Реквием по братве - Афанасьев Анатолий Владимирович

— Очень остроумно… Александр, — обратился Боренька к Саньку, казалось, задремавшему в уютном печном тепле со стаканом в руке. Глаза открыты, но взгляд блуждал где-то за морями, за лесами. — Ты тоже, как Климушка, не понимаешь, о чем я говорю?

— Я-то понимаю, — нехотя отозвался Санек. — Но я вас не слушаю.

— Напрасно, — расстроился Боренька. — Я важные вещи пытаюсь внушить Климу, а он отшучивается. Только одни женщины у него на уме.

— В моем возрасте это нормально. Больше скажу, тебе надо срочно обратиться к психиатру.

— Почему?

— Ты слишком много думаешь, это опасно. Мне один знакомый врач сказал, половина всех мыслителей рано или поздно попадают в психушку. Научный факт. Даже пьеса есть на эту тему. Называется «Горе от ума».

Санек слез со стула, подкинул в печку березовых полешек. Веселый треск рванул из топки.

Его пьяные мысли были просты, как всякая правда. Он думал всего лишь о двух вещах: что приключилось с Таиной и спит ли она с Кнышем? Ответ на первый вопрос он надеялся получить в ближайшее время, а вот… Если Кныш и Таина спелись, то что ему, Саньку, делать? Ждать? Вмешаться? Если ждать, то чего? Если вмешаться, то как? Против Кныша у него нет ни единого шанса, а романтически страдать он не привык. Он звезд с неба не хватал, но умел постоять за свои интересы. Однако сейчас речь шла не об интересах, а о чем-то таком, что не имело цены, и он предчувствовал, что, если не получит Таину, жизнь вообще потеряет всякий смысл.

К полуночи они втроем уговорили четыре бутылки водки и наконец расползлись по койкам. Но перед тем, как лечь, еще разок вышли на улицу, чтобы полюбоваться звездной ночью и отлить на воле. Стояли, курили, пока уши не прихватило морозом. Клим задушевно сказал:

— И все же есть в этом мире что-то такое, братцы, что непонятно нашим мудрецам. Включая Интернета.

Санек уныло подумал: приехать бы сюда с Тайкой на ночевку… Вот счастье, другого не надо.

Кажется, не успели уснуть, весь дом загрохотал, заходил ходуном, словно на него с небес обрушился валун. Санек, в полусне, побрел, открыл дверь. Кныш! Да еще какой! Мрачнее тучи, и глаза горят, как у рыси.

Заметил на столе остатки пира, хмыкнул:

— Не ко времени… Ладно, подымай пацанов, кончился привал.

Пацаны и без того в изумлении таращились с раскладушек. Боренька что-то радостно заверещал. Кныш, не снимая куртки, сел за стол, сунул в рот сигарету.

— Пять минут на сборы. Все расскажу по дороге. Ты, Борис, остаешься здесь, можешь не вставать.

— Нет, — пискнул Интернет, спуская ноги с кровати прямо в валенки.

— Что значит — нет?

— Я с вами.

Казалось, горящие очи Кныша сожгут Бореньку вместе с кроватью, но, встретясь с наивно-умоляющим взглядом гения, он смягчился.

— Мы не на прогулку, Борис. Должен понимать.

— Вы за Таиной Михайловной. И я с вами.

— Знаешь, что такое приказ?

— Хоть убей, не останусь.

— Хорошая мысль, — поддержал Клим, уже наполовину одетый. — Он сегодня весь день старшим дерзит. Мне четыре раза нахамил. Никого не уважает.

Санек спросил:

— Как ты нас нашел, капитан?

Кныш не ответил, в задумчивости наблюдал за Боренькой, который пытался натянуть джинсы, не снимая валенок.

— Боря, остынь, — произнес мягко. — Не хочу тебя обижать, но ты будешь только помехой. Это серьезное дело. Будь моя воля, я бы и сам за него не взялся.

— Вот и оставайся, — лихо отбарабанил Интернет. — Мы с Саньком и Климом мигом сгоняем. Только скажи куда.

Кныш посмотрел на Санька. Тот сказал:

— Ничего не поделаешь, капитан. Он как банный лист.

— Откуда у тебя эти валенки? — спросил Кныш.

— В деревне умыкнул, — ответил за Бореньку Клим. — Он же теперь санитар леса.

Собрались ребята быстро, хотя от невыветрившейся водки их еще швыряло из стороны в сторону.

— Может, поешь чего-нибудь? — предложил Санек.

— Некогда, — пока они одевались, Кныш прикрыл глаза, дал отдых мышцам и нервам, но ничего не получилось: рыжая принцесса звала откуда-то издалека.

В деревне разделились так: Кныш посадил Бореньку к себе — он приехал на Тайкиной «скорпии», Клим и Санек — в Саньковом «жигуленке». Разбуженный не ко времени Сундуков заинтересовался ночной каруселью.

— Чего там у вас, земеля? Шмон, что ли, какой?

— Об этом лучше не думай.

— Слышь, Сань, если это ваш босс, мне бы с ним словцом перекинуться. Это реально?

— Неподходящий момент.

— Понял. Если чего понадобится, я всегда в магазине.

Через полчаса выехали на окружную: Кныш гнал с такой скоростью, что Санек едва за ним поспевал. К счастью, ночная дорога была пустынной, если не считать возникающих то тут, то там постов ГАИ. В машинах шли разные разговоры. Клим, к примеру, спросил у кореша:

— Сань, тебе не кажется, что Кныш шизанулся?

— Надо ему верить, — Санек с опаской поглядывал на спидометр: меньше ста тридцати там не соскакивало, тачка ревела, как дизель.

— Не-е, сам посуди, об деле — молчок. К каким-то валенкам прицепился. Интернета с собой тащит. Почему я должен ему верить, Сань? Он же чужак, как ни крути. Не наш он, Сань.

— Если Тинка влипла, без него не вытащим.

— Ага. А с ним сами влипнем. Он же бешеный. Я таких знаю. С виду спокойный, а чего в башку втемяшится, колом не вышибешь. Вы с ним, Сань, два сапога пара. Я вообще с вами зря связался. Мне чего, в сущности, надо: музыку я люблю, Сань, зверьков разных домашних. Барышня чтобы красивая под боком. А вот такие прогулки мне не нравятся. С какой стати? Я же мирный, незлобивый парень. Мне больше Интернет по душе, хотя он и стал санитаром леса… Как думаешь, Сань, она Кнышу дала?

— Заткнись, — процедил Санек сквозь зубы с неожиданной злостью.

— Да я так. Без прикола… Но раз разговор зашел… Вижу, как маешься… Напрасно, Сань. Она ни мне, ни тебе не по рылу. Нет, не возражаю, девка классная, но мороки с ней не оберешься. Нам такую даром не надо. Нам бы чего попроще.

— Врешь, — сказал Санек. — Сам знаешь, что врешь.

— Конечно, вру, — легко согласился Клим. — Я ведь тоже к ней пару раз подкатился, получил по зубам, ну и что? Не зачах, как видишь. Продолжаю наслаждаться жизнью. Из-за баб переживать? Да пропади они все пропадом.

Утешает, подумал Санек. Выходит, у меня все на морде написано. От этой мысли ему стало еще горше.

В «скорпии» Боренька запальчиво объяснял наставнику свою жизненную позицию. Он обиделся не потому, что Кныш хотел оставить его в избушке, а потому, что тот не признавал в нем мужчину.

— Думаешь, Володя, раз ты воевал, сражался, а я у батюшки за пазухой сидел, значит, можно мной помыкать?

— Никто тобой не помыкает, — оправдывался Кныш. — Все дело в опыте, которого у тебя нет.

— Опыта нет, да… но кажется, я не давал повода усомниться. Лучше подумал бы, каково мне будет. Таина Михайловна из меня человека сделала, и вот теперь, когда у нее неприятности, я, по-твоему, должен отлеживаться на печке, пока вы ее спасаете?.. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, но такого от тебя не ожидал.

— Чего не ожидал?

— Человеческие отношения определяются поступками, а не словами. Да, на словах ты меня уважаешь, заботишься, многому научил, не спорю, а на деле, как я был для тебя сопляком, так и остался. Для тебя — Санек человек, и Кли-мушка — человек, а я нет.

— Они простые парни, как и я. А ты, Боренька, гений. Гениев надо беречь.

— Вот именно. Ты относишься ко мне, как к экзотическому растению, но не как к живому существу. В этом вся суть. Самое ужасное, все так ко мне относятся. В том числе и Таина Михайловна. Подсовывает разных шлюх, но человека во мне не видит. Ничего, наступит день, когда вы все убедитесь, как глубоко заблуждались.

Кныш глянул в зеркальце: опять Санек отстал, черт бы его побрал, а скоро съезд на Рублевку. Надо было бросить «жигуль» в деревне, все равно вряд ли он понадобится. Кныш сбавил газ. Сказал извиняющимся тоном:

— Никак не могу уловить, Боря, чего ты от меня хочешь?