Семь часов. Крупье подтолкнул кости своей лопаточкой, придвинул к себе фишки посетителя, бросив: “Что-то у него не получается”, и передал кости Грофилду, который сидел рядом с ним за столом.
Грофилд подхватил их, повертел в пальцах, осмотрел и протянул Патриции Челм.
— Подуйте на них на удачу, — попросил он. За обедом они выпили вина, и Патриция была малость навеселе. Она криво и растерянно улыбнулась и спросила:
— Бы серьезно?
— Конечно.
— Уф-ф! — дунула она на кости, и Грофилд бросил их на доску.
— Одиннадцать! — объявил крупье, и там, где лежали две двадцатидолларовые фишки, теперь стало четыре.
Грофилд их не тронул, снова протянул кости девушке и попросил:
— Еще разок.
— Уф-ф!
Он бросил кости.
— Шесть! Очко шесть. Очко играющего шесть, его очко шесть.
Кости вернулись, и Грофилд опять сгреб их.
— Еще? — шепнула Патриция.
— Положимся на судьбу, — ответил он. — Если сейчас не получим очко, то и черт с ним.
Он бросил кости и набрал десять.
Шел двенадцатый час ночи, они сидели в казино на первом этаже гостиницы. Здесь, в Пуэрто-Рико, азартные игры были разрешены, но в местных казино не витал дух алчного отчаяния, как в Лас-Вегасе, где в игорных залах нет ни часов, ни окон, дабы игроки не вспоминали о течении времени. В Сан-Хуане казино — всего лишь развлекательные приложения к туристской индустрии, такие же, как пляжи, представления в ночных клубах и поездки в Сент-Томас, где бесплатно давали выпивку. Игорные дома открыты всего восемь часов в сутки, с восьми вечера до четырех утра, и отдыхающим, которым приходит охота поиграть, доступны только рулетка, блэкджек и кости.
Они зашли сюда после возвращения из старого города, где пообедали в “Мальоркине”, старом ресторане, на одной из узких крутых улочек возле замка Морро. Ресторан был старинный, чисто обеденный, с высоким потолком, весь белый, от белого кафельного пола до белых скатертей, белых стен и белого потолка. Вдоль одной стены тянулась солидная стойка темного дерева. За распахнутыми настежь высокими широкими дверьми виднелась идущая под уклон улочка, ярко освещенная ночными фонарями: на ней теснились туристы и местные жители, толкаясь на узкой полоске тротуара между стоящими машинами и фасадами домов. Пока они сидели там, прошел тропический ливень, улица вдруг стала серой, когда ее накрыло сплошной пеленой отвесно падавшего дождя. Человек шесть праздношатающихся нырнули в открытые двери ресторана и остановились перед стеной дождя, обмениваясь улыбками и болтая с официантами. Потом дождь прекратился так же внезапно, как начался: капоты машин заблестели в свете фонарей. Гуляющие отправились своей дорогой, с улицы в ресторан потянуло свежим ветерком, и официанты снова стали обращать внимание на посетителей.
Оказалось, что, проведя на острове месяц, Патриция Челм так и не видела Пуэрто-Рико, только аэропорт и дом Белл Данамато. Поэтому после обеда они немного побродили по старому городу, потом неторопливо доехали до своей гостиницы и завершили вечер в здешнем казино, где Патриция некоторое время увлеченно наблюдала за игрой в рулетку, потом недолго и озадаченно следила за игрой в блэкджек и, наконец, за столом для игры в кости, где Грофилд сделал шестерку на четвертом броске, но не сумел выкинуть следующее очко, пятерку, выбросив на третьем броске семерку.
— С меня хватит, — заявил он. — Идемте, Патриция, нам рано вставать.
— Пэт? — сказала она.
— Что?
— Ненавижу, когда меня называют Патрицией, — ответила она. — Как я хотела бы, чтобы кто-нибудь на этой вонючей земле называл меня Пэт.
— Пэт, — спросил Грофилд, — вы назюзюкались?
— Я пила только вино, — заспорила она. — Да еще эту “сангрию”.
— Это тоже было вино.
— Совершенно верно. И две рюмки в баре, помните?
— Помню.
— Может, я малость навеселе, — сказала она, — но уж никак не назюзюкалась.
— Это хорошо, — похвалил Грофилд. Они поднялись наверх, и Пэт немного постояла посреди комнаты, разглядывая кровати. — И как же мы гут устроимся? Вы отгородитесь занавеской из одеял, как Кларк Геибл?
— Нет, — ответил Грофилд, — я сниму верхнюю одежду, лягу, мы погасим свет и пожелаем друг другу доброй ночи. Все очень просто.
— О-о. — Пэт посмотрела на него. Она и впрямь была под мухой. — На самом-то деле я не девственница, вы знаете?
— Да что вы? — Грофилд если и испытывал какие-либо чувства, то в основном усталость. И был совсем не в настроении греться у ее едва теплившегося огонька.
— У меня был один мужчина, — с горечью сказала она.
— О-о, — протянул он. — Неприятный опыт, я прав?
— Вам-то легко злорадствовать, — ответила Пэт.
— Просто мне это не впервой.
— Я расскажу вам о нем, — продолжала она, — а потом посмотрим, захотите вы смеяться или нет.
Грофилд сел на кровать, закинул нога на ногу и притворился, будто слушает.
— Я весь внимание, — сказал он.
— Вы ублюдок, — ответила она.
— Все так говорят.
— Но не такой гадкий ублюдок, как Джефф.
— Джефф?
— Он был женат, — изрекла Пэт. — И сказал мне об этом... когда было слишком поздно.
— О, Бога ради, — проговорил Грофилд.
— Я от него забеременела. — Она рассказывала ровным голосом, слова падали, будто камни. — Я сделала аборт. Мне было семнадцать.
Она словно хотела сказать: “Видите, как я была молода”, но Грофилд воспринял это по-иному.
— Сейчас вам уже двадцать два, так ведь? — спросил он.
— Да.
— Не пора ли уже забыть об этом? Она заморгала, глядя на него, и покачала головой. Потом сказала:
— Рой со мной так не разговаривает.
— Рою нравится, чтобы вы зависели от него, — ответил Грофилд. — В этом случае он может и впредь сколько угодно зависеть от вас.
— Это не имеет никакого смысла.
— Еще как имеет. Вы — два эмоциональных калеки, опирающиеся друг на друга.
— Эмоциональные калеки! Надо же — сказать такую гадость! — Это истина, — ответил Грофилд, слишком усталый, чтобы заботиться о том, как бы не обидеть ее. — Ваш разум скован еще более жестким корсетом, чем задница Ивы Милфорд.
