Он в джипе, пристегивается ремнем. На лице снова гладкая резиновая маска.
– Сегодня Брандо не работает, – сообщает он.
– Что?
– Брэндон, он же Брандо Уилберт, охранник на полставки, следующий в твоем списке.
Спокойно, как будто мы только что не выясняли отношения на тротуаре.
– Но я же звонила в тюрьму, – возражаю я. – Человек, до которого я в конце концов дозвонилась, его приятель, оказался разговорчивым. Сказал, сегодня Брандо работает внештатным сотрудником в приемном отделении в центре города.
– Нигде он сегодня не работает, у него незапланированные выходные. Там дело щекотливое, и лучше ему пока посидеть дома. К Соломонам это отношения не имеет. Он довольно надежный полицейский агент.
– Ты его знаешь?
– Знаю.
– Адрес квартиры Брандо сразу под адресом тюрьмы в моем списке. Просто вбей его.
– Там его тоже нет. Я удивлен, где твоя хваленая интуиция?
– Просто отвези меня к нему, ладно?
Мне не хочется признаваться, что красной кирпичной кладки перед моими глазами стало еще больше.
Мы едем в молчании. Шарп вбил в навигатор «Просто бар», заведение в Форт-Уэрте с неприметной дверью, замысловатыми авторскими коктейлями и девизом: «Всевозможные слегка эзотерические возлияния». А что там с фасадом?
Красный кирпич.
Девиз бара не выговорить техасскому любителю пивка из трущоб, каким я нарисовала Брандо в своем воображении. «Просто бар» – последнее место, где будет зависать, тратя свои жалкие гроши, двадцатидевятилетний охранник из умирающего жилого комплекса на юге Форт-Уэрта, работающий в тюрьме на полставке.
За пятнадцать минут мы добираемся до Магнолия-авеню – полосы эклектичных баров, бистро и велопарковок.
Пятнадцать минут полной тишины и арбузного освежителя воздуха.
И снова Шарп, истинный джентльмен, открывает мне дверь в прохладное темное убежище «Просто бара», как будто у нас свидание. Глазам требуется несколько секунд, чтобы отвыкнуть от жгучего солнечного света. Когда я была здесь в последний раз, на барном стуле, ослепляя завсегдатаев пышным бюстом, восседала новоиспеченная невеста, перебравшая «Утти-Путти», «Мамаши Тейлор» и «Тихих дискотек».
Начало вечера, самое барное время, но заведение почти пустует. Парочка в угловой кабинке и парень за стойкой в футболке Megadeth с видом Пикассо вырезает из лимонной кожуры изящные завитки. Шарп устраивает нас на барных стульях в другом конце зала.
Шарп – истинный знаток в искусстве манипуляций, но, если он решил напоить меня и разговорить, закажу «Месть Эль Химадора».
Он кивает бармену, тот делает вид, что нас не замечает. С тех пор как мы вошли, техника нарезки лимонных завитков изменилась. Теперь он слизывает с пальца капельку крови. Смотрит на нас, затем оглядывается, словно не может решиться. Затем, перебинтовав кулак большим барным полотенцем, словно мумию, крадется к нам.
– Эй, чувак, мой босс не в курсе, что я работаю в тюрьме, – хнычет он. – Я сказал им, что осенью поступлю в кулинарную школу. Они думают, мой вайб придает этому бару… атмосферу.
– Если просто ответишь ей на несколько вопросов, – Шарп тычет в меня пальцем, – и сделаешь мне «Кровавую Мэри» без крови, через пятнадцать минут нас тут не будет.
– Хорошо.
Бармен нервно поворачивается ко мне:
– Что ты хочешь знать?
Меньше всего я ожидала такой сговорчивости.
– Что ты вычеркнул из письма, которое некая Астерия Буше написала Никки Соломон?
– Я читаю много писем, – расплывчато отвечает он. – Всего не упомнишь.
– На нее это не действует, – сухо замечает Шарп. – Она экстрасенс.
Я бросаю на Шарпа сердитый взгляд. В который раз это не то откровение, с которого следует начинать.
Впрочем, его слова производят на Брандо сильное впечатление. Он становится еще более нервным. Нетерпеливым. Наклоняется ко мне. Я чувствую запах лимонов.
– Моя сестра умрет? – спрашивает он.
– Что?
– Моя младшая сестренка, Шелби. Она в центре Кука с лейкемией. Я отдам тебе все свои чаевые за вечер, если ты мне что-нибудь скажешь.
Его невыразительные карие глаза жалобно таращатся на меня со щекастого лица.
Хватит, хватит, хватит.
Хватит с меня этих злодеев, у каждого из которых есть предыстория, раздирающая сердце в клочья.
– Я правда не знаю, Брандо, – осторожно отвечаю я. – Я ничего не знаю про твою сестру. Хорошо бы у тебя был предмет, к которому она прикасалась.
– У меня есть, – немедленно разоблачает он мой блеф, буквально закатывая рукав. – Это один из ее идентификационных больничных браслетов. Я никогда его не снимаю.
Прежде чем я успеваю остановить Брандо, он рассекает браслет ножом, которым вырезал завитки.
– Вот, держи.
Я разминаю пальцами скользкую бумажную полоску. Читаю имя. Шелби Лин Уилберт. Дата рождения. Ей всего одиннадцать.
Я пытаюсь. Действительно пытаюсь. Ничего. вместо браслета это могла быть метка морской черепахи под угрозой исчезновения. Шарп с интересом наблюдает за неожиданным поворотом.
Разумеется, он ждет, что я использую слабое место Брандо в своих целях.
Увы, он будет разочарован.
– Прости, Брандо. Правда, прости. Я ничего не могу сказать про твою сестру. Я бы с радостью, но нет. Но мне нужно кое-что знать, про другое.
– Вы арестуете меня за то, что я скажу? – обращается он к Шарпу. – Скажете моему боссу?
– Которому?
– Любому.
Их говор становится протяжнее, один подражает другому, трехбуквенные слова становятся двусложными. Во-о-от.
– Пожалуйста, Брандо, – умоляю я. – Это касается пропавшей девочки. На ее месте могла оказаться твоя сестра.
– Ладно, ладно, чего ты сразу. Мне позвонил один парень и сказал, что, если я буду читать ему всю переписку Никки Соломон, он будет класть триста долларов в почтовый ящик моей матери десятого числа каждого месяца. Что я и делаю все это время. Видела бы ты больничные счета моей сестры.
Снова предыстория. Которая меня убивает.
– Я читал ему письма Никки по телефону, – продолжает Брандо, – и он говорил мне, что вычеркнуть. Официальную переписку, вроде писем от ее адвоката, запрещено цензурировать, поэтому я имел дело только с ее личной перепиской.
Он говорит с таким видом, словно это его оправдывает.
– Не знал, что это входит в обязанности охранника, – перебивает Шарп. – Просмотр переписки.
Прежде чем ответить, Брандо одаривает его пристальным взглядом.
– Ну, это как бы неофициально. Не важно, но тому парню не понравилось, когда эта Буше сказала, что знает похитителя Лиззи Соломон, и написала его фамилию и телефон. Я сказал ему, что такие дурацкие послания заключенные получают каждый день, но он настоял, чтобы я это вымарал. Возможно, там стояло его имя. А знаешь, этот парень, который хотел, чтобы я читал ее письма, всегда назывался мистером Анонимусом, когда мне звонил.
– Ты помнишь фамилию, которую вычеркнул? – выпаливает Шарп. – Или номер?
– Учителя говорили, у меня плохо с запоминанием имен и цифр. Вот только я прекрасно помню, что на прошлой неделе он не оставил в почтовом ящике обычные триста баксов. Думаю, решил отказаться от моих услуг. Больше я ничего не знаю. Еще не расхотели «Кровавую Мэри»?
– С собой, – говорит Шарп.
Брандо отворачивается, направляясь к сияющей стене из бутылок на другой стороне бара.
– Постой. – Я протягиваю ему разрезанный больничный браслет. – Не забудь.
Брандо нерешительно разворачивается.
– А ты не хочешь его поносить? Ну так, на всякий случай, вдруг что-то почувствуешь?
Я не сразу говорю «нет», и мои колебания Брандо принимает за согласие. Спустя пять минут он возвращается с двумя «Кровавыми Мэри» в пластиковых стаканчиках и скотчем.
На одном из стаканчиков написано «Брандо» и номер телефона. Этот стаканчик он дает мне, другой – Шарпу.
Затем отрывает кусок скотча.
Я протягиваю ему запястье.
