Это загово́р. Заклинание.
Тем не менее она не могла поверить своим ушам. Ритм в произносимом им тексте отсутствовал. Что же он произносил?
Она уже дрожала от холода, и хриплое дыхание обжигало горло. Она не могла заставить себя успокоиться, расслабиться и прислушаться к тому, что говорит Мартин.
— …главное — убедиться в правильности идентификации… — монотонно произносил он.
Она снова изогнулась, чтобы посмотреть на него, но его не было.
Сердце вдруг застучало у нее в груди с грохотом канонады.
Куда он делся?
— …Бирки на трупах должны соответствовать номеру запроса. Убедитесь в их идентичности и дважды проверьте это, прежде чем приступить…
Где он?
Она поняла, что он обходит ее со стороны головы. Видимо, он двигался очень медленно, в одном ритме с произносимым текстом.
Только теперь до нее дошел смысл того, что он говорил. «Трупы? Он сказал „трупы"?»
— …вы помещаете подставку под спину, располагая ее посередине позвоночника…
Он снова появился перед ней, на этот раз слева.
— …и осматриваете тело на предмет повреждений. Ссадин, шрамов, царапин. Вы знаете разницу между царапиной и рваной раной? Рваная рана — это нарушение целостности кожного покрова, а царапина — это всего лишь легкое его повреждение. Особое внимание обращайте на горло и глаза — если что-то заметите в этих областях, тут же сообщайте об этом патологоанатому…
— Мартин? — В голосе Елены уже звучал страх, она говорила чуть ли не с мольбой. Однако его взгляд был абсолютно безжизненным и безучастным.
— …измерьте длину шрамов и царапин. Если труп является жертвой дорожного происшествия, зарисуйте все повреждения, которые вы на нем обнаружите…
В руках у него был ватный тампон, на который она обратила внимание лишь в тот момент, когда он снова начал приближаться к ее голове. Она открыла было рот, чтобы закричать, и тампон тут же оказался у нее во рту, а Пендред принялся заталкивать в него все новые и новые тампоны. Она пыталась сделать все возможное, чтобы помешать ему, мотая головой из стороны в сторону, однако ее усилия ни к чему не привели. Затем он остановился, и она почувствовала, что задыхается, глаза у нее слезились, дыхание с трудом вырывалось через нос.
Однако передышка была недолгой.
Он начал трогать ее руками, и при каждом прикосновении его мертвенно-холодных пальцев Елену охватывало такое отвращение, словно до нее дотрагивалась дохлая лягушка. Он хватал ее за щиколотки, осматривал ее пальцы, приподнимал ей голову, оттягивая при этом веки, и раздвигал губы. Когда он схватил ее за грудь и начал измерять ее металлической линейкой, отчего кровь хлынула еще сильнее, Елена закричала от боли.
А потом он внезапно исчез, и от этого ей стало совсем страшно.
Углубляясь в темноту, царившую за двойными дверями, Айзенменгер понимал, что ему следует дождаться Беверли, однако в голове у него звучали настырные нашептывания сирены, подталкивавшей его вперед и напоминавшей о том, что Елена находится совсем рядом и, возможно, возле нее человек, который с большим удовольствием перережет ей горло от уха до уха.
Воздух был насыщен пылью, сыростью и запахом плесени. Айзенменгер никогда не бывал именно в этом морге, но он знал, как устроены другие. Он понимал, что находится в небольшом вестибюле, за которым, скорее всего за двойными дверями, располагается холодильная камера. Справа от него находилась запертая дверь, а слева — еще одна, с застекленным верхом. Он повернулся влево и заглянул в окно.
За дверью находился практически пустой кабинет, в котором стояли лишь стол и обшарпанная картотека.
Он свернул к правой двери, догадываясь, что за ней может находиться человек с очень острым ножом, терпеливо дожидающийся его появления. За дверью тянулся очень узкий коридор — ни сумасшедших, ни света в нем не было. Правое его ответвление заканчивалось тупиком, напротив располагались две двери, на одной из которых было написано «Мужчины», а на другой — «Женщины». А слева находилась еще одна дверь. И Айзенменгер понял, что это вход в секционный зал.
Он тяжело сглотнул, ощутив вкус страха.
Она там.
Он двинулся вперед, стараясь ступать медленно и осторожно, но чувствовал, что его шаги, невзирая на все усилия, звучат настолько громко, что могут разбудить спящего Морфея, даже если у того уши заложены серными пробками. И тут он услышал за спиной шум, от которого его словно пронизало электрическим током, а сердце едва не выпрыгнуло из груди.
Издали до него донесся то ли шепот, то ли шипение:
— Джон?
Беверли.
Он секунду помедлил.
Подойдя к дверям секционного зала, он остановился и прильнул к ним ухом. Ничего.
Дверная ручка была шершавой, словно ее протерли наждачной бумагой. Он нажал на нее и толкнул дверь. Из щели на него пахнуло холодом.
Как в могиле.
Единственное, что он смог разглядеть, это нагромождение стульев и стоек для капельниц. Он раскрыл дверь чуть шире. В поле зрения возник один секционный стол, за ним — другой.
Ко второму была привязана обнаженная Елена, голова у нее была приподнята, глаза широко раскрыты. Ее рот был чем-то заткнут. Айзенменгер тут же ринулся к ней, собираясь окликнуть ее по имени.
Но тут дверь захлопнулась, и в него вонзился нож. Айзенменгер не смог сдержать крик.
«Ну, на этом стандартную процедуру можно закончить».
Теперь ей только оставалось решить — войти через двойную дверь или вернуться назад и поискать другой вход.
Без какой-либо видимой причины Беверли повернула направо и двинулась по узкому проходу между изгородью и навесом, который был завален кирпичами, битыми бутылками, пивными банками и колючей проволокой; на полпути ей попалась полуразложившаяся крысиная тушка. В конце прохода налево уходил еще один лаз точно такого же вида, который вел к маленькому захламленному дворику.
Она быстро, но соблюдая осторожность, двинулась по неровной поверхности, миновала перевернутый холодильник, походивший на постмодернистскую скульптуру, и приблизилась к задней стене морга. Дверей здесь не было, зато виднелись два окна; рама одного из них была разбита.
Не утруждая себя дальнейшим осмотром, Беверли пропихнула руку в дыру и принялась на ощупь искать щеколду. Ей пришлось встать на цыпочки, так как та заржавела и не поддавалась.
— Черт! — выдохнула она.
Она чувствовала, как в руку ей впивается осколок стекла, но это ее не остановило, и она еще сильнее надавила вниз. Щеколда поддалась, и стекло врезалось ей в руку. Кровь с поразительной быстротой залила все вокруг, продолжая вытекать из ее раны.
Но окно было открыто, и она не могла медлить. Не обращая внимания на кровь, которая уже пропитала рукава ее блузки и пиджака, а также на боль, разливавшуюся по всей руке, она подтянулась и, перемахнув через подоконник, оказалась в мужской раздевалке.
Она мгновенно проскочила мимо пустых открытых шкафчиков, миновала мелкий залив пыли, лежавшей на полу, и оказалась у двери, которая вела внутрь.
Треск бьющегося стекла заставил ее вздрогнуть.
Что за черт?
Она толкнула дверь, вознеся молитву, чтобы та не заскрипела.
И дверные петли послушались ее.
Гомер вместе с Райтом просматривал документы, накопившиеся по убийствам Пендреда, когда в дверь постучали и в кабинет с совершенно несвойственной решимостью вошла Кларк.
— Мы знаем, где может скрываться Пендред, сэр.
— Где?
— На Мол-стрит.
Гомер подошел к большой карте, висевшей на стене.
— Вполне возможно, — заметил он и, повернувшись к Кларк, осведомился: — А где именно?
— Судя по всему, там находится старый морг.
Услышав это, Гомер едва не подпрыгнул.
— Кто это сказал? — резко обернувшись, спросил он.
— Инспектор Уортон. Она только что звонила.
Гомер замер и посмотрел на Райта, глаза которого расширились от изумления. Затем Гомер вновь перевел взгляд на Кларк, и в кабинете воцарилась гробовая тишина. Когда Гомер вновь открыл рот, голос его зазвучал с придыханием, словно произнесение слов давалось ему с трудом.
