Китайский жадеит - Чэндлер Раймонд

Стоял чудный солнечный день. Кэрол Прайд жила на Двадцать пятой улице в отделенном от улицы живой изгородью опрятном домике из красного кирпича с нарядными белыми полосками.

Убранство гостиной составляли узорный светло-коричневый ковер, бело-розовые кресла, камин с черной мраморной доской и высокой медной решеткой, книжные полки по стенам от пола до потолка и толстые кремовые шторы снаружи на фоне полотняных навесов того же цвета.

Ничто в этой комнате не говорило о том, что здесь живет женщина, если не считать высокого зеркала, перед которым сверкала полоска чистейшего пола.

Я уселся в восхитительно мягкое кресло, откинув на его спинку то, что оставалось от моей головы, и, потягивая шотландское виски с содовой, разглядывал ее пушистые каштановые волосы над высоким закрытым воротом платья, из-за которого лицо ее казалось совсем маленьким, почти детским.

– Готов поспорить, что не вы заработали все это вашими очерками, – сказал я.

– Но это еще не значит, что мой отец жил на взятки с полицейских, – огрызнулась она. – У нас было несколько участков на Плайя Дель Рей, если вам уж непременно надо все знать.

– А, немножко нефти, – протянул я. – Здорово. Мне не надо ничего и непременно знать. Не надо сразу на меня огрызаться.

– Ваша лицензия все еще при вас?

– О да, – ответил я. – Отличное виски. Вам, конечно, не захочется прокатиться в стареньком автомобиле, а?

– С какой это стати я должна презирать старенькие автомобили? Что я, кинозвезда? – возмутилась она. – По-моему, вам в прачечной так накрахмалили воротничок, что вы не можете разговаривать по-человечески.

Я засмеялся, глядя на тоненькую морщинку у нее между бровей.

– Вы, может быть, не забыли о том, что я поцеловала вас в скорой помощи, – сказала она. – Но не стоит придавать этому большого значения. Просто я пожалела вашу так ужасно разбитую голову.

– Ну что вы, – успокоил я ее. – Я же деловой человек и не стану строить свою карьеру на столь зыбком фундаменте. Поедемте лучше покатаемся. Мне надо повидать одну блондинку на Беверли-Хиллз. Я должен перед ней отчитаться.

Она встала, глядя на меня заблестевшими глазами:

– Ах, Прендергастиху, – процедила она сквозь зубы. – Эту, с тощими деревянными ногами.

– Не знаю, может, и тощими, кому как кажется, – сказал я.

Покраснев, она выскочила из комнаты и секунды через три или меньше влетела обратно в маленькой смешной восьмиугольной шапочке с красной пуговкой и ворсистом клетчатом пальто со шведским воротником и манжетами.

– Поехали, – бросила она на бегу, уже успев запыхаться.

Мистер и миссис Филип Кортни Прендергаст проживали на одной из тех улиц, где дома кажутся стоящими несообразно близко друг к другу для их архитектурного размаха и величины представляемых ими состояний. Садовник-японец с презрительным выражением, неизменным у всех японцев-садовников, вылизывал несколько акров нежно-зеленой лужайки. Крыша дома была покрыта шиферными плитками на английский манер; перед входом росло несколько красивых привозных деревьев; стояли увитые бугенвиллеей шпалеры. Место было приятное и тихое. Но Беверли-Хиллз есть Беверли-Хиллз, и у дворецкого, открывшего нам дверь, был воротник крылышками и произношение, как у Алана Мобрея.

Он провел нас сквозь заколдованное царство абсолютной тишины в комнату, где никого пока не было. Честерфилдовские диванчики и мягкие шезлонги, живописно расставленные вокруг камина, были обиты бледно-желтой кожей; перед камином, на натертом до блеска, но не скользком полу лежал ковер тоньше шелка и старше Эзоповой тетушки. В углу – цветы, еще цветы – на низеньком столике, стены обиты пергаментом с неярким рисунком – тишина, покой, простор, уют, немножко ультрасовременного, немножко очень старинного. Словом, комната что надо.

Кэрол Прайд сморщила нос и фыркнула.

Дворецкий распахнул одну створку обитых кожей дверей, и в комнату вошла миссис Прендергаст. Вся в бледно-голубом, в шляпе и с сумочкой того же оттенка, готовая к выходу. Бледно-голубые перчатки легонько похлопывали по бледно-голубой ляжке. Улыбка, лукавые искры в глубине бездонных черных глаз, яркий румянец и приятное легкое опьянение, замеченное мною еще до того, как она заговорила.

Хозяйка протянула нам навстречу обе руки. Кэрол Прайд ухитрилась увернуться от рукопожатия, я же пожал ту, что была мне протянута.

– Это просто изумительно, что вы пришли, – воскликнула она. – Я так рада снова видеть вас обоих. До сих пор не могу забыть дивный вкус виски у вас в конторе. Это было ужасно, да?

Мы все уселись.

Я сказал:

– Наверное, мне не следовало отнимать у вас время, являясь к вам лично, миссис Прендергаст. Ведь все уладилось, и вы получили ваши бусы назад.

– Да. Этот странный человек... Трудно было поверить, что он мог оказаться одним из этих... Я ведь тоже была с ним знакома. Вы знали об этом?

– Сукесян? Я полагал, что вы могли быть с ним знакомы, – сказал я.

– О, да. И довольно близко. Но я ведь осталась должна вам кучу денег. И ваша бедная голова... Как вы теперь себя чувствуете?

Кэрол Прайд сидела рядом со мной.

Она пробормотала тихонько сквозь зубы, почти про себя, но не совсем:

– Опилки и креозот. Но все равно термиты не оставят ее в покое.

Я улыбнулся миссис Прендергаст, и она вернула мне такую лучезарно-ангельскую улыбку, что я мог видеть трепетание крылышек в воздухе.

– Вы не должны мне ни гроша, – сказал я. – Тут только есть еще одна такая вещь...

– Нет, это невозможно. Я обязана вознаградить вас. Но сперва давайте выпьем по капельке шотландского, вы не против?

Держа сумочку на коленях, она нажала что-то под своим креслом и произнесла:

– Скотч и соду. Верной.

И снова засияла лучезарной улыбкой:

– Остроумно, правда? Вы ни за что не найдете микрофона. Таких забавных штучек у нас полон дом. Мистер Прендергаст их очень любит. Вот эта говорит в буфетной у дворецкого.

Кэрол Прайд сказала:

– Я думаю, что та штучка, которая говорит прямо у шофера в кровати, еще остроумнее.

Миссис Прендергаст пропустила ее слова мимо ушей. Вошел дворецкий с подносом, смешал для нас напитки, обошел всех и вышел.

Касаясь губами краешка своего бокала, миссис Прендергаст проговорила:

– Как мило с вашей стороны, что вы ничего не сказали полиции о том, что я подозревала Линдли Пола в... – ну, в общем, вы понимаете. И о том, что вы из-за меня отправились в эту ужасную пивную. Кстати, как вы им это объяснили?

– Проще простого. Я сказал, что Пол сам мне про нее рассказывал. Ведь он был тогда вместе с вами, помните?

– Но он вам, конечно, ничего не говорил? – Мне показалось, что в глазах ее промелькнул лукавый огонек.

– По правде говоря, он мне вообще ничего не рассказывал. И во всяком случае, он, безусловно, не рассказывал мне, что шантажировал вас.

Я заметил, что Кэрол Прайд совсем перестала дышать.

Миссис Прендергаст по-прежнему глядела на меня поверх своего бокала. На долю секунды лицо ее приняло почти беспомощное выражение – «испуганной нимфы, застигнутой во время купанья». Потом она медленно поставила стакан на стол, открыла лежавшую на коленях сумочку и впилась зубами в извлеченный носовой платок. Некоторое время все молчали.

– Это, – заговорила она глухим, низким голосом, – чистая фантастика, вам не кажется?

Я холодно усмехнулся.

– Работа полиции, миссис Прендергаст, во многом похожа на работу газетчиков. По той или иной причине они очень часто не могут дать ход всем имеющимся у них материалам. Но это отнюдь не значит, что они ничего не понимают. Ревис далеко не дурак. На самом деле он не больше моего верит в то, что такая личность, как Сукесян, действительно руководила шайкой уголовников-профессионалов. Да он и пяти минут не мог бы поруководить человеком вроде Муза Магуна. Через минуту они бы уже топтали его лицо ногами – просто так, ради разминки. Однако ожерелье оказалось именно у Сукесяна. Этот факт требует объяснения. Я думаю, он его купил – у того же Муза Магуна. За те самые десять тысяч выкупа, которые дали вы, – плюс небольшое дополнительное вознаграждение, выплаченное, по всей вероятности, вперед, чтобы заставить Муза провернуть основную работу.