– Ну, как хотите, – отозвалась девушка. Я так и видела, как на ее маленьком личике-сердечке появилось обиженное выражение.
– И еще, Вик… Понимаешь, это, наверное, еще более незаконно, но…
– Вы хотите узнать о состоянии счета Митиной?
– Как ты догадалась?
– Карпухин интересовался. Так что я, пожалуй, сразу могу вам ответить. В «Адаманте» дела идут из рук вон плохо – если судить по состоянию счета, там только на зарплату сотрудникам и осталось.
– Как же так? – удивилась я. – Ведь фирма вроде бы успешная?
– Это так, но со счетов регулярно снимаются деньги. Кто-то уводит огромные суммы!
– Митин?
– Не он. Кто-то пользуется карточкой Марии Митиной.
– Может, она сама? – предположила я.
– Вы что, не в курсе?
– Не в курсе чего?
– Труп Марии Митиной нашли.
– Труп… А это точно она?
– Совершенно точно! И еще: это убийство, сомнений нет!
– И что намерен делать Карпухин?
– Ну, он же мне не докладывает!
Повесив трубку, я некоторое время посидела, размышляя над услышанным. Как вышло, что смерть Нины вывела на более старое преступление? А если бы девушка не умерла, убийство ее матери так и осталось бы нераскрытым? Кто опустошает счет «Адаманта»? Ответ напрашивался сам собой: тот, кто убил Марию Митину и теперь пытается разорить ее фирму.
* * *
Павел едва дождался, пока они добрались до офиса. Там он сразу же врубил компьютер и открыл свой электронный ящик.
– Что там? – нетерпеливо поинтересовался подполковник.
– Сейчас поглядим – тут вложенные файлы. Фотографии какие-то…
Заглянув через плечо лейтенанта, Карпухин вгляделся в экран.
– Слушай, Трофименко, а тебе не кажется, что это тот самый мужик, который охмурял мамашу и дочку Митиных? Ах, ну вот и Нина собственной персоной!
На одном из снимков и правда были изображены Нина и неизвестный, очень напоминающий композиционный портрет, составленный со слов ее подруги. Парочка мало походила на влюбленных: на фото их лица были серьезными, и ничто не указывало на романтический аспект.
– То есть Антон Скоробогатов знал о его существовании? – пробормотал младший лейтенант.
– Похоже на то. Снимки сделаны при жизни Нины, значит, Скоробогатов знал, что его девушка встречается со взрослым дядькой… Что все это может значить? И как нам найти этого кадра?
– Давайте посмотрим другие файлы? – предложил Павел и двинул «мышкой».
* * *
К своему удивлению, идя по коридору в пятницу перед концом рабочего дня, я нос к носу столкнулась с Леонидом Кадреску. Что понадобилось патологоанатому в моей больнице?
– Меня ищете? – поинтересовалась я.
– Вас? – удивленно переспросил он. – С чего вы взяли?
– Я просто предположила. Тогда что вы тут делаете?
Мне показалось, что Кадреску замялся, хотя по нему никогда точно не скажешь – слишком уж у него непроницаемое лицо.
– Были кое-какие дела, – уклончиво ответил он. – Как ваша молодая приятельница?
Странно, что он интересуется: насколько я знаю Леонида, жизнь живых людей его трогает мало и исключением являются всего несколько человек.
– Жанна? Вроде в порядке. Я отправила ее к Павлу Кобзеву на консультацию.
– Понимаю, – кивнул Кадреску, – все-таки попытка самоубийства… Ладно, мне пора бежать!
И он припустил по коридору, как будто за ним гнались адские псы. Я только растерянно глядела ему вслед. Не мог патолог оказаться здесь случайно – значит, его прислал Андрей? Но почему он мне ничего об этом не сказал?
У гардероба меня ждало еще одно потрясение – Абель. Сердце мое ухнуло в пятки: визит адвокатши не сулил ничего хорошего.
– Здравствуйте, Агния, – сказала она своим резким, хорошо поставленным голосом. – Первое заседание двадцатого, через три дня, так что я принесла вам документы, чтобы вы смогли заранее с ними ознакомиться.
– Значит, суд состоится? – упавшим голосом пробормотала я.
А я-то надеялась, что Олег, получив доступ к дочери, успокоится!
– Конечно, состоится, – спокойно ответила Абель. – И будьте уверены, мы к нему готовы!
– Правда? – удивилась я, так как вовсе ни к чему не готовилась. Но Абель выглядела совершенно хладнокровной.
– Вот, держите, – протянула она мне толстую папку. – Тут все, что нам понадобится. Судья получила оригиналы, а это – копии. Вашему мужу не видать вашего ребенка как своих ушей!
– А что это? – поинтересовалась я.
– Сами посмотрите.
Абель уселась на скамейку, красиво сложив ноги в тонких колготках: несмотря на неожиданно наступившие теплые дни, она не позволяла себе щеголять голыми икрами. Ее туфли-лодочки на устойчивом трапециевидном каблуке выглядели безупречно.
Присев рядышком, я склонилась над папкой, до отказа набитой документами, характеризующими мою работу в больнице – от Охлопковой и (боже всемогущий!) от самого Доброва – а я-то считала, что наш главврач едва знает о моем существовании! Обе характеристики были самыми лестными. Кроме того, Абель нашла учителей Дэна (как только ей это удалось, ведь он давно окончил школу!), и они в один голос утверждали, что я – лучшая мать, какую только можно пожелать. Неужели они меня еще помнят?
– А это что за люди? – спросила я, помахав перед Абель пачкой листков формата А-4. – Что-то я не припомню этих имен…
– А вы почитайте, – предложила адвокат. – Вот, к примеру, это: «Не могу не выразить глубокую благодарность Отделу медицинских расследований, а также лично А. К. Смольской за то, что они отстояли мои права и помогли добиться справедливости. Только благодаря таким людям этот мир еще стоит…» Или вот еще: «Спасибо Агнии Смольской за ее вдумчивое, доброе отношение и за то, что она, хоть и сама является врачом, не пытается отстоять честь мундира, а честно разбирается в проблеме – побольше бы таких людей!» Или еще… Погодите, вы что, плачете?!
Я и в самом деле едва сдерживалась, чтобы не разреветься. Абель отыскала тех, кому мне удалось помочь! Я впервые посмотрела на свою работу чужими глазами – глазами тех, кто нуждался в помощи и получил ее, хотя уже и надеяться перестал.
– Вот, – сказала адвокат, протягивая мне белоснежный кружевной платок, – вытрите глаза, а то пациенты подумают, что вам только что сообщили какой-то страшный диагноз!
На нас и в самом деле уже начинали коситься.
– Не плакать надо, а радоваться: вы – хороший человек, отличный работник и потрясающая мать, поэтому никакой мужик не сумеет оттяпать у вас ребенка, скольких бы острозубых адвокатов он ни нанимал и какие бы связи ни напрягал!
Я последовала ее совету и попыталась успокоиться. Это оказалось делом нелегким. Я испытывала эйфорию, в которой смешались радость, недоверие и благодарность. Ко всем этим людям, имен которых я даже не помнила, а главное – к ней, моему адвокату, человеку, который отлично знал свое дело. И я подумала, что, если Абель когда-нибудь понадобится моя помощь, я непременно сделаю для нее все от меня зависящее. И если ей нужна будет такая же бумага с заверениями в ее профессионализме и человечности, то я хоть сейчас готова написать панегирик!
* * *
– А я ждал вас, – сказал высокий, представительный мужчина, поднимаясь из-за стола. Когда секретарша провожала Павла в кабинет Евгения Субботина, парень примерно представлял, кого увидит, ведь портрет, составленный со слов подруги Нины, был достаточно точен – судя по тому, что его узнали и в «Адаманте». И все же при виде подозреваемого Трофименко признался себе, что он выглядит еще более привлекательно, чем лейтенант ожидал (если, конечно, один мужчина вообще способен оценить внешность другого).
– Ждали? – удивленно переспросил Павел.
– Ну, после всего, что произошло, кто-то из ваших просто обязан был нарисоваться… Жаль только, что так поздно!
– Вас опознали многие люди, – сказал Трофименко, так как, произнеся загадочную фразу, мужчина замолчал и, казалось, не имел намерения продолжать разговор. – Вы ухаживали за матерью и дочерью Митиными. Сейчас они обе мертвы.
