Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Градова Ирина

– Он пытался как-то воздействовать на меня при помощи притчи?

– Не думаю. Павел говорит, что у всех психиатров существуют свои методы введения людей в транс: некоторые ставят расслабляющую музыку, другие придумывают какие-то присловья. У Урманчеева имелось несколько таких «сказочек», и он чередовал их, работая с пациентами – со всеми, а не только с теми, за которых ему платили заказчики преступлений. По иронии судьбы вам, Агния, досталась именно притча про лекаря. Да, кстати, пока не забыл…

Лицкявичус принялся шарить в карманах своего пиджака. Через минуту он извлек маленькую кассету и положил передо мной на стол.

– Это… то, что я думаю? – спросила я.

– Ну, если вы думаете, что здесь содержится запись вашего с Урманчеевым сеанса, то да. Можете ее забрать: она не понадобится прокурору, потому что доказательств по делу и так более чем достаточно.

Я схватила кассету, словно от нее зависела моя жизнь.

– Вы слушали запись?

Лицкявичус покачал головой и слегка улыбнулся:

– Не потребовалось, ведь Павел вкратце пересказал мне все, о чем узнал, загипнотизировав вас. Не волнуйтесь, Агния, эту запись никто не слышал. Вы можете уничтожить ее или оставить как напоминание… Так я, получается, должен вас поздравить?

Способность Лицкявичуса неожиданно менять тему всегда ставила меня в тупик. Вот и сейчас я не сразу поняла, о чем идет речь.

– Когда состоится знаменательное событие? – Он указал на мой палец, на котором посверкивал подарок Олега.

– Я… еще не знаю, – заикаясь, пробормотала я. – Мы пока не обсуждали. Я, вообще-то, еще не…

– Послушайте меня, Агния, – прервал мой лепет глава ОМР, не отрываясь глядя мне прямо в глаза. Его зрачки расширились, почти перекрыв радужную оболочку. – Выходите замуж. Человек не должен жить без пары – это тяжело и плохо для здоровья, я вам как врач говорю. Даст бог, еще детей нарожаете!

– Да вы что, Андрей Эдуардович, какие дети?!

– Никто не знает, как дело повернется. Шилов – хороший человек, и вы друг другу подходите. Он ведь не возражает, что вы вступите в наши ряды? Я так и думал. Шилов даст вам свободу, о которой мало кто из замужних женщин может мечтать. А вы, Агния, насколько я могу судить, натура свободолюбивая, не выносящая запретов и ограничений в отношении собственной личности. Шилов, по-моему, это понимает.

– Но я еще даже не знаю, стану ли членом ОМР! – возразила я.

– А по-моему, уже знаете, – спокойно парировал Лицкявичус. – Вика перешлет вам бланк заявления по электронной почте.

Он поднялся со своего места, прихватив пиджак и кладя на стол деньги за выпитый нами кофе.

– И еще раз – примите мои поздравления!

Через стекло я наблюдала за тем, как глава ОМР вышел на залитый солнцем тротуар, как переходил на противоположную сторону улицы, где припарковал свой автомобиль. По дороге он смешался с толпой вьетнамцев, двигавшихся к расположенному неподалеку общежитию. Его высокая фигура резко контрастировала с приземистыми, похожими на детские, фигурками восточных гостей города, а седая шевелюра – с их черными и блестящими в солнечных лучах волосами. Но вот Лицкявичус сел в машину, завел мотор и – сорвался с места, словно пилот «Формулы-1».

Потом я перевела взгляд на свою правую руку. Кольцо было там, где ему и положено, – на безымянном пальце. К столику подошла официантка и, устало глядя куда-то в сторону, поинтересовалась, буду ли я еще что-то заказывать. Подумав, я попросила чашку кофе и пирожное и в ожидании заказа принялась снова глазеть в окно – на прохожих, спешивших по своим неотложным делам, на пробегавших мимо детей и старушек с собачками, направлявшихся в парк.

День, как и предсказывали синоптики, обещал быть отличным.

Ирина Градова

Последний секрет Парацельса

Пролог

1538 год, Кольмар (Чехия)

Филипп с явным трудом приподнял ногу в массивном сапоге, сейчас показавшемся ему еще тяжелее, чем обычно. Черт, а ведь он еще не стар – всего сорока пяти лет от роду, – самый расцвет для мужчины! Говорят, что Филипп ведет невоздержанный образ жизни – ха, да что они понимают?! Вино помогает ему видеть вещи такими, какими они на самом деле и являются. Без прикрас. Благодаря вину и просветлению, которое оно вызывает, он написал немало книг, ставших сенсацией в научном мире. Он не верит в Бога? Ну, это, разумеется, серьезное обвинение, но, с другой стороны, как он может верить в то, чего не видел? А видел он чертовски много…

– Осторожней, мальчик! – взревел Филипп, когда маленький слуга дернул вверх слишком сильно и раздувшаяся кость на правой ноге причинила сильную боль.

Мальчишка сжался от страха и тут же принялся сыпать извинениями. Этот маленький ублюдок боится его вне всякого сомнения. Интересно, что ему рассказали про Филиппа – будто он колдун, способный наслать на парнишку порчу или, в самом лучшем случае, превратить в крысу?

Ученый вновь откинулся на спинку кресла с выражением удовлетворения на лице. Что ж, страх обычно порождает уважение, а уважение почетно, независимо от того, чем вызвано, разве не так? Филипп никогда не заблуждался на свой счет: его мало кто любит. Однако он ведь и не ищет всенародной любви! Ему достаточно того, что имя Парацельса вызывает всплеск эмоций везде, где бы оно ни прозвучало. Кто-то его сторонится, кто-то откровенно побаивается, другие взирают ему вслед чуть ли не со священным трепетом. И имя он себе выбрал вполне подходящее – Парацельс, что значит «подобный Цельсу», знаменитому лекарю античности. Сын надзирательницы богадельни Бенедиктинского аббатства в Айнзидельне и сельского врача вряд ли мог рассчитывать на блестящую карьеру. Отец имел возможность обеспечить ему поступление в какой-нибудь университет, но вместо этого Филипп, взяв деньги, с трудом собранные родителями, отправился путешествовать. Разумеется, сын не предупредил никого о том, что в его планы не входило несколько лет корпеть над учебниками, внимая старым, глупым, закоснелым профессорам, которые дрожат над каждым словом старинных фолиантов. Нет, он не собирался тратить зря свою молодость.

Путешествуя по свету, Филипп прошел такую школу, какой не даст ни один университет мира! Он учился медицине у старух-знахарок, цирюльников, цыган и даже палачей. Последние, между прочим, вопреки расхожему мнению и всеобщей нелюбви, немало знают о человеческой физиологии. Он лечил богатых, бедных, мужчин и женщин; он первым по-настоящему занялся женскими болезнями, тогда как до того лишь ведьмы и повивальные бабки кое-как разбирались в этой сложной материи. Отсутствие диплома и ученой степени компенсировалось нужными знакомствами, приобретенными благодаря умению врачевать. Филиппу удалось получить место профессора с хорошей оплатой в Базельском университете. Он снова столкнулся с отторжением коллег – потому что отрицал общепринятые подходы к медицине. Филипп написал множество научных трудов, но не на латыни, а на разговорном немецком языке, что являлось вопиющим нарушением университетских порядков.

Лечение, предложенное Филиппом, было эффективнее, чем действия его ученых коллег, но это вызывало лишь зависть и не давало признания! Его «Учение о сигнатуре», не имеющее аналогов, подвергалось резкой критике, как и большинство других трудов, а ведь именно он впервые использовал ртуть, серебро, сурьму и золото для лечения значительного числа заболеваний!

Да, опыт он ценил гораздо выше книжных знаний и всегда утверждал, что никто не может стать хорошим практикующим врачом, начитавшись одних только трудов известных предшественников. Филипп был успешен, и это страшно раздражало ученый мир любого города, куда бы он ни прибывал со своей миссией. Его травили, даже натравливали Церковь, но он, вместо того чтобы упасть духом и начать обороняться, вступая в бесконечную словесную полемику, в которой заведомо проиграет, продолжал лечить пациентов, от которых отказались хулящие его ученые мужи, причем делал это абсолютно безвозмездно. Именно он, Филипп Парацельс, практически в одиночку справился со вспышкой чумы, используя собственный метод, в который не верил ни один другой врач, называя его «чистой воды профанацией, призванной способствовать лишь самоутверждению его, Парацельса, а не реальному излечению пациентов»! Каждый успех Филиппа всегда воспринимался с недоверием и скепсисом, тогда как каждая неудача, напротив, вызывала бурю эмоций, всевозможных толков и «обсасывалась» конкурентами во всех подробностях…