В генеральской приемной уже давно сидел подполковник Жмырин, неприветливый крупный человек с широким, почти квадратным лицом и здоровенными боксерскими кулачищами. Гуров знал, что характер у Жмырина далеко не сахар и в плохую минуту он, не задумываясь, пускает в ход свои кулаки, из-за чего частенько имеет неприятности. Хватка у него была действительно бульдожья, и ему давно уже следовало быть начальником отдела, но в силу вышеизложенных причин его без труда обходили более молодые, но гибкие коллеги. Такое невезение еще больше озлобляло Жмырина. Это был замкнутый круг. Гуров подумал, что в решении генерала отдать Жмырина под его опеку имелся резон.
– Здравствуй, Лев Иванович, защитник вдов и сирот! – ядовито улыбаясь, сказал Жмырин, протягивая Гурову руку. – Ну что, назначили тебя локомотивом, доволен?
– В наше время говорили – взять на буксир, – миролюбиво ответил Гуров. – Отстающих брали на буксир и выводили в передовики производства. Тебе не по душе числиться передовиком производства?
– Мне не по душе, когда меня за дурака держат, – мрачно сообщил Жмырин.
– Даю слово чести, – серьезно сказал Гуров, – что никогда даже не помышлял держать тебя за дурака. Просто в нашем мире многое происходит без нашего участия. Сегодня вот тоже – за нас с тобой все решили другие. Поэтому давай перейдем от лирики к суровой прозе и обсудим наши планы. Пошли к нам в кабинет!
– А генерал? – кивнул на дверь Жмырин.
– Генерал сказал, чтобы мы сами разбирались, – объяснил Гуров.
– Хоть тут повезло, – проворчал Жмырин, поднимаясь. – Не люблю, когда на ковер вызывают. Даже если это не разнос, то все равно неприятно.
– Ты слишком на этом сосредоточен, – заметил Гуров. – Не бери все к сердцу, будь проще и чаще сплевывай. Кофе хочешь?
– Обязательно хочу, – мрачно заявил Жмырин.
В кабинете их дожидался полковник Крячко, правая рука и верный друг Гурова. Внешне чем-то схожий со Жмыриным, он являлся полной его противоположностью, никогда не унывал и любил побалагурить. Его грубоватое простодушное лицо зачастую вводило в заблуждение посторонних, но иронический огонек в глубине его глаз свидетельствовал, что полковник Крячко далеко не так прост, как кажется.
– Сваргань-ка нам кофейку, Стас! – распорядился Гуров. – Жмырин теперь наш человек, поэтому имеет право выпить чашечку.
– Наши люди не кофе пьют, – многозначительно заметил Крячко, но все-таки тут же полез в стол и достал из ящика кипятильник.
– Это в свободное от работы время, – разъяснил Гуров. – Вечно ты брякнешь, а человек может черт знает что подумать.
– А что он может подумать? – пожал плечами Крячко. – Тут нечего думать. Такие вещи решаются на уровне инстинкта… А что, его превосходительство недоволен тем, как мы справляемся со своими обязанностями? Зачем нам Жмырин? Это я без обиды, просто интересно.
– На буксир вас беру, – зловеще усмехаясь, сказал Жмырин. – Ну а если серьезно, то все очень просто – не любит меня начальство и при любом удобном случае старается это показать. Вот и сейчас – раскрутил я это дело, взял след, все путем… А меня – р-раз, и на поводок! Пусть, говорят, сливки Гуров с Крячко снимают. Вы только не подумайте, – добавил он делано равнодушным тоном. – Я без обиды. Просто мне интересно, отчего так происходит…
– Характер у тебя, Жмырин, тяжелый, – сочувственно заметил Крячко. – А начальство любит, когда у подчиненного характер легкий как перышко. Куда дунешь – туда и летит.
– Кончай трепаться, Стас! – предложил Гуров. – Восьмого сентября на Новорязанском шоссе были обнаружены двое убитых. Дело темное, свидетелей нет. Но Жмырин кое-что раскопал. Дальше будем работать вместе, поэтому хорошо бы нам с тобой вникнуть в суть дела. Плесни Жмырину кофейку, и начнем.
– Рассказывать, собственно, нечего, – без малейшего напряжения сжимая своими кулачищами раскаленную дымящуюся чашку, сказал Жмырин. – Два обормота на мотоцикле отправились вечером на прогулку. Приключений искали. Ну и нашли, как водится. Документов при них не было, но вычислить, кто такие, не составило труда. Мотоцикл был зарегистрирован как положено, все сошлось, родственники уже утром опознали обоих.
– Кто такие? – живо спросил Гуров. – Под судом и следствием не состояли?
– Один сын крутого бизнесмена – оптовые поставки косметики, моющих средств и все такое, а другой одно время ошивался в шоу-бизнесе, в охране работал. Потом ушел на вольные хлеба, но чем на самом деле занимался, пока не совсем ясно. Должно быть, рэкетом промышлял, грабежами, наркотой – все как обычно. В скромных, конечно, масштабах, иначе давно бы засветился. А так оба перед законом вроде бы чистые.
– Вроде бы? – спросил Гуров. – У тебя есть на этот счет какие-то конкретные сомнения?
– Ну какие тут сомнения! – начиная раздражаться, сказал Жмырин. – Тут достаточно на их трупы один раз взглянуть. Все в татуировках, в железках этих… Ну, которые они в пупки себе вставляют, в носы и прочие части. У одного в кармане нож выкидной, у другого на руке цепь намотана. Хотели, видно, пощипать кого-то на дороге, да нарвались. Я с их родителями побеседовал – назвали они мне кое-каких дружков-подруг, с которыми их покойные чада якшались…
– А ты не слишком пристрастен? – с беспокойством спросил Гуров. – Все-таки эти парни стали жертвами преступления. К тому же ты сам говоришь, что перед законом они чистые.
– Я говорю – вроде бы, – уточнил Жмырин. – А копни слегка – такая вонь пойдет!..
Гуров задумчиво посмотрел на него.
– Знаешь, в чем главная проблема? – спросил он. – В твоем настрое. То есть ты все делаешь, наверное, правильно, но вот настрой… Ты держишься так, будто вокруг тебя одни враги.
– А они и есть враги, – убежденно заявил Жмырин. – Что, не так?
– А презумпция невиновности?
Жмырин пренебрежительно махнул рукой.
– Сказки для дураков, – сказал он. – Да ты и сам в них не веришь. Просто тебе надо поддерживать имидж эдакого комиссара Мегрэ. Седые виски, мудрый взгляд и все такое… А на самом деле, когда ты видишь вот такого ублюдка, разукрашенного татуировками и с бешеными от дури глазами, ты невольно настораживаешься и стараешься не поворачиваться к нему спиной. И правильно делаешь, между прочим. А уж если у такого типа папаша генерал…
– А у кого папаша генерал? – с большим интересом спросил Крячко. – Ты же что-то про косметику заливал, про моющие средства?
Жмырин с шумом выпил кофе и стукнул о стол кружкой.
– Одним словом, я довольно быстро вышел на подружку этих мотоциклистов. Ксенией зовут. Чья она конкретно подружка, тут сам черт не разберет. По-моему, ее услугами все пользовались – в этом отношении в их кругу все общее, как при коммунизме. Ну и эти двое тоже ее друзья. Правда, сначала она отпиралась, все пыталась мне свое «я» продемонстрировать – тоже что-то насчет презумпции толковала, про адвокатов… Но я быстро объяснил ей, в чем смысл жизни…
– И в чем же этот самый смысл? – спросил Крячко. – Ты бы и нам открыл секрет.
– А никакого секрета, – хладнокровно ответил Жмырин. – Будто сами не знаете. Смысл жизни в борьбе. Выживает сильнейший. Когда эта соплячка начала ворочать умишком, то поняла, что против меня у нее нет шансов.
– Это точно, – сказал Крячко. – С тобой шутки плохи. Только я все жду, когда генерал появится.
– Будет тебе и генерал, – сказал Жмырин. – Когда мы с этой Ксюшей разговорились по душам, то выяснилось, что обоих убитых она знала очень хорошо, моталась с ними по всяким злачным местам, и на мотоциклах каталась, и все что угодно. А в то воскресенье она от компании откололась, потому что у нее накануне помер дядя и ей пришлось идти с родными на похороны. Но она совершенно точно сказала, что с этими двумя должен был обязательно быть третий – мол, они все не разлей вода. И вот этот третий и есть генеральский сынок, Кадошкин Валерьян Константинович – в честь деда так назвали. Дед, говорят, герой войны был и все такое. Так сказать, династия. Вот только кличка у продолжателя династии подкачала. Между своими его кличут Самовар.
