— Его телефон вы можете мне дать?
Люси продиктовала номер.
— Где Фортье находится в данный момент?
— После восемьдесят восьмого года его больше ни разу не привлекали к ответственности. Здесь есть его старый адрес. Он вам нужен?
— Да.
Набирая номер и ожидая, что мне ответят с северной окраины острова Монреаль, я едва удерживала слезы.
«Успокойся, Бреннан, — твердил мне внутренний голос. — Лучше подумай, что сейчас скажешь».
— Больница «Пинель», — ответил женский голос.
— Могу я поговорить с доктором Лаперриером?
Я страстно надеялась, что этот человек все еще работает в «Пинеле».
— Одну минуту, пожалуйста.
Да! Он все еще там!
Некоторое время я ждала, потом тот же самый женский голос спросил, как меня представить. Я назвала свое имя.
Прошла еще минута.
— Доктор Лаперриер слушает, — послышалось наконец.
Оказалось, это не мужчина, а женщина. Она явно была сильно уставшей.
— Здравствуйте. Я доктор Темперанция Бреннан, — произнесла я, стараясь не выдавать голосом своего кошмарного состояния. — Судебный антрополог из «Лаборатуар де медисин легаль». Я принимаю участие в расследовании ряда убийств, совершенных в Монреале и его окрестностях. У нас есть все основания предполагать, что к ним причастен один из ваших бывших пациентов.
— Да, — ответила Лаперриер утомленно.
Я объяснила, о чем идет речь, и попросила рассказать, что собой представляет Фортье.
— Доктор… Бреннан? Я правильно запомнила вашу фамилию?
— Да.
— Доктор Бреннан, видите ли, я не имею права предоставлять информацию о своих клиентах кому бы то ни было, если мне не предъявляют соответствующего документа. Я обязана соблюдать правила сохранения конфиденциальности.
«Спокойно. Ты знала, что она ответит именно так».
— Конечно. Вы непременно получите требуемый документ, но позднее. Сложилась критическая ситуация, доктор Лаперриер. Нам срочно нужна ваша помощь. Женщины умирают одна за другой. Их жестоко убивают и расчленяют. Человек, который этим занимается, способен на что угодно. Судя по всему, он наделен довольно острым умом и питает огромную ненависть к женщинам. Мы полагаем, что очень скоро ему потребуется очередная разрядка. — Я сглотнула, смачивая пересохшее от волнения больное горло. — Один из наших подозреваемых — Лео Фортье. Я должна знать, считаете ли вы этого человека способным на проявление подобной жестокости. Если вы ответите мне сейчас, то нам, возможно, удастся предотвратить смерть очередной женщины.
Теперь я чувствовала себя так, будто обернулась еще одним одеялом — одеялом ледяного спокойствия.
— Но я не могу…
Одеяло тут же как будто разорвалось в самом центре.
— У меня есть дочь, доктор Лаперриер. А у вас?
— Что?
— Шанталь Тротье было всего шестнадцать лет. Он избил ее до смерти, расчленил и бросил, упаковав в полиэтиленовые пакеты.
— О боже!
Хотя я никогда в жизни не видела эту докторшу, сейчас почему-то очень ясно представила ее. Среднего возраста, с отпечатком глубокого разочарования на лице. Она работала в системе, которая очень быстро убивает в человеке веру в светлое, — в системе, сосредоточенной на самом отвратительном, что только присуще человеческому обществу. Подростки с безжизненными взглядами и перерезанными венами. Дети с ожогами от сигаретных окурков. Человеческие зародыши в наполненных кровью унитазах. Заморенные голодом старики в собственных испражнениях. Женщины с избитыми лицами и молящими глазами. Когда-то этой докторше казалось, что именно она избавит мир от подобной мерзости. Теперь она уверена, что мерзость неискоренима.
Странно, но мои слова все же проникли в ее сердце. Почему? Не знаю.
— Лео Фортье был помещен в больницу на шесть месяцев в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. Меня назначили его наблюдающим психиатром.
— Вы его помните?
— Да.
Я ждала затаив дыхание. Из трубки послышалось два щелчка — Лаперриер открыла и закрыла зажигалку. И тяжело вздохнула.
— Фортье поступил в больницу, после того как избил собственную бабушку настольной лампой. Ей пришлось наложить около сотни швов. Она сама попросила не заводить на внука уголовного дела. По истечении срока принудительного лечения я настоятельно порекомендовала Фортье продолжить курс. Он отказался. — Она на несколько мгновений замолчала, по-видимому, чтобы подобрать верные слова. — Мать Лео Фортье умерла у него на глазах. Бабушка тоже при этом присутствовала. Именно она своим неверным воспитанием вселила в него чрезвычайно негативное представление о самом себе, что в конечном счете вылилось в его неспособность быть полноценным членом общества. Бабушка очень часто наказывала Лео, но всегда ограждала его от последствий того, что он вытворял вне дома. К подростковому возрасту его психика серьезно нарушилась, и в нем возникла непомерная жажда власти. Эта жажда власти, подавляемые любовь и ненависть к бабушке, а также социальная изоляция привели к тому, что он все чаще и чаще стал переноситься в мир собственных фантазий. Этот человек так и не созрел ни эмоционально, ни социально.
— Вы полагаете, он способен на убийство? — спросила я на удивление спокойно.
Внутри у меня от страха за Кэти все горело.
— В тот период, когда я работала с Лео, его фантазии были повторяющимися и чрезвычайно негативными. Большинство из них состояли из сцен проявления сексуальной жестокости. — Она еще раз тяжело вздохнула. — Лео Фортье — очень опасный человек.
— Вам известно, где он сейчас живет?
На сей раз мой голос дрогнул.
— С тех пор как его выписали, я о нем ничего больше не слышала.
Я уже хотела было попрощаться, но мне в голову пришел еще один вопрос:
— От чего умерла его мать?
— Какой-то подпольный акушер помогал ей избавиться от нежеланного ребенка.
Когда я положила трубку, мысли закружили в голове с небывалой скоростью. Теперь я знала имя этого человека, знала, что он работал когда-то с Грейс Дама, знала, что его следовало опасаться.
И?..
Услышав приглушенный грохот где-то вдалеке, я заметила, что свет в комнате окрасился в какие-то фиолетовые тона, встала с дивана, пошла к дверям со стеклами и выглянула во внутренний дворик. Над городом собирались свинцовые тучи, поднимался ветер, пахло приближающимся дождем.
Ни с того ни с сего мне вдруг вспомнилось дело Нелли Адамс — одно из моих первых дел. Об исчезновении этой пятилетней девочки сообщили в тот же день в выпуске вечерних новостей. Была сильная гроза. Я смотрела телевизор, лежа в теплой постели, и представляла себе, как безумно напуган потерявшийся ребенок. Шесть недель спустя я опознала пропавшую девочку по черепу и нескольким фрагментам ребер.
«Пожалуйста, Кэти! — орало мое сердце. — Пожалуйста, приди ко мне».
Небо пронзила ломаная стрела молнии. Я закрыла двери на замок, вернулась к дивану, нащупала выключатель и нажала кнопку. Люстра не загорелась. Я осторожно, вдоль стены, прошла на кухню и попробовала включить свет, но он не зажегся. Не помня себя от страха, я пробралась через стремительно погружавшуюся во мрак квартиру в свою спальню. Цифр на электронных часах не было.
Я замерла на месте, пытаясь объяснить себе отсутствие электричества. Может, все дело в грозе?
Я осознала, что в квартире необычно тихо, и закрыла глаза, прислушиваясь. Электроприборы не работали. За окнами выл ветер. Мое сердце колотилось оглушительно громко. Я уловила какой-то странный приглушенный щелчок и вдруг вспомнила, что давно не видела Берди.
Где он? В комнате для гостей?
Я подскочила к окну и выглянула на улицу. Вечернюю полутьму уже озаряли десятки огней. В домах в Мезонневе свет был. Я выбежала в гостиную и приникла к стеклу в дверях, ведущих во внутренний дворик. Из окон моих соседей тоже лился свет. Только в моей квартире электричество было отключено.
Сигнализация! — вспомнила я. Когда я открывала эти двери, сигнализация уже не работала. Я не слышала гудка.
