– Строгая у вас тут охрана. Думала, лаборатория относится к Министерству энергетики.
– Так и есть. Основная доля работы связана с энергосбережением, компьютерами и робототехникой, биомедицинской безопасностью и охраной окружающей среды, развитием радиоизотопной медицины и прочим в том же роде. Высокий уровень безопасности призван защитить интеллектуальную собственность министерства и принадлежащее ему оборудование. Кроме того, на нашей территории расположен высокопоточный ядерный реактор.
Ласло Спарксу не было еще и сорока, но мужчина уже обзавелся заметным брюшком. У него были короткие кривоватые ноги и круглое лицо со следами оспин на щеках.
Ок-Ридж – чудо-ребенок Второй мировой, созданный всего за три месяца в 1943 году. В Европе и Азии гибли тысячи людей, а Энрико Ферми и его коллеги только что получили цепную реакцию в самодельной лаборатории, обустроенной под футбольным стадионом Университета Чикаго. Задача Ок-Риджа была предельно проста – изготовить атомную бомбу.
Ласло показывал мне дорогу в лабиринте узких улочек. Здесь поворот направо. Налево. Налево. Направо. Во всем, кроме гигантских размеров, лабораторный комплекс напоминал скорее жилой микрорайон в Бронксе.
Спаркс жестом указал на кирпичное здание, по виду ничем не отличавшееся от десятка других кирпичных зданий.
– Паркуйся здесь.
Я подъехала к дому и заглушила мотор.
– Огромное спасибо, что так быстро откликнулся на мою просьбу.
– Ты ведь тоже не мешкала, когда мне понадобилась помощь.
Много лет назад Ласло для магистерской работы по антропологии понадобились образцы кости, и я снабдила его всем необходимым. Мы поддерживали связь, пока он работал над докторской, – все те десять лет, которые он занимался исследованиями в Ок-Ридже.
Ласло подождал, пока я достану из багажника небольшой переносной холодильник, а затем мы вместе вошли в здание и поднялись по лестнице в его лабораторию. Небольшое, без окон помещение было до отказа забито потертыми стальными столами, компьютерами, принтерами, рефрижераторами и прорвой разных устройств, которые светились и гудели – каждое по-своему. На столешницах рядами красовались стеклянные колбы, емкости для воды, инструменты из нержавеющей стали и коробки с резиновыми перчатками; под столами громоздились картонные коробки и пластиковые ведра.
Ласло провел меня к своему рабочему месту в дальнем конце комнаты и протянул руку к переносному холодильнику. Получив желаемое, он вынул холодильник из пластикового пакета, содрал клейкую ленту и заглянул внутрь.
– Расскажи-ка все еще раз с самого начала, – попросил он, принюхиваясь к недрам емкости.
Пока я излагала историю своего похода с Люси Кроу, Ласло опорожнил содержимое холодильника в стеклянный контейнер, а потом стал заполнять чистый бланк.
– Где именно ты брала образцы?
– В месте, на которое указал пес: под стеной и под выпавшими из нее камнями. Посчитала, что там почва наилучшим образом защищена от внешних воздействий.
– Правильно. Обычно роль защитного прикрытия для почвы исполняет труп, но камни вполне могли сослужить ту же службу.
– Дождь способен создать проблему?
– В защищенной среде тяжелые мукоидные секреции, что выделяются при анаэробной ферментации, склеивают почву, уменьшая тем самым значительность дилюционных [349] факторов дождя.
Эта фраза прозвучала так, будто он зачитывал вслух одну из своих статей в «Journal of Forensic sciences» [350].
– А теперь – то же самое, но простыми словами. Все-таки это не совсем моя сфера деятельности.
– Ты обнаружила пятно разложения.
– Точнее, не я, а мой пес. – Я указала на пластиковую бутыль. – Меня насторожили куколки.
Ласло выудил бутыль, отвернул крышку и вытряхнул на ладонь несколько коконов. С виду они напоминали миниатюрные футбольные мячи.
– Миграция червей.
– Если только это и в самом деле след разложения.
Чтобы как следует поволноваться насчет находки Бойда, в моем распоряжении была вся ночь. Хоть я и не сомневалась, что его нос и мое чутье не ошибаются, все же хотелось получить подтверждение.
– Куколки червей недвусмысленно говорят о наличии трупа. – Ласло ссыпал коконы на место. – Думаю, что твой пес был прав.
– Можешь определить, не были ли это останки животного?
– Количество летучих жирных кислот подскажет нам, превышал ли вес трупа сто фунтов. Немногие млекопитающие вырастают такими большими.
– А как же охота? Олень или медведь вполне могут весить больше ста фунтов.
– Шерсть обнаружила?
Я покачала головой.
– При разложении трупа животного остаются горы шерсти. И само собой, кости.
Когда умирает живой организм, к нему со всех сторон тотчас собираются падальщики: насекомые и микробы. Одни пожирают его снаружи, другие изнутри – и так до тех пор, пока не останутся только голые кости. Это и называется разложением.
Руби сказала бы «прах к праху», но на самом деле этот процесс гораздо сложнее.
Мышцы (40–50 процентов веса человеческого тела) состоят из протеина, который, в свою очередь, состоит из аминокислот. В мертвом теле ферментация жира и протеина образует под воздействием бактерий летучие жирные кислоты, или ЛЖК. Во внутренних органах действуют свои микроорганизмы. С усилением гниения жидкости просачиваются из тела наружу, неся с собой ЛЖК. Люди, изучающие смерть, называют эту смесь «супом».
Ласло исследовал бактериальный уровень этого процесса, анализируя органические компоненты, которые образуются в грязи под трупом и вокруг него. Многолетние труды выявили соответствие между процессом разложения и образованием ЛЖК.
Я наблюдала, как он процеживает привезенную мной почву сквозь сито из нержавеющей стали.
– Что, собственно, ты хочешь найти в этой грязи?
– Я использую не саму почву, а почвенный раствор.
Наверное, у меня был очень озадаченный вид.
– Жидкая составляющая, смешанная с твердыми частицами почвы. Вначале, однако, я должен ее очистить.
Ласло взвесил образец.
– Когда трупная жидкость просачивается наружу, органическое вещество соединяется с почвой. Я не могу применить для разделения химические экстрагенты, поскольку это частично растворит летучие жирные кислоты, которые выделились из останков.
– И изменит их значения.
– Именно.
Он поместил почву в центрифужную пробирку и добавил воды.
– Я использую деионизированную воду из расчета два к одному.
Пробирка начала вертеться – ровно одну минуту, чтобы перемешать раствор. Затем Ласло переместил ее в центрифугу и закрыл крышку.
– Внутри поддерживается постоянная температура – пять градусов по Цельсию. Запущу центрифугу на сорок минут, потом профильтрую образец, чтобы удалить оставшиеся микроорганизмы. Дальше будет совсем просто: проверю кислотность, подкислю раствором муравьиной кислоты и засуну эту штуку в газовый хроматограф.
– Может, прочитаешь мне ускоренный курс?
Ласло установил настройки, жестом указал на ближайший стол, и мы уселись рядом.
– Хорошо. Как ты знаешь, я занимаюсь продуктами распада мышц и жира, которые носят название летучих жирных кислот. Тебе ведь знакомы четыре стадии разложения?
Антропологи и танатологи, изучающие смерть, выделяют четыре довольно обширные стадии состояния трупа: свежий, раздувшийся, гниющий и скелетированный.
Я кивнула.
– На свежем трупе изменения в ЛЖК мало заметны. На второй стадии труп раздувается благодаря анаэробной ферментации, в основном во внутренних органах. Это вызывает разрывы кожи и вытекание побочных продуктов ферментации, богатых масляными кислотами.
– Масляными кислотами?
– Летучие жирные кислоты включают сорок одну разновидность органических соединений, и одна из них – как раз масляные кислоты. Масляная, муравьиная, уксусная, пропионовая, валериановая, капроновая и энантовая кислоты обнаруживаются в почвенном растворе, потому что растворяются в воде. Две из них: муравьиная и уксусная – для нас бесполезны, поскольку слишком широко распространены в природе.
