Бриллианты для диктатуры пролетариата - Семенов Юлиан Семенович
— Нет, спасибо, там мне готовят пакет, чтобы удобнее и наряднее нести. Читайте газеты, я сейчас.
Он сел к столу, пролистал еще раз газеты и отложил их с досадой; поднялся, отошел к окну, выглянул на улицу. Через булыжную дорогу, чуть раскачиваясь на каблучках, бежала Боссэ с огромным, но, видимо, очень легким свертком в руках.
— Вот и я, — сказала она, ставя сверток на стол. — Я взяла много необычайно вкусных вещей.
Она включила граммофон — новую американскую модель — и поставила Моцарта.
— Он утренний композитор, — сказала Лида, — после него так прелестно жить на свете. Я позвонила к Роману. Он сказал, что все будет хорошо и что «товарищи уже начали наблюдение за всеми объектами».
— Спасибо.
— Пожалуйста, называйте меня хотя бы Лидой. Или мадемуазель Боссэ, а то вы говорите со мной как со столом.
— Это в традициях русского театра — стол ли, шкаф.
Лида рассмеялась.
— Что вы? — спросил Исаев, зараженный ее весельем.
— Первый раз вижу интеллигентного человека — оттуда…
— Откуда? — не понял Исаев.
— Из ЧК, — тихонько прошептала она.
— Ну, спасибо, — сказал он, — тронут…
— Угощайтесь дарами Ревеля. Особенно вкусны белые пирожные со сливочным кремом. А вот «наполеон» сегодня неудачен, слишком сухой…
— Я не ем сладкого, Лида.
— А я-то старалась, дуреха. Все ваши — необыкновенно застенчивые люди, только за компанию едят, а ведь я — на жесточайшей диете…
— Ну, давайте, я — «наполеон», а вы — одно сливочное.
— Ох какой хитренький — я женщина волевая. Не буду.
— С вами сразу легко: это — редкое качество у наших женщин.
— А я не совсем ваша женщина, — ответила Лида, — папа — француз, а мама — эстонка.
— Вы давно с нами?
— Два года…
— Отчего вы сказали, что я — первый интеллигентный «оттуда»?
— Потому что остальные добрые, но все какие-то стальные, а не плотские. И сразу смотрят, нет ли отдушины в соседний номер с фонографом, будто я сама этого до смерти не боюсь… А потом вы Рублева назвали… «Буржуй проклятый, иконы писал» — так мне один ваш сказал.
— Это пройдет.
— Я за это Богу молюсь… Я верующая, вы это, пожалуйста, запомните и при мне никогда не ругайте Христа.
— Вы православная?
— Я никакая. Я просто в Бога верю. У меня вообще-то богов много — Христос, Бах, Толстой… Иногда собеседник делается Богом — но это ненадолго. Мой муж был Богом… Я не сумасшедшая, просто я всегда говорю то, что думаю, — иначе как-то совестно людям в глаза смотреть. Хотите еще кофе?
— С удовольствием.
— Господи, не отказывается! Ура! Власть переменилась! Вы на прощанье скажете: «Товарищ, береги себя» — или нет?
— Скажу.
— Жаль. А то б вы мне совсем голову вскружили. Я очень влюбчивая, Максим Максимович, — вас так надо называть? Максим Максимович. Почему вы — с ними?
— А вы?
— Ну, это дурно — вопросом на вопрос.
— В общем-то верно. Как отвечать — я вас толком не понимаю: где кокетничаете, где вправду интересуетесь?
— Ну, я не знаю, где и как… Разве я могу сама себя разделять? Ваши себя так контролируют, так уж контролируют — оттого за ними и следят. Надо все время быть самим собой — как Бог на душу положит. У меня есть леденцы. Хотите?
— Спасибо. Не хочу.
— Да ну вас к черту… Ничем не угодишь…
— Экая вы, — заметил Исаев, — «даешь эмансипацию»!
— Что вы! — ужаснулась Лида. — Мне во сне дети снятся с оборочками и в панталончиках. Ну что же вы молчите: я видела, вы собрались мне ответить. У вас брови сросшиеся, — значит, вы злой ревнивец.
— Ну и хитрющая же вы.
— Я? Ужасно хитрая. А что? Хитрость — это второй ум… Вы тоже в тюрьме сидели? Мучили вас, да?
— Нет. Все у меня благополучно. Даже успел лицей кончить, курс математики начал слушать…
— Какой вы молодец! А то я иногда рассуждаю: ну зачем, зачем я с ними? Все мои против них, а я с ними, и расстреляют еще как шпионку! Знаете, как расстреливают: чик — и нету. На остров бросят, а скажут, что пытался убежать и ранил конвоира. О, я знаю, чего вы хотите! У меня есть американские сигареты. С медом. Угадала?
— Угадали.
— Я умею читать мысли по глазам. Мне предлагали контракт по Южной Америке — «сеансы чудес мадемуазель Боссэ».
— Отказались?
— Антрепренер сразу стал лезть ко мне за корсет. И потом я могу отгадывать по вдохновению. Профессионально — я только на сцене выдрющиваюсь. И деньги на бочку. Ну? Что вы молчите?
— Я жду.
— Чего?
— Сигарет.
— Это я вас обманула. У меня их нет. Просто я для себя угадывала, чего вы хотите.
— Лида, спасибо за кофе — я у вас хорошо отдохнул, а теперь мне пора.
Боссэ покачала головой:
— Роман просил меня быть с вами. Знаете, если вы со мной пойдете, все на меня будут смотреть — я же смазливая и у меня глаза с блудом. А потом он просил вас заболеть. Он сказал, что мы вас навестим, когда врачи поставят первый диагноз… Не верите мне — шифром разговариваете, думаете, что я дурочка, как все женщины. А мне Антон Иванович говорил, что мудрее меня нет женщины.
— Деникин?
— Да. Необыкновенно милый человек. Я не понимаю, отчего вы его ненавидите? Надо было послать к нему хорошего агитатора, и он бы перешел на вашу сторону. Я пыталась ему все объяснить, но я же не специалист в этой области…
— Интересно, что вам Антон Иванович ответил?
— О, я запомнила, он очень смешно мне ответил. Он сказал, что, если английскому лакею сказать «спасибо» за работу, он тогда вас на всю жизнь запомнит и отблагодарит, а нашему скажи — Антон Иванович тут замолчал надолго, глаза все тер пальцами, — так неминуемо решит, что вы блажной, и не преминет тебя облапошить, а если замечание сделаешь — так начнет кол из плетня дергать…
— Добрый человек Антон Иванович, — усмехнулся Исаев.
— Ну, началось! Я этого больше всего боялась… Почему вы так жестоки? Почему вы не ищете путей к миру, а норовите заменить заповедь «не убий» на новую: «ответь ударом на удар»?!
— Помните, у Екклезиаста? «Ибо тот из темницы выйдет на царство, хотя родился в царстве своем бедном». Ну, вышли? Вышли. Снисходительность — свидетельство доброты? А снисходительность к нации — это как?
— Вы философ? Тогда отчего сердитесь? Даже стали Екклезиаста приводить, а я его в жизни не читала.
— Плохо.
— А вы почему этого Екклезиаста защищаете?
— Я защищаю свою точку зрения; а вы — прелесть. Все-таки давайте-ка мы ослушаемся Романа и я потихоньку пойду один.
— Роман будет волноваться. Хотите, погадаю по Лермонтову?
— Хочу.
— Говорите страницу.
— Сто шестая.
— Ага! Один плюс шесть — семь. Вы в семерку верите!
— Угадали.
— Вот видите. А строчка какая?
— Первая.
— Снизу или сверху?
— Сверху.
— «Когда надежде недоступный…» Это что-то мало. Давайте дальше посмотрим… «Не смея плакать и любить». Ага, так! «Когда надежде недоступный, не смея плакать и любить, пороки юности преступной я мнил страданьем искупить…»
Исаева поразило, как преобразилось лицо Боссэ.
Похожие книги на "Бриллианты для диктатуры пролетариата", Семенов Юлиан Семенович
Семенов Юлиан Семенович читать все книги автора по порядку
Семенов Юлиан Семенович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.