– Кроме того, виктимология рассказывает нам, – продолжил Дин, коротко взглянув на агента Лок, – как жертва отреагирует, когда на нее нападут или ее похитят. Если ты убийца… – Он помолчал, подбирая подходящие слова. – Между тобой и теми, кого ты убиваешь, происходит определенный обмен. Ты выбираешь их. Заманиваешь в ловушку. Может быть, они сопротивляются. Может быть, убегают. Некоторые пытаются с тобой договориться, другие бормочут что-то, что выводит тебя из себя. Так или иначе ты реагируешь.
– У нас нет такой роскоши, как возможность знать все о личности субъекта, – вставила агент Лок. – Но личность жертвы и ее поведение – это половина всего, что мы знаем о месте преступления.
Как только я услышала фразу «место преступления», у меня перед глазами встала мамина гримерная. Мне всегда казалось, что я мало знаю о произошедшем в тот день. Когда я вернулась в гримерную, убийца уже исчез… и мама тоже. Было так много крови…
«Виктимология», – напомнила я себе. Я знала свою мать. Она сопротивлялась бы: царапалась, разбила бы лампу о голову убийцы, пыталась вырывать нож из его рук – она сражалась бы. И ее могли остановить только две вещи: смерть или осознание, что я могу вернуться в гримерную в любую секунду.
А если мама ушла с ним? Полиция предполагала, что она была мертва или, по крайней мере, без сознания, когда субъект забрал ее из гримерной. Но мама – крупная женщина, а гримерная находилась на втором этаже. В обычных обстоятельствах она не позволила бы убийце с легкостью, словно он пригласил ее на танец, вытащить ее наружу. Но она могла пойти на что угодно, только бы нападающий оказался подальше от меня.
– Кэсси? – позвала агент Лок, вернув меня в реальность.
– Верно, – сказала я.
Она прищурилась.
– Что именно?
– Извините, – ответила я, – не могли бы вы повторить?
Она одарила меня долгим оценивающим взглядом, а затем повторила:
– Я сказала, что если ты посмотришь на место преступления с точки зрения жертвы, то сможешь многое узнать об убийце. Допустим, ты входишь в дом жертвы и узнаешь, что она компульсивно пишет списки дел, сортирует одежду по цветам и держит аквариумную рыбку. Эта женщина – третья жертва убийцы, и она единственная, у кого нет ран, свидетельствующих о сопротивлении. Обычно убийца сохраняет жизнь жертвам в течение нескольких дней, но эту он убил сильным ударом по голове в тот же день, когда похитил. Когда ее нашли, рубашка на ней была застегнута криво.
Поставив себя на место убийцы, я могла представить, как он похищает женщин, играет с ними. Тогда почему он разделался с этой так быстро? Зачем заканчивать игру так рано, если она не пыталась сопротивляться?
Потому что она не пыталась сопротивляться.
Я переключилась на другую точку зрения, представив себя на месте жертвы. Я организованная, у меня везде порядок, личность типа А до мозга костей. Мне хотелось завести питомца, но я не могла выбрать такого, который не станет нарушать привычный порядок, поэтому завела рыбку. Может, я читала в газете о предыдущих убийцах. Может, я знаю, чем все кончилось для тех, кто сопротивлялся. Возможно, поэтому я не сопротивляюсь. Физически не сопротивляюсь.
То, что Лок сообщила мне о жертве, свидетельствовало: она любит держать все под контролем. Она попыталась бы договориться с убийцей и сопротивлялась бы его попыткам контролировать ее. Возможно, она попыталась бы им манипулировать. И если бы ей это удалось, хотя бы на мгновение…
– Предыдущих субъект убивал ради удовольствия, – сказала я, – но ее он убил в припадке ярости. Для него их взаимодействие тоже представляло собой борьбу за контроль, а она была помешана на контроле как раз в достаточной степени, чтобы противостоять убийце.
– И? – поторопила меня агент Лок.
Мне ничего не приходило в голову.
– Он застегнул ее рубашку, – произнес Дин, – если бы она сама это сделала, то не застегнула бы криво.
Это наблюдение снова подтолкнуло мои мысли. Если он убил ее в припадке ярости, то почему потом ее одел? Если бы он раздел ее, это я поняла бы – предельное унижение, предельное утверждение контроля.
«Ты ее знаешь», – подумала я.
– Первых двух жертв субъект выбрал случайно. – Агент Лок посмотрела мне в глаза, и на мгновение мне показалось, будто она читает мои мысли. – Мы предположили, что и третью тоже. Мы ошибались. – Лок отклонилась назад. – Вот почему тебе нужны обе стороны монеты. Сдержки и противовесы, жертвы и субъекты, потому что ты всегда в чем-то ошибаешься, что-то упускаешь. Какая-то личная связь? Что, если субъект старше, чем ты думаешь? Или «он» – это «она». Могут два субъекта работать вместе? А если убийца – сам еще ребенок?
Я внезапно осознала, что мы говорим уже не о помешанной на контроле женщине и ее убийце. Мы говорим о сомнениях, которые разъедают Лок изнутри прямо сейчас, и эти предположения – о ее нынешнем деле. Мы говорили о субъекте, которого Лок и Бриггс пока не смогли поймать.
– Девяносто процентов серийных убийц – мужчины, – объявила о своем появлении Слоан, подходя к нам. – Семьдесят шесть процентов – американцы, причем значительная доля серийных убийц концентрируется в Калифорнии. Подавляющее большинство серийных убийц – белые и более восьмидесяти девяти процентов жертв – тоже белые.
Я невольно заметила, что она говорит заметно медленнее, когда не находится под воздействием кофеина.
Следом за Слоан вошел Бриггс.
– Лэйси, – обратился он к агенту Лок, – мне только что звонил Старманс. У нас четвертое тело.
Размышлять об этих словах – и о том, что они означали, – будто подсматривать, но я не могла удержаться. Еще одно тело. Еще один убитый человек.
Лок стиснула зубы.
– Тот же психологический портрет? – спросила она Бриггса.
Бриггс коротко, едва заметно кивнул.
– Гадалка-хиромантка с Дюпон-Серкл. Поиск по национальной базе данных дает больше одного совпадения с modus operandi нашего убийцы.
Каким modus operandi? Я никак не могла перестать думать об этом и о том, кто новая жертва, была ли у нее семья, кто сообщил им, что она умерла.
– Все так плохо? – спросила Лок, прочитав выражение лица Бриггса. Жаль, что здесь не было Майкла – он помог бы мне проделать то же самое. Это расследование не имело ко мне никакого отношения, но я хотела все знать.
– Нужно поговорить в другом месте, – произнес Бриггс.
В другом месте, то есть там, где не будет Слоан, Дина и меня.
– Дину было двенадцать, но это не помешало вам обратиться к нему за советом, – не сдержалась я. – Что же сейчас мешает?
Взгляд Бриггса метнулся к Дину, и тот не моргая посмотрел на агента. Явно не предполагалось, что Дин поделится этой информацией с кем-то, но Дин не собирался отводить взгляд первым.
– Клумбы не мешало бы прополоть. – Джуд разбил напряжение, войдя в комнату и встав между Бриггсом и Дином. – Если вы пока закончили с ребятами, у меня есть для них работа. Может, им будет полезно испачкать руки и погреться на солнышке.
Джуд обращался к агенту Бриггсу, но ответила Лок:
– Все в порядке, Джуд, – она посмотрела сначала на Дина, затем на меня. – Они могут остаться. Бриггс, ты рассказывал, что в базе данных нашлись еще дела с таким же МО?
На мгновение показалось, что Бриггс возражает против нашего присутствия, но Лок просто молчала, ожидая его ответа.
Бриггс сдался первым.
– В базе данных нашлось три дела, соответствующих МО нашего убийцы, за последние девять месяцев, – отрывисто произнес он, – Новый Орлеан, Лос-Анджелес, Американ-Фолс.
– В Иллинойсе? – спросила Лок.
Бриггс покачал головой.
– В Айдахо.
Я обдумала эту информацию. Если дела, о которых говорит Бриггс, связаны, мы имеем дело с убийцей, который совершал преступления большую часть года и пересекал границы штатов.
– Все необходимое уже у меня в машине, – сказала Лок, и внезапно я вспомнила – это не мы расследуем дело. Лок не позволила Бриггсу выгнать нас из комнаты, но, в конце концов, это не обучающее упражнение, и это не мое расследование и даже не наше.
