на перспективы — уже подавай! Я психонул — и сказал: забирай свою долю со всеми процентами инфляции, с отступными в эквиваленте, рубим бизнес на части, как посчитаем справедливо, — и расход. Хочешь на себя просаживать бабло — сади, а я его буду пускать в оборот. А то я экономлю на всем, стараюсь приумножить — а эта Сука… как какой-то неисправный сливной бочок — только и течет из него в сортир. Тот, конечно, сразу на дыбы: «Ты меня кинуть хочешь! Вот так и помогай людям!» блядь! Круто он загибать стал, он свою прибыл себе, а я свою — на общее благо. Короче, до**зделись мы так, что однажды приезжаю в офис, а за мной следом ребята в масках, заломили… мордой в пол — и наркоту якобы нашли. Сразу в СИЗО, под замок… Но… знаешь, — заржал вдруг горько, — я даже тогда не мог предположить… что наши «братские», дружеские терки… могли вот до такого довести. Что он мог меня кинуть. Ладно, там… на часть бабла, да, надул бы, — закивал головой, всматриваясь мне в лицо. — Не знаю… или еще как. Отобрал бы все магазины, схемы, а мне всучил только нал — короче… Нет. Я был для него тупой пешкой — и он меня быстро убрал, считая, что и сам прекрасно справится с налаженной схемой. И, блядь? Буквально на днях, Сука, адвокат сказал, что последний магазин мой с молотка пошел. Как так?.. Только не понятно. Приговора не было, арест на имуществе должен был быть, заморожено все — а хрен там. Оказалось, что на мне — только тачка, которая в кредит, и за которую долг нев***енный… А в остальном — гол, как сокол. Некуда даже пойти, податься… На хавчик даже лавэ нет, не говоря уже… — закачался нервозно из стороны в сторону, упершись ладонями в подоконник, — хату снять или, как думалось, за услуги адвоката отдать. Но ладно бы… Вольскому, как тут этот… юрист пел, но, блядь, Мирашеву… — взор пристально мне в глаза. Скривился: — Ты же понимаешь… что Мазур — это его пешка, шестерка? Он хоть и зовет его другом, братом, но если че…