На переднее сиденье снова сел Михалев, и машина тронулась с места.
Стекла «Форда» тоже были тонированы, и куда лежит путь, было неясно. Но в том, что этот перегон — финальный, Гуров не сомневался ни минуты.
Невыносимо было просто сидеть и ждать, когда тебя пристрелят. Поэтому он решил нарушить гнетущее молчание и обратился к Михалеву:
— В этот раз та же схема? Пристрелишь прямо в салоне, как Рябова? Или на воздухе, «при попытке к бегству»?
— Не понимаю, о чем ты. — Михалев сидел к нему спиной, но даже не видя выражения его лица, Гуров без труда уловил иронию.
— Да ладно, брось! — сказал он. — Я ведь уже никому не расскажу. А ребята твои и без того, наверное, в курсе. Это они в тот вечер заезжали за другом твоим? Где ты назначил ему встречу, после того как не удалось свидеться в ресторане?
— Смотри-ка, ну все он знает, — усмехнулся Михалев. — Прямо настоящий профессионал. Даже жалко, что наши стройные ряды такого ценного сотрудника потеряют. Только Рябов твой сам во всем виноват. Меньше свистеть нужно было о чем не нужно. Страдалец! Дочь у него, видите ли, умерла, свет не мил. А мне какое дело? Меньше нужно было с отморозками разными якшаться. Чтобы потом они на всех углах о его делах не трепали. Вел бы себя поумнее, она бы и до сих пор ничего не знала. Дочь его. Ему свет не мил, а мне за решетку садиться из-за этого дурака.
— А тебе-то чего садиться? Он ведь только с Прыгуновым повязан был, твоей фамилии там даже близко не было. Чего испугался?
— Да?! Близко не было? Ну, это тебе, Гуров, конечно, лучше знать, как опытному следаку. А только мне лично эти проблемы даже в проекте не нужны были. Он из-за этой дочери своей готов был всю игру поломать, а там не только он участвовал. О других тоже нужно думать, не только о себе. Правильно? Должна же быть взаимовыручка между друзьями?
— Должна, — хмуро буркнул Гуров.
— Вот и я о том. А этот нытьем своим все нервы истрепал. И смысла-то оно все для него уже не имеет, и деньги-то эти ему уже ни к чему, и участвовать он ни в чем не хочет. Так и ждал со дня на день, что сдаст. А тут и без этого скандал за скандалом. То одно, то другое. Так нет, надо и этому еще до кучи. Только меня он не спросил, а я на это не подписывался. Не было у меня желания в очередном «громком разоблачении» фигурировать. Так что и я его не спросил.
— А насчет Прыгунова? В тот раз он спрашивался? Или тоже исключительно сам все провернул? И схему продумал, и людей нашел. Что они с Красным, кореша, что ли?
— С Игорьком Дима вплотную был повязан, так что убрать его — это главный его интерес был. И мой, конечно, отчасти, но его это касалось ближе. Если бы Игорек хоть полслова вякнул, Дима сразу в аут выходил.
— А что, был такой риск? Он же вроде чуть не в семью уже вошел, зачем ему «вякать»?
— Риск всегда есть, — серьезно сказал Михалев. — Семья или не семья, а своя шкура каждому в итоге всегда дороже. Ему — своя, Диме — своя, а мне — своя. Так что я тоже не возражал. Хороший свидетель — мертвый свидетель.
— То есть, получается, убийство в СИЗО вы на пару организовали?
— Не знаю, думай как хочешь, — отмахнулся Михалев. — На Красного он сам вышел, и «схему» эту, как ты сказал, тоже сам придумал. Я там немного сделал. Только шепнул кому надо, чтобы в другую камеру его перевели, где видеосъемка не ведется. А уж остальное — это Дима.
— Но по поводу него самого «схему» уж точно придумывал только ты?
— Угадал, — усмехнулся Михалев. — Только тебе сейчас не за него беспокоиться нужно. Ты сейчас сам под «схемой», так что лучше о себе переживай.
— Что, со мной тоже «самоубийство» случится? А по какому поводу, если не секрет? У меня вроде все в порядке, такого, чтобы свет не мил был, даже в помине нет.
— Рад за тебя, Гуров. Такой оптимизм за шаг до могилы не у каждого встретишь. Только зря ты обо мне так плохо думаешь. У меня фантазии пока хватает, чтобы не повторяться. Зачем пользоваться устаревшими приемами? Тем более в отношении тебя. Ты у нас человек особый, важный. Для тебя и история особая будет. Тебе ведь копать под меня приспичило? Вот из этого и исходи. Вызвал ты меня на встречу, пока неофициальную, за деловым ужином, например. Пообщались мы с тобой, поговорили. Это, как сам понимаешь, многие смогут подтвердить. И как бы невзначай, между делом, узнал ты из этого разговора, что у меня на даче некоторые очень интересные для тебя документы хранятся. А поскольку официальный ордер на обыск организовать у тебя руки коротки, решил ты с дружком своим, Стасей, нелегально в мои владения проникнуть и документы эти выкрасть. Тут-то вас охрана и порешила. Не знала, что бравые полковники-полицейские, подумала, что воры. А? Как тебе? Нравится? Представляешь себе этот некролог? «Заслуженный полковник убит при попытке ограбления дачи».
— Ничего, занятно. Только вот вопрос — а если я вдруг не на дачу твою полезу, а куда-нибудь в сторону отвалю? Тогда как?
— Об этом не волнуйся, Гуров. Об этом я позабочусь. Да вот, кстати, и подъезжаем уже. Миша, начинай, благословясь!
Один из здоровяков, находившихся вместе с пленниками на заднем сиденье, достал пистолет и начал накручивать на него глушитель.
Ситуация была абсолютно и фатально безвыходная. Гуров уже и не помнил, когда в последний раз оказывался в таком положении. Не было возможности не только противодействовать физически, но даже попытки «психической атаки» в данном случае не имели ни малейшего смысла.
Чем он сможет сейчас напугать? Связанный и обездвиженный, с пистолетом у виска, целиком и полностью «подконтрольный» своему врагу?
Все в душе Гурова восставало против этого пассивного и безвольного ожидания смерти, но рассудок не видел способа что-либо изменить.
Он бросил взгляд на Стаса и в глазах друга увидел лишь прощальный привет.
Тем временем Миша закончил свою работу и обратился за дальнейшими инструкциями:
— Как их?
— Не спеши, Миша! Дай до места доехать, там и разберетесь. На улице. Незачем машину пачкать. Там лесок, никто не увидит. Стреляй в спину или в затылок. Типа — убегали. Можно раза два-три. Вот здесь поворот, — добавил он, вглядевшись в темноту за стеклом. — Сейчас направо, Виталик, а там по прямой еще метров сто. Вот мы и дома.
Актер повернул, куда ему показывал Михалев, и, выехав на прямую, прибавил газу.
— Да ты не разгоняйся шибко, — сказал Михалев. — Мы уж приехали почти.
Но Актер молча продолжал давить на газ.
— Э! Я кому, стеклу, что ли, этому, говорю? — грубо окликнул его Михалев. — Куда разогнался? Тормози!
— Да, извините. Задумался.
Актер резко придавил тормоз, и машину тряхнуло так, будто она врезалась в грузовик.
Миша, который за неимением «работы» позволил себе немного расслабиться, от толчка ударился головой о спинку переднего сиденья и выронил пистолет.
— Ты что творишь, гад?! — в ярости заорал Михалев на Актера, но тут же вынужден был переключить внимание на то, что происходило на заднем сиденье.
А там завязалось настоящее побоище.
Поняв, что маневры Актера были не случайны и что ему предоставляется шанс, Гуров не терял времени даром. Лишь только Миша наклонился, чтобы поднять пистолет, он со всей силы ударил его ногой в висок.
Поскольку в этот удар полковник вложил всю силу отчаяния и безысходности, неудивительно, что он закончился нокаутом. Безвольно обмякнув всеми своими великолепными мускулами, Миша вышел из игры, застряв меж сидений.
Со вторым своим конвоиром, двое на одного, Гуров и Крячко могли справиться даже со связанными руками. Теснота пространства, раньше игравшая против них, сейчас лишь давала дополнительные преимущества. Здоровенному верзиле трудно было изловчиться и быстро достать оружие, а неотвратимый натиск двух полковников лишил его последней надежды на победу в этом неравном бою.
— Да твою же ты… — в досаде зашипел Михалев, разворачиваясь на сиденье и просовывая руку за спину.
Он выхватил пистолет, спрятанный под пиджаком за поясом брюк, и, не теряя ни секунды, наставил его на клубок тел, образовавшийся на заднем сиденье.
