Вспомнилась библиотекарша Сьюзен Мэри: когда сыщик спросил, кто еще выяснял проезд к дому, она отмахнулась — так, один застройщик из Нью-Йорка, заинтересованный в покупке имения. Только оно не продается.
Сидя на крыльце, Кэмпбелл выдирал из лампасов репьи и размышлял над имевшимися вариантами. Залезть в дом ничего не стоит. Проблема в том, что о его визите знает половина города, включая жирного помощника шерифа. Тюремный срок за взлом и незаконное проникновение в жилище — по всей дороге висели уведомления о частном владении — вряд ли украсит его резюме.
С другой стороны, еще одного шанса может и не быть.
Где-то в глубине дома тихо скрипнули половицы. Сыщик замер, но скрип не повторился — видимо, дом потрескивал от жары или осадки. Кэмпбелл подумал о своих бедах: долг и громадная премия, которую посулил клиент. Выбора не было.
Сыщик осмотрел входную дверь; помнится, когда он искал скрытый доступ в виртуальный дом, то опробовал кошачий лаз. Слева на нижней панели он разглядел не замеченный прежде кусок крашеной фанерки, закрепленный гвоздиками. Присев на корточки, Кэмпбелл перочинным ножом отодрал заплатку и обнаружил кошачий портал в целости и сохранности.
Недовольно крякнув петлями, незапертая пластиковая дверца отошла внутрь, когда сыщик просунул руку в лаз, надеясь нашарить ключ. Затем рука нырнула по локоть, однако ничего не нашла.
Дабы увериться, что ключ не где-то сбоку, а решительно отсутствует, Кэмпбелл скрючился и, удерживая дверцу, заглянул в дырку. Сумрачная прихожая просматривалась чуть-чуть, но достаточно, чтобы заметить: толстый слой пыли на половицах кто-то потревожил, хотя не скажешь, как давно. Чьи-то следы шли от двери и обратно. Кэмпбелл изогнул шею, стараясь увидеть больше.
Внезапно он выпустил дверцу, та качнулась на петлях и замерла. Сыщик слышал лишь учащенный стук своего сердца.
Руки его чуть дрожали, когда он закрывал перочинный нож.
В левом краю ограниченного обзора Кэмпбелл увидел рыжеватые туристские ботинки… За дверью кто-то стоял.
Сыщик медленно попятился с крыльца и заставил себя идти, а не бежать к машине; кузнечики в траве смолкали, а потом вновь стрекотали вслед.
Он позволил себе оглянуться, лишь когда благополучно сел за руль, заблокировал двери и включил мотор.
46
— Что если я поеду с тобой? — услышал я за спиной голос Лоры.
Я оглядывал спальню, проверяя, не забыл ли чего.
— Со мной? — Это было так неожиданно, что я не сразу донял, о чем речь. — В смысле в Нью-Йорк? Сейчас?
От подъема по лестнице Лора слегка запыхалась. Я взял чемоданы и повернулся к ней, боясь увидеть ее глаза, которые скажут: я все знаю.
— Не пугайся так, — улыбнулась Лора.
— Да нет, только странно… Ты же не любишь делать все в последнюю минуту… То есть нет билета, и ты даже не собралась…
— Это мелочи. — Тон ее был неестественно весел.
Я уже вполне оправился и спокойно добавил:
— В принципе, это было бы здорово.
— Мы сто лет не были в Нью-Йорке.
— Да, но почему сейчас? Я буду очень занят.
— Просто я подумала, что смогу повидать Алису. Знаешь, меня совесть заела. Вот я бы ее и проведала, пока ты работаешь.
Алиса, старая миссис Филдинг, доводилась Лоре и Уиллу бабкой. Тщедушной и слегка выжившей из ума старухе было за восемьдесят, но она обладала упрямым независимым нравом, доставшимся от виргинских предков, и в относительном одиночестве проживала на Гудзоне в доме под названием «Ла-Рошель».
— Отличная мысль. Жаль, не сообразили раньше. Лора, мне пора, иначе опоздаю на самолет.
Одри достала билет на последний вечерний рейс, прибывавший в аэропорт Кеннеди. Оставалось меньше часа, чтобы добраться в Хитроу.
— О твоем отъезде я узнала всего час назад. — Лорина рука на перилах загораживала мне дорогу.
— Сделаем так в другой раз, обещаю.
Я пытался заглушить угрызения совести, но прекрасно понимал, что разрушаю доверие человека, с которым прожито двадцать три года.
— Ты бы хоть предложил, чтобы я вылетела завтра.
— Милая, я хотел… но вряд ли выйдет. Мы даже не увидимся… Слушай, если это тебя утешит, я загляну к Алисе и удостоверюсь, что с ней все хорошо.
— Правда? Она ужасно обрадуется. Ты ведь знаешь, как она тебя обожает. — Лора вяло улыбнулась, но тотчас закусила губу. — Выкроишь времечко, да?
Я пропустил эту явную насмешку, ибо преуспел в главном — отговорил Лору от поездки. Во взгляде ее читалось сожаление, а может, просто покорность.
— Пожалуй, нам стоит поговорить, когда я вернусь.
— О чем?
— Ну как… о Софи… о нас.
Лора усмехнулась:
— Что там обсуждать?
Я понимал, что она хочет сказать. Раз близости больше нет, зачем еще тратить время на разговоры, которые лишь все усугубят? Мне-то виделась иная беседа — мы дружески согласимся, что достигли конца пути. Видно, еще не дошли.
— Я не говорил тебе… Наверное, ты не понимаешь, как сильно я ее любил. Я про Софи.
Лора вздохнула:
— Все никак не отпустит, да?
— Ладно, раз ты так… не надо ничего.
— Эд, прости.
Лора обхватила меня, просунув руки под пиджак. Я опустил чемоданы. Мы неуклюже обнялись — прощальное объятие вышло крепче и дольше обычного, мы словно цеплялись за обломки кораблекрушения. Я чувствовал, Лора хочет еще что-то сказать, но времени и вправду не было. Перед домом ждал «мерседес». В прихожей беспокойно топтался мой шофер Майкл.
— Если мы найдем того, кто с нами это сотворил… может, тогда попробуем восстановить нашу жизнь.
Лора отстранилась; я увидел, что она плачет.
— Вряд ли…
Не знаю, о чем она думала, но предполагаю, что никто из нас уже не верил в совместное будущее. Я знал одно: мне нужно в Нью-Йорк, чтобы защитить девушку, в которую я влюбился и которую невольно подверг опасности; кроме этого, я мог думать лишь о том, что должен выследить убийцу Софи. Хотя теперь две эти цели тесно переплелись.
После взбаламутившего меня разговора я понял: «приезжай» от Джелены в равной степени могло быть приглашением Стража, который звал на вечеринку в «Скарлеттс».
Кому-то здорово повезло.
Ну как ты? Полегчало? Или мы капельку огорчились?
Как ты его поджидал за дверью — ну точно маньяк из ужастика! Эрни, ведь я предупреждал: войдешь во вкус.
Страж прикрыл глаза. Мотор «тойоты» стих за холмом, но он выждал еще десять минут, удостоверяясь, что сыщик не вернется. Впереди — тягота. Страж медленно взошел по лестнице.
На площадке четыре двери в одинаковой дубовой обшивке, третья по счету — родительская спальня. Страж нерешительно протянул руку. Он уже слышал. Стук нарастал, разбухая в безжалостный барабанный бой. Грохот будто бы шел снизу, но ставни и двери уже проверены, все накрепко заперто, это не ветер.
В прихожей стояли упакованные мамины чемоданы…
Барабаны смолкли, когда Страж повернул ручку; он приотворил, а затем распахнул дверь. Глазам предстала сцена из той ночи.
Избегая кошмара, будто запечатленного стоп-кадром, взгляд испуганно метнулся к репродукции «Мира Кристины» Эндрю Уайета, [77] криво висевшей над кроватью; затем что-то плеснуло, и комната ринулась на гостя.
Цвета, образы, вкусы пронизывали неудержимым головокружительным вихрем. Ночная влажная духота — казалось, ее можно потрогать — навалилась могильным камнем. Пронзительный вой, звучавший в ушах, стискивал сердце, словно чья-то лапа. Все чувства взбесились и произвольно вели перекрестный огонь.
Чередой возникали невыносимо яркие образы: мамина голова свесилась с кровати… сквозь кровавую, пахнущую ластиком маску блестят перламутровые зубы… от глаз на запрокинутом лице исходит чернильный вкус хинина… коврик забрызган серо-розовыми ошметками отцовских мозгов… под потолком плавает дым… пахнет порохом, зелеными яблоками и сухим шелестом крыльев сонма жуков.
Нет сил пошевелиться, переступить порог и посмотреть, кто там еще… Но кто-то есть…
