Я достал из кармана визитку и протянул ему.
— Вы разговариваете с бойцом, это и есть мой ответ. Сам я не могу заняться ее делом из-за конфликта интересов между вами и мной. Но скажите ей, чтобы она позвонила мне в контору, и мы подыщем для нее хорошего адвоката. Пусть сошлется на вас.
Керлен кивнул, взял со стола DVD-диск и передал мне.
— Могу показать вам это прямо сейчас.
Я взглянул на диск.
— Что это?
— Наша беседа с вашей клиенткой. Вы сможете убедиться, что мы прекратили разговор, как только она произнесла заветные слова: мне нужен адвокат.
— Я непременно удостоверюсь в этом, детектив. Не хотите ли объяснить, почему вы ее подозреваете?
— Разумеется. Мы ее подозреваем и выдвигаем против нее обвинение, потому что она это сделала и призналась до того, как попросила вызвать адвоката. Простите, советник, но мы играли по правилам.
— Вы хотите сказать, что она призналась в убийстве Бондуранта?
— Ну не то чтобы во всех подробностях. Но в ее словах содержались и признание, и противоречия. Больше ничего говорить не буду.
— Не сказала ли она, случайно, и в таких же «подробностях», почему она это сделала?
— А в этом не было нужды. Жертва собиралась отнять у нее дом. Это более чем достаточный мотив. Так что с мотивом у нас никаких проблем.
Я мог бы сказать ему, что он ошибается, что я как раз нахожусь в процессе приостановки дела о лишении ее права собственности на дом, но предпочел помалкивать. Моя работа состояла в том, чтобы собирать информацию, а не выдавать ее.
— Что вы еще нарыли, детектив?
— Ничего такого, чем я хотел бы поделиться с вами на данный момент. Придется вам подождать окончания расследования.
— Так я и сделаю. Прокурора из округа уже назначили?
— Если и назначили, то мне это неизвестно.
Керлен кивнул на заднюю дверь, я обернулся и увидел, как в смежную комнату для допросов вводят Лайзу Треммел. У нее был классический вид оленя, ослепленного автомобильными фарами.
— У вас пятнадцать минут, — сказал Керлен. — И то только потому, что я сегодня добрый. Полагаю, нам незачем развязывать войну.
Во всяком случае, пока, подумал я, направляясь в комнату для допросов.
— Эй, минутку! — окликнул меня Керлен. — Я должен проверить ваш кейс. Правила, знаете ли.
Он имел в виду алюминиевый, обтянутый кожей атташе-кейс, который я нес в руке. Можно было бы, конечно, затеять спор насчет обыска, нарушающего право адвоката не разглашать информацию, полученную от клиента, но я хотел поговорить со своей клиенткой, поэтому сделал несколько шагов назад, шлепнул кейс на стол и, щелкнув замками, открыл его. Все, что в нем было, — это папка с делом Лайзы Треммел, чистый блокнот, а также новый договор и доверенность на осуществление адвокатских полномочий, которые я распечатал в машине по дороге в полицию. Лайза должна была подписать эти документы заново, поскольку теперь мне предстояло вести не гражданское, а уголовное дело.
Керлен бегло осмотрел содержимое моего кейса и кивком разрешил закрыть его.
— Итальянская кожа ручной выделки, — сказал он. — Выглядит как шикарный кейс наркодилера. Вы ведь не якшаетесь с неправильными людьми, а, Холлер?
Он снова изобразил улыбку поживившегося канарейкой кота. Юмор у полицейских во всем мире одинаков.
— Вообще-то он действительно принадлежал наркокурьеру, — сказал я. — Клиенту. Но там, куда он отправлялся, он бы ему больше не понадобился, так что я взял его в счет оплаты моих услуг. Хотите посмотреть секретное отделение? Его, правда, трудновато открывать.
— Думаю, можно обойтись без этого. Вы ведь честный человек.
Я закрыл кейс и снова направился в комнату для допросов, бросив на ходу:
— А кожа на нем — колумбийская.
Напарница Керлена ждала возле двери. Мы с ней не были знакомы, но я не счел нужным представляться. Становиться друзьями мы не собирались, и я предполагал, что она из тех, кто постарается придать рукопожатию надменность, чтобы произвести впечатление на Керлена.
Она придержала дверь, и я переступил порог.
— Все прослушивающие и записывающие устройства выключены, надеюсь?
— Можете не сомневаться.
— В противном случае это будет нарушением прав моей клиентки…
— Мы правила знаем.
— Да, но иногда ради собственного удобства забываете о них, не так ли?
— Сэр, у вас осталось четырнадцать минут. Вы хотите поговорить с ней или предпочитаете продолжить беседу со мной?
— Вы правы.
Я вошел, и дверь за мной закрылась. Это была комната размером девять на шесть футов. Я посмотрел на Лайзу и приложил палец к губам.
— Что? — спросила она.
— Это значит — ни слова, Лайза, пока я не разрешу.
Ответом мне были поток слез и долгое громкое завывание, перешедшее в какую-то абсолютно нечленораздельную фразу. Лайза сидела у квадратного стола, по другую сторону которого имелся еще один стул. Я быстро сел на него и поставил кейс на стол. Я точно знал, что ее место будет расположено напротив скрытой камеры, поэтому не стал утруждать себя поиском. Резко раскрыв кейс, я придвинул его к себе вплотную, надеясь, что моя спина загородит его от объектива. Нужно было действовать исходя из того, что Керлен со своей напарницей наблюдают за нами и слушают нас, и это было еще одной причиной того, что он «сегодня добрый».
Правой рукой доставая блокнот и документы, левой я одновременно открыл секретное отделение и нажал кнопку включения на глушителе. Устройство излучало низкочастотный радиосигнал и забивало любую прослушку в радиусе двадцати пяти футов электронными шумами. Если Керлен и его напарница решили нелегально прослушивать то, что происходит в комнате, то теперь до них доходят только сплошные помехи.
Этому кейсу с его тайным приспособлением было почти десять лет, а его прежний владелец, насколько мне было известно, по-прежнему находился в федеральной тюрьме. Я получил чемоданчик в счет гонорара минимум семь лет назад, когда зарабатывать на хлеб с маслом мне позволяли именно дела о торговле наркотиками. Разумеется, в полиции стараются постоянно совершенствовать свои «мышеловки», а десяти лет достаточно и для двух революций в области подслушивающей электронной аппаратуры, так что полной уверенности быть не могло, приходилось проявлять осторожность, тщательно контролируя свои слова. Я надеялся, что и моя клиентка будет осмотрительна.
— Лайза, мы сейчас не станем обсуждать все, потому что не знаем, кто нас может услышать. Вы поняли?
— Думаю, да. Но что здесь происходит? Я не понимаю, что происходит?!
Ее голос поднимался все выше, пока на последнем слове не сорвался на визг. Такую модель эмоционального поведения она использовала несколько раз, разговаривая со мной по телефону, еще когда я занимался делом о ее доме. Теперь ставки возросли, и я должен был с самого начала очертить условия.
— Лайза, только без этого, — твердо сказал я. — Кричать на меня не надо. Вы поняли? Если я соглашусь представлять ваши интересы по этому делу, вы никогда не будете на меня кричать.
— Хорошо, простите, но они утверждают, будто я сделала то, чего я не делала.
— Я знаю, и мы постараемся доказать это. Но только никаких истерик.
Поскольку ее задержали до предъявления обвинения, Лайза была пока в своей одежде: в белой футболке с цветком на груди. Я не заметил ни на ней, ни где бы то ни было еще следов крови. Лицо было исполосовано подтеками от слез, а курчавые каштановые волосы беспорядочно торчали во все стороны. Лайза была женщиной миниатюрной, а в резком свете допросной казалась еще более хрупкой.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов, — продолжил я. — Где вы были, когда вас нашла полиция?
— Я была дома. Почему они так со мной поступают?
— Лайза, послушайте меня. Вы должны успокоиться и дать мне возможность расспросить вас. Это очень важно.
— Но что происходит? Мне никто ничего не говорит. Они сказали, что я арестована за убийство Митчелла Бондуранта. Когда? Как? Я близко не подходила к этому человеку. Я не нарушала ЗСП.
