– Сколько раз повторять, что я не собираюсь тебя убивать, моя милая муза? – шепчет он мне в губы, свободной рукой проводя по щеке. – Но и касаться тебя кому попало я тоже не позволю. Ты должна запомнить, Ванда, что принадлежишь мне, даже если сама еще этого не поняла.
Я стараюсь вдохнуть хоть немного воздуха, чувствую, как начинают гореть легкие, но внизу живота зарождается знакомое тепло. Возбуждение короткой волной пробегает по телу, покалывает кожу. Не верю, что меня заводят такие отвратительные вещи. Не после всего, что мне пришлось пережить. Но горячее дыхание Рида и терпкий аромат его парфюма медленно сводят с ума.
Может быть, танец с Майклом того и стоил. Если Рид не покончит со мной сегодня, то в следующий раз я точно приду к нему сама, как он и предсказывал. Потому что не думать о нем, не представлять его кем-то большим, чем слетевшим с катушек профессором, становится все сложнее.
За эти несколько месяцев он надежно привязал меня к себе, и разорвать эту связь так просто не выйдет. В конце концов, я должна быть благодарна своему спасителю, так ведь? Он сам говорил об этом.
– Я… – С губ срывается лишь один звук, и я захожусь в коротком кашле. Еще немного, и Рид и впрямь меня задушит.
Но как только эта мысль приходит мне в голову, он ослабляет хватку и позволяет вдохнуть прохладный ночной воздух – в нем смешались запахи цветов, свежести и духов Рида. А еще запах его злости, яркими искрами проступающей на дне зеленых глаз.
– Я и не позволяла, – хриплю я, глядя прямо на него. – Не то чтобы у меня был выбор.
– Выбор есть всегда, милая, – ухмыляется он вновь, и ухмылка эта – все равно что подписанный приговор. – И ты немного ошиблась. Но не переживай, я научу тебя делать правильный выбор в любой ситуации. Сегодня, дорогая Ванда, тебе придется научиться слушаться меня, даже когда твой проклятый телефон остается в комнате.
Заметил, значит. Не представляю, сколько сообщений оставил мне Рид за те полтора часа, что я провела на балу, но наверняка много. И как бесился, когда не получил ответа ни на одно из них. Потом заявился на бал, а я кружусь в танце с противным старшекурсником, которому до жути хотелось заехать по лицу. Та еще картина, должно быть.
Но какого черта я вообще к нему прислушиваюсь? Он не хозяин моей жизни, чтобы решать, с кем и когда мне общаться, кому ко мне прикасаться и кому на меня смотреть. Так я думаю. А потом Рид сверкает глазами и отпускает меня: смотрит сверху вниз, почти с любовью обматывая вокруг моей шеи зеленый кашемировый шарф. Тепло обволакивает кожу, и на короткое мгновение мне становится уютно.
Неужели чудовище умеет быть романтичным? И Рид, будто желая уверить меня в этом, склоняется и касается моих губ своими: целует глубоко и горячо, но с удивительной осторожностью и мягкостью. Боже, кажется, я сейчас растаю. И так оно и случается. Я прикрываю глаза и позволяю себе ответить на поцелуй, напрочь забыв, что в раскинувшийся на территории академии сад может заглянуть кто угодно – от студентов до преподавателей, и тогда о нас с Ридом пойдут не только слухи.
Но какая разница? Сейчас мне абсолютно наплевать.
А потом волшебство рушится, как и моя вера в рождественское чудо. Чудовище остается чудовищем, даже если притворяется человеком минуту-другую.
Рид с силой давит мне на макушку и заставляет опуститься перед ним на колени прямо в дорогущем платье. Ноги упираются во влажную от прохлады землю, на ткани наверняка останутся пятна, но взгляд моего чудовища буквально кричит о том, что будет только хуже, если я не послушаюсь. А я прекрасно знаю, на что он способен.
– Чудесно смотришься, – произносит он с явной издевкой, когда проводит пальцем по моим подкрашенным губам. Липкий блеск размазывается по лицу. – Но всегда можно лучше.
И тогда Рид сильнее затягивает шарф, заставляя меня вновь содрогнуться от недостатка воздуха и чертовски раздражающего возбуждения. Мне никогда не нравилась подобная дрянь. Никогда до поступления в академию Белмор. Никогда до знакомства с Ридом Эллиотом. Подобная дрянь не нравилась той Ванде, что осталась далеко в прошлом, в небольшом Рокфорде, где слова нельзя было сказать, чтобы об этом не узнали соседи, а катастрофу у себя под носом не видел никто.
– Будь умницей, дорогая. – Рид кивает мне и притягивает к себе поближе, вынуждая уткнуться носом в его пах. Напряжение чувствуется и сквозь плотную ткань брюк. Ублюдок. – Не заставляй меня ждать.
С каждой секундой промедления шарф на шее затягивается все туже, и в конце концов я дрожащими пальцами тянусь к ширинке на брюках Рида. Боже, я обещала себе убежать от этого, а не дрожать перед очередным уродом то ли в страхе, то ли в предвкушении. Но у меня нет выбора, так? Я до сих пор не знаю, прихватил ли Рид с собой нож. И лучше отсосать ему под раскидистой ивой, чем лежать под ней хладным трупом.
Это просто оправдания, Ванда, и ты это знаешь. Тебе нравится. Ты больна.
Я больна, и вместо того, чтобы лечиться, с трудом дышу и стягиваю вниз нижнее белье Рида. Твою мать. Обязательно быть таким красивым везде, тварь? В горле встает ком, стоит только представить его член во рту. В лучшем случае я просто задохнусь, в худшем он разорвет мне глотку, но в рот мне он уж точно не поместится. Так я и замираю, не решаясь сделать хоть что-нибудь, и в этом моя главная ошибка.
Рид Эллиот не привык ждать. Рид Эллиот ненавидит, когда ему не подчиняются. Рид Эллиот уверен, что мой рот буквально создан для его члена.
Не дожидаясь, когда я наберусь смелости или попытаюсь сбежать, он толкается вперед и буквально заполняет меня собой. Нет времени ни вдохнуть, ни прокашляться – Рид не собирается останавливаться, и его солоноватый привкус мгновенно оседает на языке. Я упираюсь ладонями в его бедра, пытаюсь немного отодвинуться, но все без толку. Ощущения сменяют друг друга так быстро, что я не успеваю адаптироваться: вот головка упирается мне в горло, а вот я почти свободна и могу дышать. Все повторяется вновь и вновь, пока я наконец не привыкаю и не ловлю его темп.
Боже, до чего же он хорош. Мне должно быть противно, а я наслаждаюсь этим откровенным унижением. До чего ты докатилась, Ванда?
– Смотри на меня, дорогая, – командует Рид, и у меня уже не возникает мысли ослушаться. Я поднимаю глаза и ловлю взгляд его потемневших от наслаждения зеленых глаз. – И не вздумай отвернуться.
Но я и не думаю. Даже когда шарф на шее затягивается еще туже, а воздуха откровенно не хватает. В голове снова и снова звучит бархатистый голос Рида: «Тебе придется научиться слушаться». И как, я научилась? Ответом на мой вопрос становится очередной толчок и туго затянувшийся внизу живота узел возбуждения.
Черт. Черт. Черт.
– Молодец, милая.
И с этими словами он кончает мне в рот, будто нет в этом ничего грязного, будто так и должно быть. На вкус Рид Эллиот именно такой, каким я его представляла: солоноватый, горький и лишь самую малость сладковатый. Поганое чудовище. Больной ублюдок.
Но я проглатываю все без остатка. Почти.
– Кто имеет право касаться тебя, дорогая Ванда? – спрашивает Рид вполголоса и стирает с моих губ остатки семени. Улыбается довольно, как нашкодивший кот, но я-то знаю, что он никакой не кот. Он – паук, и я застряла глубоко в его сетях.
Если отвечу, он решит, что я сломалась. Сдалась и больше не желаю бороться. Если я отвечу, он…
Он и так уже все знает. Рукой я невольно тянусь к животу, где только недавно затянулись раны. Да, Рид был прав: я действительно его хочу, даже если мозг отказывается мириться с этой идиотской мыслью.
– Ты, – с трудом выдыхаю я, потому что кашемировый шарф так никуда и не исчез.
– Вот видишь, ты умеешь быть хорошей девочкой, когда захочешь.
Только теперь он одевается и застегивает брюки, стягивает с меня шарф и как ни в чем не бывало завязывает его на шее. Помогает мне подняться и отряхивает грязное платье, кривя губы так, будто это не из-за него ткань безвозвратно испорчена. Впрочем, жаловаться не собираюсь – Рид сам заплатил за это платье и может делать с ним что хочет. Пусть хоть обратно забирает.
