На первом этаже для полиции освободили квартиру, где меня и допрашивал грузный утомленный сержант с красным лицом и воспаленными глазами.
— Я прочесал всю лестницу до самой крыши, — объяснил я ему, — но конечно же пока я туда добирался, он уже исчез. Чердак был открыт, но когда я выбрался на крышу, то никого не увидел.
Сержанта, собственно, не слишком волновало то, что произошло. Черная железная крышка от дымовой трубы площадью восемнадцать квадратных дюймов и шесть дюймов в высоту, слегка конической формы, без пользы валявшаяся на крыше рядом с недавно замененной трубой, была сброшена вниз в лестничный пролет неизвестным или неизвестными, может, шутки ради, а может, с определенной целью и убила возившегося там ребенка, может, умышленно, может, случайно. Вопросы без ответов, но в трущобах полно таких загадок, и сержант, очевидно, почти разуверился, что хотя бы на некоторые из них когда-нибудь получит ответ. Он старательно записал в блокнот все, что я ему сообщил: мои имя и адрес, и предупредил, что я, возможно, понадоблюсь следствию, а потом отпустил. Я пробрался через собравшуюся в парадном толпу, затем через другую, скопившуюся на тротуаре рядом с домом, и пошел прочь.
Я не сообщил сержанту ничего, кроме голых фактов. Он не спросил меня, что я делал в доме, а мне, разумеется, это было только на руку. Следовательно, почти не было шансов, что он заподозрит возможную связь между гибелью ребенка и тремя другими недавно случившимися смертями; да если бы я даже и поделился своими подозрениями, вряд ли сумел бы его убедить, так как полиция не сомневалась, что виновная в гибели двух человек уже находится за решеткой, а третья смерть у них не проходила как убийство.
Конечно, не исключалось, что какой-нибудь дотошный полицейский, расследующий убийство Вилфорда, наткнется на мое имя в отчете по поводу гибели ребенка и ради любопытства начнет копать дальше и выяснит наконец что инцидент произошел по адресу, где прежде жил Терри Вилфорд, а раз так, то, вполне возможно, нагрянет и ко мне, чтобы выяснить, как я там оказался и что забыл в этом доме — при таком раскладе мне ничего другого не останется, как выложить чистую правду. Но такая вероятность была чертовски мала, если учитывать ограниченный штат полицейских Нью-Йорка плюс тот факт, что гибель ребенка произошла на другом участке, а также и то, что полиция уже почти не занималась расследованием убийств Вилфорда и Боулз, а передала материалы для доследования в окружную прокуратуру. Как бы то ни было, но время я вполне мог выиграть.
Хотя не будь ребенка, вряд ли у меня было бы время вообще. Если бы он не поглядел наверх и не привлек мое внимание к летящей вниз штуковине, то сейчас бы он выступал в роли свидетеля и давал показания сержанту, а я бы вместо него хладным трупом валялся у подножия лестницы.
То, что покушались именно на мою жизнь, не вызывало никаких сомнений. Убийца запаниковал, встревожился, опасаясь, что плохо замел следы. Потому-то он и расправился с Джорджем Пэдберри, который что-то знал или подозревал, и хотел поделиться со мной своими сведениями за полчаса до своей смерти. А теперь тут еще и я везде сую свой нос, докапываясь до того, что, казалось бы, должно быть шито-крыто. А когда убийца чего-то опасается, он снова начинает убивать.
Может быть, он где-то рядом и следит за мной? Остался, чтобы убедиться, что из этого вышло и не придется ли вновь ломать голову — как все же расправиться со мной? Скорее всего, он все-таки смотался подальше и на время залег на дно независимо от того, известно ему или нет, что вышла осечка.
Если так, тогда у меня есть немного свободного времени, пока мной вновь не займется полиция или убийца. Надо использовать его на полную катушку.
В кондитерский магазин на углу набились дети и пили содовую. Я пробрался сквозь них к телефону и позвонил Эйбу Селкину.
Он сообщил мне:
— Джек наотрез отказался иметь с вами дело, мистер Тобин. Он знает, что вы прежде были копом, в курсе, что вы приходитесь родственником Робин и решил, что вы намерены его подставить, чтобы снять ее с крючка.
— Не назвал бы его соображения здравыми, — заметил я.
— Я тоже. Но он так думает.
— Ладно. Но все равно спасибо. В “Частице Востока” сейчас кто-нибудь находится?
— Конечно. Халли там торчит и, может. Вики. Мы со вчерашнего дня снова открылись, копы нам позволили.
— Хорошо.
— Если от меня что-нибудь понадобится, дайте мне знать.
— Непременно.
Я повесил трубку и снова набрал номер Клода Бодкина. На этот раз он оказался дома, правда, судя по всему, он откуда-то только что пришел.
— Секундочку, — с трудом выговорил он. — Дайте мне отдышаться.
Я подождал, прислушиваясь к шуму, с которым он переводил дыхание. Наконец он сказал:
— Ну все. Простите, я занимался гимнастикой. — Его голос звучал еще более гнусаво, чем тогда — на автоответчике. Я представился:
— Меня зовут Митчелл Тобин, мистер Бодкин. Не знаю, читали ли вы в газетах об убийстве Терри Вилфорда?
— О Боже, ну конечно. Прямо мелодрама, да и только.
— Арестованная девушка, — объяснил я, — Робин Кеннели, приходится мне родственницей. Мы намерены выступить в ее защиту, поэтому, естественно, хотим переговорить со всеми, кто знал Вилфорда. Как мне сообщили, вы жили с ним в одной комнате?
— О Боже, когда это было!
— Прошло года полтора, не больше, насколько мне известно.
— Разве? Боже, как летит время! По правде говоря, мистер... как, вы сказали, вас зовут?
— Тобин, Митчелл Тобин.
— Что ж, по правде говоря, мистер Тобин... можно называть вас Митч?
— Не возражаю! — не замедлил я с ответом. Да зови, как хочешь, только отвечай на мои вопросы.
— По правде говоря, Митч, — в третий раз начал он, — я даже и не был знаком с Робин Кеннеди, а Терри не видел с тех пор, как мы разъехались. Короче говоря, вряд ли я смогу сообщить вам что-нибудь полезное, вот что я имею в виду.
— Нас интересует все, что можно узнать про личность Терри. Любые мелочи, которые помогут нам понять, что он был за человек.
— О Боже, если вас это интересует, то я хоть целую неделю готов трепаться. Послушайте, где вы сейчас находитесь?
