– Ты слышала? – громким шепотом спросила она у меня. – Про Наташку?
– А кто не слышал? По-моему, даже пациенты в курсе.
– Ужас, правда?
Девушка, похоже, была крайне возбуждена, но отнюдь не расстроена смертью коллеги, и я, честно говоря, не могла ее за это винить. Однако сама мысль о том, что молодая девушка умерла в самом расцвете лет, что у нее вся жизнь была впереди, казалась чудовищной. Время, возможно, могло изменить циничное отношение Гаврилиной к окружающему… А может, и нет.
– Теперь у нас у всех могут быть неприятности, – продолжала шептать Ася.
– Почему?
– Да потому, что у Антона они уже начались!
– У Антона?
– Ты разве не в курсе? Беднягу забрали!
– В милицию?!
– Ага. Сначала допросили и вроде бы отпустили, а потом передумали и забрали. Для дальнейшего выяснения обстоятельств, как выразился один из следователей. Можешь себе представить?
Очень интересно! Значит, они подозревают Антона? Это плохо, очень плохо: похоже, плакала моя с ним договоренность… Как же мне теперь добыть сведения о пропавших пациентах отделения?
* * *
Как выяснилось, Ася зря беспокоилась за Антона. Он появился на следующий день как ни в чем не бывало, свежий и бодрый, что было странно для записного наркомана. Особенно удивительно было видеть его таким, учитывая, где ему пришлось провести время. На мой осторожный вопрос парень ответил:
– Да ерунда! Подержали пару часов взаперти, потом задавали те же самые вопросы, что и здесь. Только у них ничего не вышло: связать меня с Наташкой не получится, как бы они ни старались!
– Что ж, вот и хорошо, – пробормотала я.
– А ты как считаешь? – подозрительно глядя на меня, спросил Антон. – Думаешь, я Наташку… того?
– Ничего я не думаю! – возразила я как можно искренне. – С чего бы мне тебя подозревать, если вы практически не общались? Да и вообще – не мое это дело!
– Ну-ну, – криво усмехнулся Антон.
Сейчас, глядя в его холодные серые глаза, я вдруг снова ощутила опасность – прямо как в тот момент, когда он тряс меня в сестринской за то, что я не хотела брать с Полины Игнатьевны деньги.
– А у меня есть для тебя новости, между прочим, – как бы невзначай добавил он между тем. – О тех двоих.
– О Старикове и Тихомировой?
– Тише! – предупредительно поднял палец Антон, оглядываясь.
Марина как раз выходила из своего кабинета.
– Антон! – воскликнула она, и я не смогла понять, чего больше было в ее голосе – удивления или неодобрения. И я могла бы поклясться, что в нем напрочь отсутствовала радость по поводу того, что парень так легко отделался.
– Зайди-ка! – добавила Марина.
– Встретимся после смены, – произнес Антон тихо. – В баре напротив.
Он исчез за дверью, прежде чем я смогла принять или отклонить предложение.
Еле дожив до обеда, я выскочила на улицу, чтобы позвонить Вике и рассказать ей о случившемся в больнице. Девушка внимательно выслушала меня и сказала с тревогой:
– Что-то мне это все не нравится, Агния! Может, пора вам возвращаться?
– Нет уж, пока не могу, – возразила я. – Антон что-то узнал о двух пропавших пенсионерах…
– А вы не думаете, что это всего лишь уловка?
– Но зачем? – удивилась я.
– Может, он думает, что вам известно больше, чем на самом деле, и хочет выяснить наверняка? – предположила Вика.
– Ты думаешь, он причастен к смерти Наташи?
– Господи, да я уже не знаю, что и думать! Я должна как можно скорее обо всем сообщить Андрею Эдуардовичу. Уверена, он и не подозревал, что отправляет вас волку в пасть!
Зная Лицкявичуса, я не была бы так в этом уверена. Тем не менее попросила:
– Ты вот что, Викуся… Не говори пока Андрею Эдуардовичу ничего, ладно?
– Агния! Как же я могу?! Ваше присутствие в больнице становится опасным…
– Вовсе нет! – прервала я девушку. – Господи, да я практически не знала ту Наташу!
Кажется, Вика сомневалась, но в конце концов мне все же удалось ее убедить. К счастью, я не успела поведать ей о том, что произошло в кабинете у психоаналитика – в основном потому, что и сама пока не поняла. Уверена, стоило мне проболтаться, и все немедленно стало бы известно Лицкявичусу, меня отстранили бы от задания, и время, проведенное в этой паршивой больнице, мои усилия и старания пошли бы коту под хвост.
* * *
В баре обстановка была такой же, как и в первый мой визит сюда с Мариной. Честно говоря, я немного побаивалась, что могу столкнуться тут с кем-то из коллег: как ближайший к больнице, бар являлся любимым местом отдыха среднего медперсонала, и даже некоторые молодые врачи и ординаторы не брезговали появляться здесь. Хотя лично я никак не могла понять, что привлекательного они находят в насквозь прокуренной, пропахшей пивом и сушеными кальмарами забегаловке.
Антон уже сидел за дальним столиком – тем самым, который в первый раз выбрала Марина. Они что, сговорились?
– Что будешь пить? – поинтересовался Антон.
Вне больницы, не знаю почему, медбрат выглядел иначе. Сейчас, без белого халата, в котором я привыкла его видеть, Антон показался мне обычным мужчиной, в котором не было ничего зловещего или демонического. Если, разумеется, не принимать во внимание один маленький фактик: сей симпатичный представитель противоположного пола – законченный наркоман, да к тому же еще и вор.
– Кофе, – сказала я.
Когда Антон вернулся с высоким бокалом темного «Гиннеса» и с чашкой кофе, я спросила, не желая тянуть время:
– Что у тебя за информация?
– Сразу к делу, да? – ухмыльнулся он.
– Дело – это все, что у нас есть общего на данный момент, – заметила я.
В глазах Антона промелькнуло нечто, что я могла бы принять за некое подобие уважения, если бы не думала, что уважение к противоположному полу этому парню так же неведомо, как таблица Менделеева трубочисту.
– В общем, так, – начал Антон, – в приемном отделении нет сведений о выписке Старикова и Тихомировой – только об их поступлении, что, как ты понимаешь, вполне логично.
Очевидно, разочарование, отразившееся на моей физиономии, немало позабавило его.
– Да ты не дуйся, не дуйся! – продолжал медбрат, вдоволь насладившись моим расстройством. – Думаешь, я стал бы тебя приглашать, если бы совсем ничего не выяснил?
– Надеюсь, что нет.
– Правильно надеешься. Я покопался в Маринкиных бумагах. Вот баба, скажу я тебе! Есть ведь компьютер, хоть и не ахти какой крутой, а она на листках все записывает, а потом в стопки складывает, складывает… Так люди-то и пропадают.
– Да что там с нашими-то? – нетерпеливо спросила я.
– У Маринки написано: «Переведены в корпус № 3». Только это было давно, несколько месяцев назад, и теперь старички уже, наверное, дома кукуют. Или на кладбище.
– Типун тебе на язык!
– А что? Тихомировой восемьдесят два было, а Старикову семьдесят пять. Да столько вообще не живут! Но я еще о самом важном тебе не рассказал.
– Да? О чем же?
– Во-первых, я обнаружил еще четверых из твоего списка.
– Да ну?!
– Я вот тут отметил. – И Антон протянул мне листок, на котором я собственной рукой написала фамилии, которые назвал мне Лицкявичус. – Все лежали в неврологии и, что удивительно, впоследствии переведены все в тот же третий корпус.
– Да, и в самом деле интересно!
– На самом деле – еще лучше. Ты, наверное, не знаешь, но в третьем корпусе никогда не было неврологического отделения! Больница у нас старая, и некоторые отделения разделены надвое – в старых и новых корпусах. Например, кардиология-1 находится в нашем корпусе, главном, а кардиология-2 – в четвертом. Хирургии вообще три – две у нас, а третья в четвертом корпусе и так далее. А вот обе неврологии, первая и вторая, расположены только в нашем. Во как!
– Может, коек не хватало? – предположила я. – Потому и пришлось положить больных в другие отделения?
– Возможно. Но вот что странно: Тихомирова и Стариков поступили по «Скорой», а перевели их через неделю. Если бы в неврологии не хватало коек, то их, скорее всего, перевели бы в первый же день, но – ждать так долго, а потом переселять?
