— Ты что рассматриваешь меня так, будто я — бурая плесень в чашке Петри? — подозрительно глядя на меня наглыми голубыми глазами своего папаши, спросил сын. Сравнение показалось мне весьма неуместным, но я только рассмеялась:
— Да вот смотрю, какой ты у меня симпатяга!
— Да ладно тебе…
Он покраснел, как девушка, и мгновенно стал выглядеть на свои девятнадцать, а не на двадцать пять, как в тот момент, когда только вошел в кафе, щеголевато одетый в светлый спортивный пиджак, американские джинсы (наверняка очередной подарок моего бывшего мужа) и с шарфом, намотанным вокруг шеи, словно на дворе стояла осень, а не разгар лета.
— Ты тоже ничего, — вернул он мне комплимент. — Цветешь и пахнешь. Как Шилов?
— Не знаю — мы практически не видимся… с этой его новой должностью…
В самом деле, некоторое время тому назад мой муж Олег уволился с должности заведующего отделением травматологии и ортопедии в больнице, где мы вместе работали, и принял питерский филиал частной клиники «Авиценна» в качестве главврача. С тех пор он стал задерживаться на работе до десяти, а то и до одиннадцати часов вечера, и хотя уровень нашего благосостояния значительно возрос, отношения заметно охладились. Мы по-прежнему неплохо проводили вместе время, когда оно у нас было, и даже занимались любовью, что все еще доставляло удовольствие нам обоим, но прежнего доверия и близости между нами не наблюдалось. Я не могла забыть того, что у него была любовница, и до сих пор не знала, продолжаются ли эти отношения [117].
— А как Лицкявичус?
Это — тоже больная тема. Мы с Андреем недавно стали любовниками, хотя долгое время до этого ощущали, что нас непреодолимо тянет друг к другу. Я была замужем, а он, являясь моим начальником по ОМР, Отделу медицинских расследований, где я подрабатываю, не мог открыто выражать своих чувств. Мы до сих пор скрывались даже от самых близких людей, по этой причине мой сын не знал о том, что наши отношения с Лицкявичусом неожиданно перетекли в интимное русло. Но только после того, как я узнала об измене мужа! Так что, в сущности, в вопросе Дэна не было скрытого подтекста — он лишь интересовался здоровьем моего босса, который всегда ему нравился, в отличие от Шилова. Правда, на этот счет я не слишком обманывалась, ведь Андрей не являлся моим мужем, а потому им с сынулей просто нечего было делить!
— Он в порядке, — ответила я на его вопрос. — Сейчас ведет какое-то дело.
— И тебя не подключил? — удивился сын.
— Ну, я же не во всех расследованиях участвую! Но ты, дружок, мне зубы не заговаривай. Ты ведь не просто кофе со мной выпить хотел, верно? Что-то случилось?
Дэн открыл было рот, но тут к нам подскочила официантка и поинтересовалась, не пора ли подавать напитки. Когда она отошла, он сказал:
— Знаешь, я с тобой о Денисе хотел поговорить.
— О Денисе?
Я никак не ожидала, что разговор пойдет о нем. Денис был сыном моей институтской подруги Люды Агеевой, которую все мы в группе за глаза называли Мамочкой. Прозвище Мамочка приклеилось к ней потому, что Люда была на курсе старше всех: нам, желторотым девчонкам, едва исполнилось по восемнадцать, а ей тогда уже перевалило за двадцать пять — просто старуха! Кроме того, она уже родила Дениса и именно поэтому так поздно поступила и оказалась с нами на одном курсе. Но Люду прозвали Мамочкой не только из-за возраста, но и из-за ее отношения к нам, почти материнского, ласково-снисходительного. Мы постоянно бегали к Люде за советами, она утешала нас и вытирала мокрые носы и глаза, когда у нас случались «катастрофы», и убеждала, что ничего страшного на самом деле не произошло. Люда подкармливала вечно голодных иногородних сокурсниц домашними сырниками и блинчиками, и они на протяжении всех лет обучения чувствовали над собой ее крыло. К несчастью, я потеряла Мамочку в прошлом году — ее убили нечистоплотные дельцы от медицины, пытавшиеся заставить ее написать фальшивое заключение по клиническим исследованиям. Этим делом занимался ОМР, и мы нашли убийц. Мамочка догадывалась, что ей угрожает опасность, поэтому перед самой гибелью написала мне письмо с просьбой позаботиться о Денисе. Парень на несколько лет старше Дэна, но, в сущности, все еще мальчишка. По мере сил и возможностей я, конечно, стараюсь присматривать за ним, но как, скажите на милость, это осуществить, если «объект» не желает быть под присмотром? Денис на голову выше меня, у него косая сажень в плечах — и я должна убедить его, что ему нужны моя помощь и защита? Тем более что долгое время мы с Денисом не общались: я пропустила и период его взросления, и болезненный развод его матери с мужем, когда парень объявил отцу настоящую войну, и «нарисовалась» на горизонте лишь в связи со смертью Мамочки. За почти пятнадцать лет молчания Денис успел забыть меня и, хоть и по-прежнему называл тетей, скорее всего, не испытывал ко мне никаких чувств, кроме разве что досады оттого, что я лезу в его жизнь и пытаюсь запоздало принять в ней какое-то участие. Это тем более печально, что с отцом отношения у Дениса по-прежнему не складываются. К счастью, Дэн взял на себя заботу о том, чтобы Денис не чувствовал себя одиноким. Удивительно, но, несмотря на долгий перерыв в отношениях, ребята легко сошлись вновь, несмотря на разницу в интересах и характерах. Таким образом, я вроде бы выполнила завет Мамочки и одновременно не особо затруднилась с этим. Не скрою, мне было стыдно, но я просто ничего путного придумать не смогла, чтобы достучаться до Дениса. И вот теперь сын заявляет мне, что хочет о нем поговорить, и это может означать лишь одно: я проморгала что-то важное!
— Мам?
Вопросительные интонации в тоне Дэна вернули меня к реальности — видимо, я слишком надолго задумалась и выпала из контекста нашей беседы.
— Д-да, Дэн, я тебя слушаю.
— Ты как-то странно выглядишь! Ладно, вот в чем дело: с Денисом что-то происходит в последнее время. Понимаешь, мне казалось, что он пережил смерть тети Люды и вернулся к нормальной жизни, но…
— Ты меня пугаешь, — пробормотала я, и это на самом деле было так. Сынуля не отличается любовью к длинным предисловиям, и сейчас его попытка правильно подобрать слова, чтобы чрезмерно не расстроить меня, возымела как раз противоположный эффект.
— Да нет, ты не подумай — ничего такого не случилось, просто… Этот твой Павел Кобзев — он хороший психиатр?
Вот теперь я по-настоящему испугалась, и это, очевидно, тут же отразилось на моем лице.
— Ты считаешь, что Денису нужен психиатр?
— Ну, мам, он же, как это говорится, пережил психологическую травму — его мать убили, причем убили те люди, с кем он дружил. Мне кажется, ему требуется помощь.
— А что навело тебя на мысль о том, что Денис не в порядке? — перебила я. — Он тебе что-то сказал? Или что-то сделал…
— Да нет, в том-то и дело — ничего такого, ма! Но я тут, когда в последний раз к нему заходил, случайно заглянул в холодильник — у него там мышь повесилась.
— Может, он ест вне дома? — сделала я слабую попытку примириться с действительностью. — В кафе ходит или…
— Да никуда он не ходит, можешь мне поверить, — снова перебил меня Дэн. — Кроме того, он совсем забросил учебу — последний курс, ты же понимаешь, а он практически не посещает занятий.
— Откуда тебе стало об этом известно?
— Так, кое-кого порасспрашивал, — уклонился от прямого ответа сын. — И вот еще что. Даже не знаю, как тебе об этом сказать.
— Да говори уж как есть — сердце у меня здоровое, так что инфаркт не хватит!
— Ты должна кое-куда сходить, чтобы убедиться, что Дениса нужно вытаскивать.
— Куда сходить, ты о чем?
— Вот, держи, — и он протянул мне какой-то пластиковый кругляшок, похожий на номерок из театрального гардероба. — На обратной стороне — адрес.
— Адрес чего?
— Арены.
— Слушай, Дэн, в такие моменты, как сейчас, я начинаю сомневаться в твоей адекватности…
— Мам, это — арена бойцовского клуба на завтрашний день: они каждый раз меняют место, потому что бои без правил противозаконны.
