— Там все сложно, Алла Гурьевна! Вы же знаете эти профессиональные сообщества — все друг друга покрывают, боясь, как бы их собственные делишки не вылезли на яркий свет. С главврачом невозможно разговаривать: он на все требует ордер и, похоже, запретил персоналу общаться со мной или с любым другим представителем Следственного Комитета! Вы же понимаете — я в медицине не разбираюсь, и без сотрудничества работников больницы…
— Хорошо, Антон, я вас поняла, — перебила Алла. — Попробую подключить Князева. Раз он дал нам в руки один конец веревочки, должен и дальше содействовать.
— Только пока непонятно, какое отношение все это имеет к смерти адвоката!
— Давайте пока не будем связывать Гальперина и других пациентов, ладно? — предложила Алла. — Если связь действительно имеется, рано или поздно она обозначится. Но вполне может случиться и так, что это два абсолютно разных дела!
* * *
Услышав звук подъезжающей машины, Мономах подошел к окну. «Тойота» Алсу притормозила у ворот, и меньше чем через минуту она сама вылезла из салона, аккуратно прикрыв дверцу. Он залюбовался ее высокой тонкой фигурой, роскошной копной темных волос и бесконечными ногами. С тяжелым вздохом Мономах отошел от окна и встал посередине гостиной, готовый встретить гостью… Или не готовый? Но с учетом того, что он уже сделал и собирался сделать, обратного пути не было. Возможно, с чьей-то точки зрения он совершает преступление.
Громкий лай Жука возвестил о том, что Алсу вошла в прихожую. Огромный пес вбежал сразу за гостьей, неистово виляя хвостом и пытаясь на ходу лизнуть ее руку. Мономах знал, что Алсу побаивается Жука и, возможно, даже брезгует, но она старалась это скрывать, а он не пытался заставить ее полюбить собаку. Разве можно научить любви?
— Привет! — широко улыбнулась Алсу, и Мономах в очередной раз спросил себя, не ошибается ли на ее счет. В конце концов, у него нет неоспоримых доказательств, одни догадки. Но в глубине души он знал, что пытается обмануть самого себя.
Алсу обвила тонкими руками его шею и пробормотала:
— Как здорово, что ты позвонил, а то у меня создавалось впечатление, будто я навязываюсь!
Мономах слегка приобнял ее и тут же уронил руки. Алсу отстранилась. На ее лице появилось озабоченное выражение.
— Что-то случилось? — спросила она. — Тебя вызвали к следователю?
— Почему ты так решила?
— Ну по больнице шастают какие-то люди из СК, Муратов неистовствует…
— Я сам собирался поговорить со следователем по делу Гальперина. Потому-то я тебя и позвал.
— А я-то уж было подумала, что ты хочешь меня видеть! — В голосе Алсу звучал веселый сарказм, но лицо ее выражало обиду.
— Давай-ка присядем, — предложил Мономах и опустился на диван, похлопав по обивке, приглашая девушку последовать его примеру. Жук расположился на ковре, подложив лапы под голову размером с жеребячью.
— Ты меня пугаешь, — пробормотала она, садясь. — Что произошло?
Сделав глубокий вдох, который должен был на мгновение отсрочить неизбежность того, что должно случиться, он сказал:
— Скольких человек ты убила, Алсу? Я имею в виду, за все время работы в больнице?
Ее глаза расширились, а радужку заполонил черный зрачок, в одну секунду разросшийся до невероятных размеров.
— Ч-что? — внезапно севшим голосом прошептала девушка.
— Я проверил все отделения за последний год. В трех из них умерли несколько пациентов. Не всем были показаны операции, но угадай, в чем подвох? Их консультировал один и тот же кардиолог. Ты, Алсу.
— Ты… ты мелешь какую-то чушь несусветную!
Пальцы Алсу теребили ремешки дамской сумочки, которую она держала на коленях. Ее лицо застыло, только глаза, перебегающие с одного предмета на другой, жили собственной жизнью.
— Я никого не убивала! Откуда у тебя эти… эти сведения?
— От патологоанатома.
— А-а, дружок твой, Гурнов… Но это ничего не доказывает! Ну умерли люди — очень жаль. Они были старыми, несчастными, их даже некому было оплакать! Они хотели умереть, чтобы никому не доставлять хлопот!
— Алсу, откуда ты знаешь, что они были старыми и несчастными? Я ничего не говорил тебе о том, кто эти люди.
— Я… я просто предположила…
— Не виляй, Алсу! Следователь Суркова занимается этими смертями и рано или поздно докопается до истины. Когда я предоставлял ей отчеты патологов, я понятия не имел, что ты причастна, но не мог позволить, чтобы Муратов «замотал» дело, ведь ему невыгодно, чтобы правда всплыла!
— И ты провел собственное расследование, Шерлок?
В ее голосе не было издевки, только горечь и сожаление.
— Ты особенно не пряталась, Алсу!
— А должна была? — с вызовом спросила она. — Я не сделала ничего плохого, просто помогла людям уйти легко и безболезненно, без чувства вины и обиды на весь мир! Я позволила им сохранить чувство собственного достоинства! У каждого имелись сопутствующие заболевания, причинявшие страдания, им перевалило за шестьдесят пять, и их никто не посещал. Ни родственников, беспокоящихся об их здоровье, ни близких друзей, ни денег, чтобы обеспечить себе полноценный уход. Они зависели от милости медсестер, не все из которых хорошо выполняют свои обязанности, и не у всех хватает души на то, чтобы лишний раз подойти к койке! Ну даже если они вышли бы из больницы, что ждало их впереди? Пустой дом, ежедневные проблемы, мысли о том, кого попросить что-то для них сделать? А родственники… Если они и были, то не горели желанием взять на себя заботу об этих людях, бросив их на произвол судьбы!
— У тебя же полно денег, Алсу, зачем тебе это понадобилось?
— Ты думаешь, я делала это за деньги?!
— Тогда почему?
— Я же объяснила — пациенты нуждались в помощи. В реальной помощи, а не в том, чтобы кто-то сказал «все будет хорошо!». Потому что не будет. Им каждый день пришлось бы бороться с собственной немощью и оправдываться за нее перед окружающими…
— Ты удивишься, но люди любят помогать. Так они успокаивают совесть, замаливают грехи перед теми, перед кем не могут извиниться. И те, кого ты убила, нашли бы таких людей.
— Я не убивала! — возмутилась Алсу. — Я облегчала уход! Они мирно засыпали, не чувствуя бо…
— Это не доказано! — перебил Мономах. — Никто не знает, что ощущают люди, к которым применяется эвтаназия. Невозможно рассчитать дозу медикаментов так, чтобы гарантировать, что пациент не очнется, что у него не наступит агония, судороги, а ведь они могут длиться часами!
— Я находилась с ними от начала и до конца, в прямом смысле держала за руку — я делала то, чего никто другой для них бы не сделал! Я была…
— Ты была их ангелом. Ангелом Смерти. Тебе надо объяснять, что это значит?
— Я не ненормальная! Многие сочувствовали этим людям, хотели бы облегчить им существование, но ни у кого не хватило решимости. Ни у кого, кроме меня!
— Они не просили тебя, Алсу. Они хотели жить!
— Нет, не хотели! Тебя не удивило, что за год ушли всего несколько человек?
— В смысле?
— Те, кому я помогла, прямо или косвенно, умоляли об этом. Они говорили, что их жизнь не имеет смысла, что они доставляют всем лишь хлопоты, что лучше бы им умереть! Я прислушалась к ним.
— Как давно это началось?
— Что началось?
— Алсу, ты работаешь в больнице семь лет. Сколько из них ты «помогаешь» больным подобным образом?
— Давно.
Мономах похолодел.
— Я хорошо помню первого, кто попросил о помощи, — продолжала Алсу глухим голосом, словно забыв о присутствии собеседника. На ее лице появилось умиротворенное выражение человека, погруженного в приятные воспоминания. — Его звали Осипом Ильичом. Врач, хирург… Он все сознавал, понимаешь? У него был тяжелый порок сердца. Помогла бы пересадка, но по возрасту и сопутствующим заболеваниям он не подходил в кандидаты на трансплантацию. Каждый день его мозг заставлял легкие дышать, но они уже не справлялись. Он не мог сидеть, не мог сам себя обслуживать — он ничего не мог сам, даже налить себе воды без того, чтобы не мучиться одышкой.
