Мать ее, приходя во все большее отчаяние, теперь вмешалась в разговор:
— Робин, дорогая, ты не устала? Может, тебе отдохнуть? Мы можем прийти в другое...
— Нет, не надо, — перебила Робин. — Я хочу, чтобы вы знали. — Глядя на меня, она сказала:
— Я не знаю, кто вы такой. Ваше лицо мне кажется знакомым, но где я вас видела, припомнить не могу.
Миссис Кеннеди, голосом, почти срывающимся на истерический визг, поспешно произнесла:
— Он — твой родственник, деточка. Твой троюродный брат, мистер Тобин. Ну, ты помнишь, он раньше служил в полиции.
— Ты хотела, чтобы я поговорил с Донлоном, — добавил я — С кем?
Меня пробрал холодок. Я спросил:
— Донлона ты тоже не помнишь?
Взволнованная, напуганная, ради матери все еще пытаясь держаться, Робин с несмелой улыбкой блуждала взглядом по нашим лицам.
— Что со мной? У меня амнезия? Мама, я все помню. Кроме того утра.
— И кроме меня, — добавил я. — И Донлона. Почему, по-твоему, ты ни его, ни меня не можешь вспомнить? Потому что мы оба — полицейские?
— А вы — полицейский?
— Был раньше. Тебе знакомо имя Айрин Боулз?
— Конечно. Это девушка, которую, говорят, я убила.
— А помнишь, как она выглядит? Она покачала головой. Я спросил:
— Робин, как ты думаешь, это ты их убила?
Она широко раскрыла глаза, наступило молчание, и внезапно она залилась слезами. Закрыв лицо руками, она, пошатываясь, двинулась назад, пока не наткнулась на кровать, тяжело опустилась на нее и отвернулась к стене. Ее рыдания походили на судорожный всхлип.
Миссис Кеннели уставилась на меня широко раскрытыми глазами, на грани того, чтобы в порыве негодования совершить какую-нибудь глупость. Я махнул рукой в ее сторону в надежде, что она поймет этот жест, как “Я знаю, что делаю”, и она сдержалась, продолжая только обеспокоенно смотреть на дочь, по временам бросая на меня испытующие взгляды.
Я дал девушке выплакаться, чтобы она немного успокоилась, пришла в себя и смогла меня выслушать. Тогда я подошел, сел рядом с ней на кровать и сказал:
— Ты этого не делала. Я это знаю наверняка. Она отняла от лица руки, но ответа не последовало. Робин продолжала сидеть, отвернувшись и опустив голову. И все же я чувствовал, что она слушает меня. Я продолжал:
— Полиция еще об этом не знает, но скоро им станет известно.
Она едва слышно проговорила:
— Я была там, наверху.
— Да. И, поскольку ты находилась в шоке, убийца решил оставить тебя в живых и взвалить на тебя вину за свое преступление. Но тому, как он хочет, не бывать.
Она произнесла что-то так тихо, что я не расслышал.
— Что?
— Он сказал: “Убей меня”.
— Кто сказал?
— Красный человек.
Миссис Кеннели не выдержала и вскричала:
— Митч, оставь ребенка в покое! Разве ты не видишь, что она...
Я отчаянно замахал на нее руками, но было уже слишком поздно. Робин повернула к нам лицо, бледное и беспомощное, и снова попыталась выдавить из себя бодрую улыбку.
— Простите, — сказала она. — Просто иногда мне необходимо выплакаться.
— Что еще сказал этот красный человек? — спросил я. Она посмотрела на меня, не понимая.
— Что?
Она очень быстро впала в беспамятство, слишком быстро. Могло ли так быть на самом деле? А если бы мать не вмешалась, что бы еще нам поведала Робин? Но, конечно, иного от матери нельзя было и ожидать, учитывая то, в каком состоянии ее дочь.
Я ничего не добьюсь, не надавав девчонке пощечин, а этого ее мать мне сделать не позволит. А одного меня сюда никто не пустит.
Покачав головой, я поднялся на ноги.
— Мы сейчас уйдем, — сказал я. — Тебя скоро отсюда выпустят, держись.
Она неопределенно взмахнула руками.
— Иногда я хочу только одного: чтобы все это поскорее кончилось.
— Знаю. Скоро все кончится.
— Спасибо, — с детской непосредственностью произнесла она. Странный припадок прошел, будто его и не было. Она поднялась с постели и улыбнулась мне со словами:
— Не знаю, почему вы так стараетесь мне помочь, но я вам очень благодарна.
Миссис Кеннели повторила:
— Это твой троюродный брат, Робин. Я ж тебе говорила.
— Троюродный брат?
— Не ломай голову, — успокоил ее я. — Родственные связи — вещь запутанная и неинтересная. Просто и невольно я оказался втянутым в дело, вот и все. Поэтому, помогая тебе, я вытаскиваю и себя.
Это была чистая правда, но она, разумеется, не поверила и продолжала рассыпаться в благодарностях. Во мне начала просыпаться та же антипатия, что и при первой встрече, и, чтобы не поддаться ей, я сказал:
— Теперь я оставлю вас двоих наедине.
— Если ты из-за меня, Митч, то не уходи, — попросила миссис Кеннели.
— Не из-за тебя, — заверил я ее. Я ничего не мог с собой поделать, эта женщина мне не нравилась, а когда испытываешь неприязнь к тому, кто попал в беду, всегда чувствуешь себя виноватым.
Я двинулся к двери, но Робин, перебежав через комнату, вцепилась мне в руку, приблизила ко мне свое лицо и прошептала в ухо:
— Не говорите с ним!
Я отстранился настолько, чтобы видеть ее лицо; оно было бессмысленным и напряженным.
— С кем? — спросил я.
— Вы знаете с кем, — тихо и со значением ответила она, словно у стен были уши, и если в она высказалась напрямую, ее могли бы услышать и понять.
— Нет, не знаю, — уверил я.
Она внезапно взглянула на меня пылающим от ярости взглядом и закричала:
— Тогда идите к черту! Мне плевать, что вы будете делать, это меня не касается! — Она кинулась прочь от меня, под причитания и мольбы своей матери, на которые не обратила никакого внимания, обернулась, наставила на меня палец и прошипела:
— Вы будете следующим, так и знайте.
— Если ты мне не поможешь.
— Мое дело сторона, — заявила она. — Я ни во что не вмешиваюсь. Если вы лезете сами на рожон, то это ваше дело.
— Митч только пытается помочь тебе, деточка, — стала успокаивать ее миссис Кеннели.
— Тогда скажи, чтоб он оставил меня в покое.
— Я потом с вами обеими поговорю, — сказал я. Мне пришлось постучать в дверь и подождать, пока ее не откроют снаружи. Все это время никто не произнес ни слова.
