– А что у тебя с рукой? – поинтересовалась я, когда Ольга ненадолго замолчала и, казалось, погрузилась в раздумья над своей тяжкой судьбой.
– Да это все Вовка, – повела плечами спортсменка и поморщилась от боли. – Я ведь его сильно стукнула, наверное, тогда руку и вывихнула!
– А чего же к врачу не обратилась? Здесь же, наверное, есть какой-нибудь медпункт?
– Да обратилась она! – отмахнулась Катя. – Только им, понимаешь, дела до нас нет – посадили, значит, долг свой выполнили, а что тут дальше происходит – не их печаль. Хоть мы тут все передохнем – они только рады будут!
– Хочешь, я посмотрю? – предложила я Ольге.
– А можешь? – подозрительно спросила она. – А, ладно, все равно хуже не станет!
Караев как-то продемонстрировал мне пару приемов вправления костей, и сейчас мне представился случай испробовать их на живом человеке. Я нащупала больное место, встала и, упершись коленом в ключицу Ольги, изо всех сил дернула на себя ее руку. Девица взвыла от боли, но тут же замолкла и с явным интересом принялась двигать плечом.
– Слушай, а не болит! – радостно провозгласила она. – Ты, значит, и в самом деле доктор, да?
– Чего тут у вас происходит? – сурово спросил охранник, просовываясь в дверь. Видимо, он услышал Ольгин вопль и решил, что мы друг друга по меньшей мере убиваем.
– Все в порядке, начальник! – мило улыбнулась Катя. – У меня месячные начались – живот заболел!
– Я тебе сейчас покажу месячные… – начал парень, но Катька не растерялась:
– Правда, покажешь? А я думала, у мужиков такого не бывает!
– Да пошла ты… В общем, так, Смольская – на выход! – скомандовал милиционер.
– А чего она сделала-то? – вступилась Ольга.
– Закройся! – рявкнул парень. – Смольская, я сказал – тебя к капитану!
Я поднялась.
– Еще увидимся! – крикнула мне вслед Ольга.
В этом я нисколько не сомневалась.
Родин ждал меня в комнате для допросов. Он предложил мне присесть и спросил, не возражаю ли я против того, чтобы он курил во время нашего разговора. Интересно, если бы я возразила, он бы ко мне действительно прислушался? Тем не менее я заметила, что отношение следователя ко мне явно изменилось с тех пор, как он узнал, что я являюсь дочерью своей матери.
– А я вас помню! – сказал он вдруг, пристально глядя на меня. – Вы носили две длинные косы в школе, верно?
Я кивнула.
– Я тогда в выпускном классе был, а вы, наверное, в шестом или седьмом…
– Это вы так пытаетесь меня к себе расположить? – догадалась я. – Чтобы я вам сказала, что убила свою соседку?
– А вы ее убили?
– Нет!
– Что ж, я вам верю, – спокойно сказал Родин, выпуская колечко сизого дыма в потолок.
– Неужели?
– Да, правда, верю. Только вот доказательства все против вас, Агния. Хотите послушать, как ваше дело выглядит со стороны?
– Ну давайте, – вздохнула я.
– Так вот. Во-первых, с абсолютной точностью доказано, что Голубева умерла от передозировки лабеталола, который вы вводили ей от последствий инсульта. Во-вторых, у вас отсутствует алиби на момент смерти вашей соседки, потому что никто не может подтвердить ваше местонахождение в течение нескольких часов, которые вы, по вашим же собственным словам, провели в дороге. Правда, ваша заведующая и Зубов подтвердили, что действительно встречались с вами, но даже несмотря на это, вы имели достаточно времени для убийства Голубевой. У вас были ключи от ее квартиры: дверь оказалась не взломанной, а просто захлопнутой, что исключает насильственное проникновение. Кроме того, одна соседка видела, как примерно в то время, когда произошло убийство, к лифту подходила женщина. Ей показалось, что вышла она именно из квартиры Голубевых, и она приняла ее за врача из поликлиники, которая время от времени заходила к покойной. Эта соседка, правда, видела ее только со спины: говорит, что дама была примерно вашего телосложения и одета в длинную шубу. К сожалению, это все, что она смогла сказать.
– А как же мотив? – внезапно припомнив слова Дэна, спросила я с надеждой. – Какой у меня мог быть мотив для убийства?
Мне показалось, что в глазах Родина появилось выражение недоверия.
– Вы и в самом деле не видите мотива?
Я покачала головой.
– Ну, во-первых, вам срочно требовались деньги – из-за долга вашего мужа, который необходимо выплачивать, несмотря на его исчезновение.
Интересно, кто ему об этом рассказал? Только Роберт и Шилов знают правду, ну, еще Лариска, но до нее следователь вряд ли успел бы добраться за столь короткий период времени!
– Далее, – продолжал Родин, – на вашем банковском счете находится восемьдесят пять тысяч рублей. Их перевели единовременно, отправитель неизвестен. Не вы ли были тем самым отправителем? Какое совпадение, что из платяного шкафа убитой старушки пропали «гробовые» деньги, не так ли? Но и это не самое главное.
Господи, не главное?! Что же он еще припас?
– Дело в квартире, неужели не понятно? – проговорил следователь, пристально глядя на меня.
– В квартире? – непонимающе переспросила я.
– Только не говорите, Агния, что вы понятия не имели: Голубева составила завещание на ваше имя!
– Что-о-о?! – вырвалось у меня. Услышав слова Родина, я едва не свалилась со стула, на котором сидела вполне удобно. – Галина… Васильевна… оставила…
– …квартиру вам, – закончил следователь, очевидно, уставший от того, как медленно я выговариваю одну-единственную фразу. – Значит, вы хотите уверить меня в том, что Голубева вам об этом не говорила?
– Но это чистая правда! – воскликнула я в отчаянии. – И такого вообще быть не может, потому что Света – наследница по прямой линии, она инвалид детства, и мать просто не могла обойти ее в завещании!
Родин все еще смотрел на меня с недоверием.
– А она и не обошла, – ответил он, наконец. – Разве вы не знали, что в завещании есть одно условие: вы становитесь собственницей квартиры только в том случае, если принимаете на себя опекунство над Светланой Голубевой?
– Опекунство?
Я понимала, что со стороны, должно быть, выгляжу глупо, постоянно повторяя последние слова Родина, но просто ничего не могла с собой поделать: новость прозвучала для меня совершенно неожиданно и, судя по всему, должна была меня обрадовать. Однако в свете текущих обстоятельств она показалась мне равносильной смертному приговору. Теперь я вспомнила последние, как потом оказалось, слова Галины Васильевны, обращенные ко мне. После того как уехала «Скорая», она сказала: «Я решила проблему!» Вот, значит, что она имела в виду!
– Вы думаете, что мне недостаточно было завещания? Считаете, что не успела старушка его составить, как я поторопилась отправить ее на тот свет, чтобы поскорее завладеть жилплощадью? – тем не менее спросила я без особой надежды.
Родин ответил не сразу. Некоторое время он изучал свои большие ладони, лежащие на столе, а потом сказал:
– Честно говоря, это несколько не вяжется с вашим обычным поведением – насколько можно судить по характеристикам от соседей и с места работы. Более того, это никак не вяжется с тем, что вы являетесь дочерью Анны Романовны.
– Вы о чем?
– А разве мама вам не рассказывала?
Я покачала головой.
– Значит, решила, что этого не следовало говорить… Что ж, узнаю Железную Леди!
«Железная Леди» – именно так ученики называли мою маму в бытность ее директором школы. Я всегда об этом знала и только удивлялась, ведь для меня она была мамой, самым дорогим и близким человеком, заботливым и любящим. Но другие дети уважали и даже, пожалуй, боялись ее, потому что мама всегда была строгой и принципиальной, могла проявить жесткость, если того требовали обстоятельства.
– Думаю, – продолжал Родин внезапно потеплевшим голосом, – из нашего с ней разговора вы могли бы сделать определенные выводы, если бы задумались. Возможно, вам просто не до этого. Ваша мама повлияла на мою жизнь, вот почему я изменил отношение к вашему делу – я не могу поверить, чтобы такая женщина, как Анна Романовна, так плохо воспитала свою дочь, вырастив из нее преступницу.
