Она тут же отключилась, и Мономах почувствовал себя обманутым: столько усилий, и вот, похоже, тупик – он почти не сомневался, что Горин и не подумает с ним связываться, а без него, к сожалению, ситуация так и останется невыясненной.
С одной стороны, что, собственно, произошло? Умер старик, родственники по закону скоро вступят в права наследования, избавившись от его домашнего любимца, – и все!
С другой – Мономах, с его треклятой склонностью все анализировать и раскладывать по полочкам, задавался кучей вопросов. Почему Рукояткин, не общавшийся с племянницей и обвинявший ее в смерти сестры, вдруг решил оставить ей все свое состояние? Неужели он не позаботился о Капитане, который в течение десяти лет скрашивал его одинокое существование? И, наконец, два главных вопроса: почему не возбудили дело о наезде на Рукояткина и почему ему не сделали операцию, которая поставлена на поток и, с его отличным здоровьем, вернула бы его к нормальной жизни через несколько месяцев?
Громкий лай Жука во дворе заставил Мономаха оторваться от своих мыслей и выглянуть в окно.
По дорожке от ворот шагала Анна Нелидова, за ней трусил волкодав, время от времени забегая вперед и заглядывая в глаза. Мономах знал, что его любовница в лучшем случае равнодушна к животным, но его это не беспокоило: в конце концов, они не живут вместе, поэтому ее пристрастия его не касаются. Жук переживет, если она не станет с ним целоваться!
Признаться, Мономаху не хотелось видеть Анну сегодня: слишком многое занимало его мозг, чтобы он мог расслабиться. В то же время, может, именно это ему сейчас и нужно – оторваться от размышлений, очистить голову и взглянуть на все под другим углом?
Вздохнув, Мономах пошел к двери.
– О, привет! – воскликнула Анна, когда, не успев дотронуться до ручки двери, буквально уперлась ему в грудь. – Как ты узнал, что я здесь?
– Почувствовал, – ухмыльнулся он и тут же добавил: – Шутка, я увидел тебя из окна!
– Зря ты это сказал!
Она вошла, мягко, но решительно отодвинув ногой Жука, который крутился рядом.
– Что это за стук? – спросила Анна, пока Мономах принимал у нее пальто и вешал его на вешалку. – Неужели кому-то на ночь глядя вздумалось заняться колкой дров? Твои соседи ненормальные!
– Это не соседи.
– Значит, твой работник, этот, как его… Азамат?
– Сархат.
– Тебе следует сказать ему, что не стоит работать допоздна!
– Если скажу, он обидится.
– Что-то я не понимаю, он на тебя работает или как? – удивленно спросила Анна, следуя в гостиную впереди Мономаха. – Создается впечатление, что он – твой родственник, раз ты потакаешь его желаниям!
– Я ничему не потакаю, ведь Сархат пытается…
– Господи, это еще что такое?! – взвизгнула Нелидова, тыча указательным пальцем в Капитана, который сидел на жердочке, поджав одну лапу и склонив голову набок, словно размышляя, реагировать ему на вопль незнакомки или нет.
– Его зовут Капитан, – пояснил Мономах. – Это траурный какаду…
– Ну да, конечно, именно – траурный! Тебе мало этой огромной собаки, так ты еще и птицу в дом притащил!
– В мой дом, прошу заметить, – холодно отрезал Мономах. – Ты тоже сюда приходишь, Сархату это не нравится, но, повторюсь, это мой дом, поэтому я могу принимать здесь всех, кого пожелаю.
– Ты сравниваешь меня с попугаем? – подняла тонко выщипанные брови Нелидова.
– Тебя оскорбляет такое сравнение?
– Враги сожгли родную хату! – внезапно прогундел Капитан, почесав когтистой лапой крючковатый клюв. – Убили всю его семью! Куда теперь идти солдату? Убили! Убили!
Лицо Анны стремительно меняло выражения – от недоверчиво-изумленного до почти что восхищенного: Капитан выговаривал слова настолько четко, что, казалось, он обладает собственным тембром, весьма смахивающим на человеческий. Ни обычного скрежета, свойственного какаду, ни присвиста – он говорил, вернее декламировал, как настоящий артист, выпятив грудь колесом и полуприкрыв глаза, наслаждаясь звуком собственного голоса.
– Он… сам болтает? – пробормотала Алла, переводя взгляд на Мономаха.
– Ты считаешь, это я чревовещаю?
– Знаешь, я слышала, как разговаривают птицы, но это всегда звучит как-то…
– Искусственно?
– Да, точно! Но он – это что-то!
– Да, Капитан отличный говорун, – согласился Мономах.
– А что он еще умеет, насколько большой у него репертуар?
– Пока не знаю.
– Так он у тебя недавно?
– Давай выпьем, и я расскажу тебе, как Капитан ко мне попал, идет?
Через десять минут, когда он выложил Анне историю попугая, она воскликнула:
– Только не говори, что ты намерен и в этом разобраться!
– Уже нет.
– Что, волк в лесу сдох?
– Лучше расскажи, что сказал Ларин.
– Какой Ларин?
– Ань, не корчи из себя дурочку: психиатр Ларин, что он сказал о неизвестном?
Нелидова тяжело вздохнула и покрутила стакан с коньяком перед глазами, словно оценивая насыщенность цвета напитка.
– Ты никогда не изменишься, да? – спросила она без особой надежды.
– Если ты надеялась меня переделать…
– Не надеялась, – перебила Анна. – Думаю, этим ты меня и привлекаешь… Глупо, да? Я постоянно пытаюсь тебя притормозить, отговорить, но то, что ты сопротивляешься, меня возбуждает, понимаешь?
– Отлично понимаю, – пробормотал он, глядя на ее лодыжки: вот что по-настоящему возбуждало его.
Не грудь, не лицо – они у Нелидовой самые обычные, – а ноги, и лодыжки, тонкие, изящные. Неужели это потому, что он – хирург-травматолог? Неужто, будь он, к примеру, пластическим хирургом, Анна оставила бы его равнодушным? Как вообще пластические хирурги могут воспринимать женщину отдельно от ее грудных желез и челюстно-лицевых костей?
– Ларин, – напомнил Мономах, чувствуя, что еще минута, и разговор придется отложить на неопределенный срок.
Напряжение внизу живота нарастало помимо его воли – черт, он-то думал, что контролирует ситуацию! И что такое Нелидова с ним делает, что каждый раз, несмотря на желание прекратить эти тягостные отношения, ставящие их обоих в неловкое положение, он не может отказаться от Анны и поддается на ее уловки. Она ведь не просто так нацепила на себя тонкий кашемировый топик, открывающий аппетитную ложбинку на груди…
– Знаешь, мне неприятно это признавать, но Ларин согласен с тобой и Кац, – со вздохом проговорила Анна.
– То есть парень врет?
Она кивнула и добавила:
– Видимо, нам не обойтись без полиции в этом деле!
– Можешь еще немного подождать?
– Что ты задумал?
– Ничего особенного…
– Погоди, не хочу знать! – вскинула руку Нелидова. – Давай сделаем вид, что ты мне ничего не говорил, и подождем пару дней – вдруг парень разговорится? Если нет, я звоню Котову, не обессудь!
Выходя из гостиной, Мономах пропустил Нелидову вперед и нажал на выключатель.
Комната погрузилась во тьму, и тут же раздался громкий голос Капитана:
– Темная ночь! Только пули свистят по степи! Только ветер гудит в пр-р-роводах! Убили! Уби-и-или!
Через два часа, лежа рядом с Анной и слушая ее тихое посапывание, Мономах размышлял над своими дальнейшими действиями.
Что ж, Капитан, похоже, остается с ним! Попугай прижился, чувствует себя нормально, трескает кукурузу (бог знает, где Сархату удалось добыть початки в вакуумной упаковке) и время от времени упражняет голосовые связки.
Конечно, гостей придется предупреждать, что крики «Убили! Убили!» – часть его музыкального репертуара, а не крик о помощи, поэтому не стоит сразу же вызывать полицию. Что же касается его хозяина…
Телефон, предусмотрительно переведенный в виброрежим, тихонько запрыгал на столе.
– Вовка, не спишь? – раздался в трубке голос Гурнова.
– Нет, – прикрывая динамик ладонью, тихо ответил Мономах и, стараясь не задеть Нелидову, перекатился на бок и всунул ноги в тапки.
Анна заворочалась и что-то пробормотала во сне, но тут же затихла.
Он неслышно открыл дверь и выскользнул из спальни.
