Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 195
– Если тут есть какая-то связь – а мы оба, и Натан и я, сразу же подумали об этом, – то она так глубоко упрятана, что ее не смогли обнаружить.
– Она есть. Там-то все и началось.
– Если считать вашего мужа разумным человеком.
– Он не мой муж, и он действительно разумен.
– Рецидивы прошлого, Вэл. Шрамы, несомненно, остались. Вы сами согласились со мной.
– Но не с вашими утверждениями. Убийство, ложь, побег!.. Это не Джоэл! Это – не мой муж, пусть даже бывший!
– Ум человеческий – чрезвычайно сложный и тонкий инструмент. Стрессы прошлого могут внезапно дать о себе знать через многие годы…
– Перестаньте, Ларри! – выкрикнула Валери. – Поберегите это для присяжных, но не вешайте этой ерунды на Конверса!
– Вы очень расстроены.
– Это уж точно, черт возьми! И главным образом потому, что вы пытаетесь объяснить поступки, которые совершенно нетипичны для Джоэла! Ваши объяснения годятся для того, о ком вам говорили те люди, которых, по вашим словам, вы должны уважать.
– Только потому, что они многое знают – у них есть доступ к информации, которая недоступна нам. Следует заметить также, что они не имели ни малейшего представления о том, кто такой Конверс, пока Ассоциация американских адвокатов не дала им адрес и телефон фирмы «Тальбот, Брукс и Саймон».
– И вы им поверили? При вашем знании Вашингтона вы поверили этим типам на слово? Сколько раз, возвращаясь из Вашингтона, Джоэл говорил: «Ларри уверен, что они врут. Они ни черта не понимают и поэтому на всякий случай врут».
– Валери, – строго сказал старый адвокат, – на этот раз речь идет не о каких-то бюрократических махинациях. При моем опыте я могу определить, когда человек просто играет, а когда он по-настоящему зол, зол и, должен добавить, напуган. А звонил мне заместитель государственного секретаря Брюстер Толланд – я тут же перезвонил и убедился, что это действительно он, – и он не разыгрывал комедию. Он был искренне возмущен, очень сердит и, как я уже сказал, очень встревожен.
– И что вы ему сказали?
– Разумеется, правду. Не только потому, что этого требовал мой профессиональный долг, но и потому, что иначе помочь Джоэлу нельзя. Если он болен, то ему нужна помощь, а не какие-то добавочные сложности.
– И вы общаетесь с Вашингтоном каждую неделю?
– По нескольку раз в неделю, и, конечно же, мы обмениваемся информацией.
– Извините меня, Ларри, но это нечестно.
– Это – единственный выход, и, поверьте, я говорю это с полным основанием. Если я начну лгать, это только усугубит его положение. Понимаете, я глубоко убежден, что что-то произошло. Он не похож на себя.
– Минуточку! – воскликнула Валери, пораженная пришедшей ей в голову мыслью. – А может, вообще речь идет не о Джоэле?
– Нет, именно о нем, – коротко ответил Тальбот.
– Почему? Только потому, что люди в Вашингтоне, которых вы и знать не знаете, утверждают, что это так?
– Нет, Вэл, – ответил юрист. – Потому что я разговаривал с Рене в Париже до того, как возникли эти люди из Вашингтона.
– С Маттильоном?
– Джоэл приехал в Париж и обратился к Рене за помощью. Он лгал ему точно так же, как лгал и мне, но дело не в этом – мы с Маттильоном пришли по этому поводу к единому мнению. Рене увидел в глазах Джоэла нечто такое, что я уловил в его голосе. Он выбит из колеи, в нем поселилось какое-то отчаяние – Рене это разглядел, а я это расслышал. Он пытался скрыть это от нас обоих, но не сумел… Когда я говорил с ним в последний раз, он повесил трубку прямо посреди фразы, не дав мне закончить, и голос его звучал так, словно это был голос зомби.
Валери невидящим взглядом следила за солнечными бликами на волнах у берегов Кейп-Энн.
– И Рене согласился с вашими выводами? – спросила она почти шепотом.
– Мы подробно обговорили между собой все то, о чем я рассказываю вам.
– Мне очень страшно, Ларри.
Хаим Абрахамс вошел в комнату, громыхая по полу своими тяжелыми ботинками.
– Значит, он все-таки сделал это! – закричал израильтянин. – Моссад была права – это дьявол во плоти!
Эрих Ляйфхельм сидел за столом – один в огромном кабинете, стены которого были уставлены книжными полками.
– Патрули, секретная сигнализация, собаки! – воскликнул немец, ударяя холеной рукой по красному блокноту. – Как ему удалось?
– Я повторяю: дьявол во плоти, именно так сказал о нем наш специалист. Чем крепче его держат, тем больше он свирепеет. Началось это у него давно. Итак, наш провокатор начал свою одиссею задолго до назначенного нами срока. Вы оповестили остальных?
– Я разговаривал с Лондоном, – сказал Ляйфхельм, тяжело вздыхая. – Он позвонит в Париж, и Бертольдье вышлет самолетом две группы из Марселя: одну в Брюссель, а вторую сюда, в Бонн. Нам нельзя терять ни минуты.
– Вы, конечно, продолжаете поиски?
– Naturlich! [76] Прочесывается каждый дюйм речного берега, любая проселочная дорога или тропка, по которым можно добраться до города.
– Он может и тут ускользнуть от вас, он уже доказал это.
– Куда он денется, сабра? В его собственное посольство? Тогда считайте его покойником. В боннскую полицию или в Staats Polizei? Его тут же в бронированном автомобиле доставят ко мне. Ему некуда податься.
– Я уже слышал это, когда он покинул Париж, я слышал это, когда он прилетел в Бонн. И там и тут были допущены ошибки, они стоили нам очень многих часов. Прямо скажу вам, я участвовал в трех войнах, моя жизнь прошла в борьбе, но никогда я не был так озабочен, как сейчас.
– Будьте разумнее, Хаим, и попробуйте успокоиться. У него нет одежды, кроме той, в которой он плыл по реке и барахтался в грязи; у него нет документов, нет паспорта, нет денег. Он не говорит по-немецки…
– У него есть деньги! – внезапно припомнил Абрахамс. – Когда он был под иглой, то говорил о крупной сумме, которую ему пообещали в Женеве и вручили на Миконосе.
– И где же эти деньги? – спросил Ляйфхельм. – Они здесь, в этом столе, вот где эти деньги. Около семидесяти тысяч долларов. У него нет ни одной немецкой марки, ни часов, ни драгоценностей. Человек в грязной мокрой одежде, без документов, без денег, без языка, рассказывает странную байку о том, будто его держали в заточении, да еще впутывает в это самого генерала Ляйфхельма! Без сомнения, его сочтут бродягой, или сумасшедшим, или тем и другим одновременно и тут же упрячут за решетку. В этом случае мы будем сразу же оповещены, и наши люди доставят его к нам. И не забывайте, сабра, что завтра к десяти часам утра это уже не будет иметь значения. Изобретательность Моссад – ваш вклад в общее дело. У нас просто нашлись средства, чтобы пришло наконец то, что должно прийти, как говорится в Ветхом Завете.
Абрахамс стоял перед огромным письменным столом, скрестив руки на груди.
– Значит, еврей и фельдмаршал запустили наконец эту машину. Ирония судьбы, не так ли, наци?
– Не такая уж и ирония, berlegener Jude [77]. Вы – нечистые в глазах перепуганного обывателя. Но мне вы не враг и никогда им не были. Будь у нас в прошлом побольше людей с вашей преданностью делу, с вашей беспардонностью, мы бы не проиграли войну.
– Знаю, – отозвался сабра. – Я следил за вами и слушал все передачи, когда вы вышли к Ла-Маншу. Вот тогда-то вы все и испортили. Дали маху.
– Только не мы, а перепуганный недоучка в Берлине!
– В таком случае держитесь от таких подальше, когда мы начнем создавать по-настоящему новый порядок, немец. Мы не можем позволить себе промахов.
– Можете испытать меня, Хаим.
– Именно это я и собираюсь сделать.
Шофер ощупал бинты, покрывающие его лицо: к затекшим глазам и разбитым губам прикасаться было больно. Он лежал в своей комнате, и доктор, уходя, оставил телевизор включенным – возможно, чтобы его унизить, потому что он почти не мог видеть.
