Сотрудник агентства «Континенталь» - Хэммет Дэшил

– Хорошо соображаешь, – сказал я. – Ладно, приглядывай за ней. Она не очень нас любит.

– Мне приглядывать? – Мики ухмыльнулся. – Я думал, каждый будет сам оглядываться, тем более что зуб она точит в особенности на тебя, значит, тебя, скорее всего, и подколет. Что ты ей сделал? Не такой же ты дурак, чтобы надсмеяться над чувствами мексиканской дамы?

Остроумным мне это не показалось; впрочем, я мог и ошибиться.

Арония Холдорн приехала под самый вечер на «линкольне», и негр-шофер завел сирену еще у ворот. Когда она взвыла, я сидел у Габриэлы. Беспардонный сигнал, по-видимому, сильно подействовал на ее натянутые нервы, и она чуть не выскочила из постели от ужаса.

– Что это? Что это? – взвизгивала она, стуча зубами и дрожа всем телом.

– Тихо, тихо, – успокаивал я. Из меня уже выработалась неплохая сиделка. – Просто автомобильный гудок. Гости. Сейчас сойду вниз и спроважу.

– Вы никого ко мне не пустите? – умоляюще спросила она.

– Нет. Лежите смирно, скоро вернусь.

Арония Холдорн стояла у лимузина и разговаривала с Макманом. В сумерках, между черным манто и черной шляпой, лицо ее было тусклой овальной маской – и только светящиеся глаза казались живыми. – Здравствуйте, – сказала она и протянула руку. Голос у нее был такой, что по спине у меня проходили теплые волны. – Я рада, что миссис Коллинсон на вашем попечении. И ей и мне вы были надежным защитником – мы обе обязаны вам жизнью.

Все это было чудесно, но такое я уже слышал. Я скромно отмахнулся от похвалы и упредил ее первый ход:

– Мне жаль, но она не сможет вас принять. Ей нездоровится.

– А-а, мне так хотелось увидеться с ней, пусть на минутку. Вы не думаете, что это улучшит ее самочувствие?

Я ответил, что мне самому жаль. Она, по-видимому, приняла это как окончательное решение, однако сказала:

– Я специально приехала из Сан-Франциско, чтобы повидать ее.

Я ухватился за этот повод:

– Разве мистер Эндрюс вам не сказал... – и повесил начало фразы в воздухе.

На это Арония Холдорн не ответила. Она повернулась и медленно пошла по траве. Мне не оставалось ничего другого, как пойти рядом с ней. Сумерки сгущались. Когда мы отошли от машины шагов на пятнадцать, она сказала:

– Мистеру Эндрюсу показалось, что вы его подозреваете.

– Он не ошибся.

– В чем вы его подозреваете?

– В манипуляциях с наследством. Учтите, я в этом не уверен, а только подозреваю.

– На самом деле?

– На самом деле, – сказал я, – больше ни в чем.

– Да? По-моему, и этого вполне достаточно.

– Для меня достаточно. Не думал, что и для вас тоже.

– Простите?

Мне не нравилось, как у меня развивается разговор с этой женщиной. Я ее опасался. Я сгреб известные мне факты, подсыпал сверху догадок и прыгнул с этой кучи в неизвестное:

– Освободившись из тюрьмы, вы позвали Эндрюса, вытянули из него все, что он знает, и, уяснив, что он мудрит с деньгами барышни, воспользовались этим, чтобы запутать следствие и навести подозрение на него. Наш старикан имеет слабость к прекрасному полу: легкая пожива для такой женщины, как вы. Не знаю, что вы собираетесь с ним делать, но вы завели его, а потом навели на него газетчиков. Ведь это вы, я думаю, шепнули им о его непомерных тратах? Бесполезно, миссис Холдорн. Бросьте. Ничего не выйдет. Да, вы можете его раззадорить, подстрекнуть на противозаконные поступки, втравить в поганую историю: он и сейчас сам не свой, так его обложили. Но что бы он теперь ни натворил, за этим не спрячешь того, что натворил кто-то другой раньше. Он обещал привести имущество в порядок и передать наследнице. Оставьте его в покое. Ничего не выйдет.

Мы прошли еще шагов десять, а она все не отвечала. Мы очутились на тропинке. Я сказал:

– Эта тропинка ведет на скалу, с нее столкнули Эрика Коллинсона. Вы его знали?

Она вздохнула судорожно, будто всхлипнула, но голос ее был по-прежнему ровен, спокоен, мелодичен:

– Знала, вам это известно. Зачем вы спрашиваете?

– Сыщики любят задавать вопросы, заранее зная ответ. Зачем вы сюда приехали, миссис Холдорн?

– Вы и на это знаете ответ?

– Знаю, что приехали по одной из двух причин или по двум причинам сразу.

– Да?

– Первая: хотели узнать, насколько мы близки к разгадке. Правильно?

– Естественно, я тоже не лишена любопытства, – призналась она.

– В этой части я вас удовлетворю. Я знаю разгадку.

Она остановилась на тропинке лицом ко мне, ее глаза светились в густых сумерках. Она положила руку мне на плечо: я был ниже ростом. Другая ее рука лежала в кармане манто. Она приблизила ко мне лицо и заговорила медленно и очень внятно:

– Скажите мне чистосердечно. Без уверток. Я не хочу причинять зло без нужды. Подождите, подождите – подумайте, перед тем как говорить, – и поверьте мне, для уверток, блефа и лжи сейчас не время. Так скажите правду: вы знаете разгадку?

– Да.

Она слегка улыбнулась, сняла руку с моего плеча и сказала:

– Тогда продолжать это фехтование не имеет смысла.

Я бросился на нее. Если бы она стреляла из кармана, она могла бы меня застрелить. Но она попыталась вытащить пистолет. Я успел схватить ее за руку. Пуля ушла в землю между нашими ногами. Ногти ее свободной руки сняли три красных ленты с моей щеки. Я уткнулся головой ей в шею, подставил бедро раньше, чем она ударила коленом, сильно прижал ее к себе и руку с пистолетом завернул ей за спину. Когда мы падали, она выронила пистолет. Я оказался сверху. И продолжал занимать эту позицию, пока не нащупал пистолет. Едва я поднялся, подбежал Макман.

– Все в порядке, пьяных нет, – сказал я ему, не вполне владея голосом.

– Пришлось стрелять? – спросил он, глядя на неподвижно лежавшую женщину.

– Нет, цела. Посмотри, чтобы шофер не рыпался.

Макман ушел. Арония села, подобрала ноги и потерла запястье. Я сказал:

– Вот и вторая цель вашего приезда; хотя я думал, что это предназначалось для миссис Коллинсон.

Арония поднялась молча. Я ей помогать не стал – она почувствовала бы, как у меня дрожат руки.

– Раз мы зашли так далеко, не вредно и даже полезно будет поговорить.

– Пользы теперь ни от чего не будет. – Она поправила шляпу. – Вы сказали, что все знаете. Тогда хитрости бесполезны, а помочь могли только хитрости. – Она поежилась. – Ну, что теперь?

– Теперь ничего, только постарайтесь помнить, что время отчаянных действий прошло. Такого рода истории делятся на три части: поимка, осуждение и наказание. Согласимся, что по поводу первого делать уже нечего, а... каковы калифорнийские суды и тюрьмы, вы сами знаете.

– Почему вы мне это говорите?

– Потому что не люблю, когда в меня стреляют, потому что, когда работа сделана, не люблю, чтобы болтались свободные концы. Я не стремлюсь к тому, чтобы вас осудили за участие в афере, но вы мешаете – суетесь и мутите воду. Отправляйтесь домой и сидите смирно.

Мы оба не произнесли ни слова, покуда не вернулись к ее лимузину.

Тут она повернулась, протянула мне руку и сказала:

– Я думаю... не знаю, но мне кажется, что теперь я вам обязана еще больше.

Я ничего не ответил и не подал руки. А она, может быть, потому, что рука все равно была протянута, спросила:

– Вы вернете мне пистолет?

– Нет.

– Тогда передадите миссис Коллинсон привет и сожаления, что я не смогла с ней увидеться?

– Да.

Она сказала: «До свидания», – и села в машину; я снял шляпу, и она уехала.

22. Признания

Парадную дверь мне открыл Мики Лайнен. Он глянул на мою расцарапанную физиономию и засмеялся:

– Ну и везет тебе с женщинами. Нужно сначала уговорить, а уж потом набрасываться. Поберег бы шкуру. – Он показал большим пальцем на потолок. – Поднимись к ней, урезонь. Черт-те что вытворяет.

Я поднялся в комнату Габриэлы. Она сидела посередке растерзанной постели, дергая себя за волосы. Ее потное лицо выглядело на все тридцать пять. Из горла рвались жалобные повизгивания.