Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Градова Ирина

С тех пор он ни разу не видел брата. Не то чтобы Леонид постоянно думал о нем, нет, ведь жизнь берет свое, боль стирается, но не уходит: так на листе бумаги все равно остается отпечаток карандашного рисунка, сколько бы раз ни работал над ним ластик. И каждый раз, видя на улице группу людей соответствующего вида, Леонид думал о Костяне – где он, жив ли еще? Ему казалось, что жив, потому что с детства их связь была очень крепкой. Константин был единственным человеком среди окружающих, который принимал Леню таким, какой он есть. Ему не требовалось справок от врачей, чтобы понять, что его брат, каким бы странным ни казался всем остальным, просто другой, и в этом Костя не находил ничего невероятного.

И еще Леонид думал, что почувствует, если с Костиком случится беда. Не та, которая уже произошла и перевернула всю его жизнь с ног на голову, а настоящая. Но он ничего не почувствовал.

На работе мне, как обычно, почти удалось отключиться от всего – от ОМР, от предстоящей свадьбы, от Леонида и его брата – хотя последнее оказалось сделать труднее всего: как ни старалась, мыслями я постоянно возвращалась к нашему патологоанатому. Рассказывая нам о своем брате, он, как обычно, не отличался многословием, но я не сомневалась, что Кадреску глубоко переживал его смерть, хотя по его непроницаемому лицу никогда ничего нельзя сказать точно. Лицкявичус заикнулся было о том, не поручить ли вскрытие другому специалисту, раз уж выяснилось, что это касается лично Леонида, но тот неожиданно оскорбился и сказал, что не ожидал от нас такого недоверия! Нам с главой ОМР пришлось потратить немало усилий, чтобы уверить патолога, что мы всецело ему доверяем, а потому, если он и в самом деле чувствует в себе силы заниматься вскрытием, то он, конечно же, может это делать.

В перерывах между операциями я мельком виделась с Луткиной и поинтересовалась, не появлялась ли Ляна. Та ответила отрицательно и заметила, что все остальные на месте и даже явились без опоздания. Что ж, по крайней мере, это радовало, хотя отсутствие девушки всерьез меня беспокоило: надеюсь, наша с ней размолвка не заставили ее срочно собрать вещички и отправиться домой восвояси, бросив учебу? Да нет! Господи, какие глупости лезут в голову, когда она прямо-таки лопается от избытка информации и проблем, с ней связанных.

Я ждала звонка от Туполева, поэтому удивилась и встревожилась при виде его самого, поднимающегося мне навстречу в кабинете Охлопковой. Заведующая передала через дежурную сестру, чтобы я зашла к ней сразу после операции в урологии, а это ничего хорошего не сулило. Нет, у нас прекрасные отношения с начальницей, но я предпочитаю держаться подальше от тех, кто может как-то повлиять на мою судьбу просто потому, что стоит выше меня по положению.

– Агния Кирилловна, – заговорила Охлопкова, прежде чем Туполев успел открыть рот, – вы только не волнуйтесь и, ради бога, не принимайте на свой счет!

– Что случилось? – спросила я, неуверенно переводя взгляд с руководителя практики на заведующую в надежде получить разъяснения. – Это Ляна, да? Вы ее нашли?

Туполев кивнул, но сразу же отвел глаза. Я сглотнула внезапно образовавшийся в горле вязкий комок.

– Ляна умерла, – тихо произнес Туполев, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза. – Это случилось позавчера – как раз тогда, когда вы подняли тревогу.

– Не может быть! – воскликнула я. – Я же приходила к ней в тот день, но дома никого не оказалось. Соседка сказала, что не видела Ляну!

– Мне очень жаль – вы даже не представляете как! – вздохнул Туполев и мягко коснулся моей руки. – Она была моей студенткой, я знаю ее два года, а тут такое!

– Как… это случилось? – спросила я, с трудом выговаривая слова. Нет, это просто невозможно, что происходит в моей жизни в последнее время! Вчера я едва не похоронила Леонида, а сегодня…

Заметив взгляды, которыми быстро обменялись Охлопкова и Туполев, я почти закричала:

– Что?! Вы чего-то недоговариваете, да?

– Не берите в голову, Агния Кирилловна, это просто юношеский максимализм, расшатанные нервы. Девочка была, знаете ли, не самая уравновешенная, с очень высоким самомнением…

– Да что вы, в конце концов, пытаетесь мне сказать?!

– Дело в том, Агния, – заговорила Охлопкова, не употребляя мое отчество – а делала она это только в самых крайних случаях, когда хотела показать, как хорошо ко мне относится на самом деле, – что девочка покончила с собой.

– Не может быть!

– К сожалению, это так, – подтвердил Туполев. – Отравилась снотворным.

Мой мозг отказывался верить в происходящее.

– Но… почему? – спросила я, когда снова смогла говорить. – Почему?!

– Агния Кирилловна, в этом-то все и дело, – ответил Туполев. – Вот…

Он протянул мне листок бумаги с несколькими строчками, напечатанными на компьютере. Дрожащей рукой приняв его, я, с трудом сфокусировав взгляд на тексте, прочла: «Она унизила меня, я не могу вернуться туда, откуда меня выгнали. Не могу уехать домой, ведь там думают, что у меня все хорошо. Простите, мама и папа. Я не хотела. Так получилось».

Если бы посреди кабинета Охлопковой внезапно ударила молния, я и то не была бы поражена так, как после прочтения записки, оставленной Ляной. Слова «она унизила меня» не оставляли места для сомнений: девушка имела в виду именно меня и называла меня в качестве виновницы своей смерти!

– Но я… я не понимаю!

– Видимо, – сказал Туполев, – ваш разговор, после которого вы мне позвонили, произвел на Ляну слишком сильное впечатление. Она отчего-то решила, что вы собираетесь принять против нее какие-то особые меры, возможно, напишете в университет или еще что-нибудь – не знаю, что она могла нарисовать в своем воображении. Поверьте, вас никто не винит: это могло случиться с кем угодно!

Да, но по какой-то необъяснимой причине случилось именно со мной! Когда именно, в какой момент моя жизнь перестала быть простой и спокойной, спрашивала я себя. Почему все беды в этом мире касаются меня лично – ну, разве что за исключением глобального потепления и экономического кризиса? Меня уже обвиняли в убийстве, но тогда я точно знала, что ни в чем не виновата. Это, конечно, не помогло бы мне избежать тюрьмы, если бы не удачное стечение обстоятельств, но я смогла бы с этим жить. А теперь девочка покончила с собой, фактически обвинив меня в том, что я ее до этого довела!

– Идите домой, Агния, – почти ласково сказала Охлопкова. – Вам сейчас нужно успокоиться.

– Но у меня еще две анестезии… – пробовала возражать я, хоть и плохо представляла себе, как буду работать после того, что узнала. Видимо, Охлопкова тоже не обманывалась на этот счет.

– Вас заменят, – сказала она тоном, не допускающим возможности оспаривать распоряжение. – Идите, отдохните, придите в себя и постарайтесь осознать, что вы не сделали ничего плохого. Ляна некоторое время состояла на учете у психиатра, когда еще жила у себя в городе. Потом была снята, но, судя по всему, это оказалось необдуманным и поспешным решением. Зная вас, я нисколько не сомневаюсь в том, что в разговоре с девочкой, даже такого неприятного содержания, вы не могли позволить себе ничего, способного довести нормального человека до самоубийства. Так что все на вашей стороне. Мы попытаемся сделать так, чтобы слухи о происшедшем не распространились дальше этого кабинета. Верно, Сергей Витальевич?

Туполев энергично закивал головой.

– На самом деле это моя вина, – сказал он печально. – Мне следовало предупредить вас о Ляне, сказать, что девочка сложная. Но теперь, как говорится, ничего не попишешь, и нам с вами придется с этим смириться.

Легко сказать – смириться. Туполев настроен слишком уж благостно: конечно, ведь это не на него падает обвинение!

Не помню, как я добралась до дому – просто чудо, что по дороге не загремела под машину. Уже подходя к подъезду, я вдруг сообразила, что пришла не к себе, а к Шилову. Он все еще на работе, а мне так нужно с кем-то поговорить – с кем-то, кому я смогу поверить, когда он скажет, что в смерти Ляны и в самом деле нет моей вины. Менять маршрут у меня уже не было никаких сил, поэтому первое, что я сделала, поднявшись в квартиру, – это позвонила маме.