Я оставляю тебя в живых - Дениссон Флориан

Его коллега громко расхохотался. Дарио и Максим не отреагировали. Между ними с пугающей быстротой решительно обнаруживалось много общего.

Бенжамен посмотрел на белую доску и перевел взгляд на Максима:

– Ага, Дарио уже пустил в ход поляроид.

Максим прищурился. Он предчувствовал, что сейчас получит объяснение этой загадочной процедуры, несмотря на то что ему не удалось добиться толку от главного заинтересованного лица.

– И что это значит? – спросил Максим, когда Мусса молитвенно сложил руки и поднял голову, предвкушая, что ответ станет гвоздем программы.

– Как только в отдел приходит новый жандарм, – начал тот под пристальным взглядом Дарио, – присутствующий здесь лейтенант Порацци делает его фотографию и записывает дату, а через полгода повторяет процедуру.

Неудовлетворенный этим объяснением, Максим еще подождал, однако получил только три озорные улыбки.

– С какой целью? – пожав плечами, поинтересовался он.

– Сравнить твою нынешнюю физиономию с той, какой она станет после полугода в отделе расследований, – бросил Дарио. – Есть некий шанс, что твоя кинозвездная мордашка уже не будет походить на ту, что на афишах!

Лейтенант произнес это без всякой злобы, скорее с цинизмом, который, казалось, настолько соответствовал его характеру, будто он говорил о самом себе.

– Ну да, точно! – воскликнул Бенжамен, стукнув кулаком по ладони. – Ты похож на актера, который играет Бэтмена! – Он расплылся в широкой улыбке, и его смеющиеся глаза превратились в щелки. – Круто, Дарио! Ну, старик, у тебя и глаз!

При этих словах лейтенант Порацци лукаво ухмыльнулся, опять схватил фломастер и под поляроидным снимком вывел на белой доске: «Бэтмен».

4

Мальчика завели в крошечную лачугу. Снаружи все выглядело тусклым в утреннем тумане, сквозь его ватную завесу едва проглядывали верхушки иссохших высоких деревьев, которые окружали домишко.

Внутри пахло затхлостью и сосновой смолой. От ветхой печурки прямой линией тянулась влево рыжая от ржавчины металлическая труба, уходившая в отверстие под крышей. Еще на пороге мальчику приказали сесть. Возле единственного стола он увидел стул и уселся. Было так тихо, что он слышал удары собственного сердца. Безмолвную зарю тревожили лишь какие-то птицы, копошившиеся в опавших листьях в поисках пропитания.

Спустя долгие минуты, может даже целую вечность, доски крыльца скрипнули, и погрузившийся в свои мысли ребенок вздрогнул. В единственную комнату лачуги проник мужчина, которого он уже, кажется, видел в школе. Мужчина медленно подошел пригибаясь, будто опасался удариться головой о пересекающие потолок толстые балки, хотя располагались они в добром метре над ним. Пока он приближался, мальчик пытался вспомнить, кто это перед ним. Когда пришедший заговорил, мальчик понял. Это председатель совета школы, куда он ходил каждое утро.

– Положи руки на стол, чтобы я их видел, – велел тот сурово, но спокойно.

Мальчик еще больше перепугался, так что его ладони оставили на деревянной поверхности влажные отпечатки.

Мужчина вытащил из кармана колоду карт и в беспорядке выложил их на стол. В ожидании объяснения или приказа мальчик поднял на него глаза. Под взглядом нависшего над ним гиганта он чувствовал себя совсем крошечным. Ему не удавалось выдержать взгляд этого человека дольше нескольких секунд. Черные волосы, длинные и гладкие, и крючковатый нос придавали ему сходство с вороном. А абсолютно черные зрачки, которые словно проникали мальчику прямо в душу, и прежде внушали ему тревогу. Как и все в этом проклятом месте, подумал он.

– Сейчас правой рукой возьми карту, тщательно вникни в изображение, пойми, что оно для тебя означает, затем положи ее к себе в карман и дождись проводника. Не торопись.

Мальчик протянул дрожащую руку. Не раздумывая, схватил ближайшую карту и положил перед собой. При виде напечатанной на плотной бумаге жуткой картинки у него скрутило желудок. Не важно, что это был всего лишь грубо намалеванный рисунок, – его смысл был понятен. Мальчик на мгновение прикрыл глаза, чтобы отогнать мрак, которым веяло от выбранной карты, и сунул ее поглубже в карман.

– Хорошо, – сказал человек. – Ты наверняка заметил цифру в верхней части карты. Прислушивайся к звуку колокола, и, когда он пробьет столько ударов, ты поймешь, что настало время, когда за тобой придет проводник.

Человек быстрым движением собрал разбросанные карты и вышел из лачуги, даже не взглянув на мальчика. Когда комнату вновь заполнила тишина, тот вытащил карту.

Над картинкой черной краской было пропечатано X и три I. Тринадцать.

5

Дарио развернулся и широко раскинул руки, будто собираясь сделать важное сообщение.

– Не обижайся, – сказал он Максиму. – У каждого из нас есть прозвище. – Он ткнул пальцем в сторону Колера. – Вот он – Сурикат, его кунья мордочка вечно с любопытством пялится вдаль. А этот – Бокюз [2], – прибавил он, подойдя к Муссе и крепко хлопнув его по плечу. – Ты быстро поймешь, почему его так прозвали, когда увидишь, как он заявится с грудой пищевых контейнеров для всей команды.

Долговязый жандарм слегка склонился над Максимом:

– По правде говоря, называть Бокюзом следовало бы мою мамашу. Она отлично готовит. Однажды, когда я впервые притащил из материнского дома остатки обильной семейной трапезы, все решили, что я и есть этот великий повар. Как нетрудно понять, я имею в виду трапезу из тех, про которые все знают, когда она начнется, но никто – когда закончится!

Однако Максиму-то как раз было невдомек. От истории, беспощадную банальность которой доказывали понимающие улыбки троих жандармов, он ощутил легкий укол в сердце. Сколько он себя помнил, ему никогда не случалось присутствовать на семейном ужине любой продолжительности.

– Когда парни попробовали стряпню моей мамаши, – продолжал Мусса, – они сразу дали мне эту кликуху, приписав мне чужие заслуги. А я не возражал.

– Это тянулось почти год, пока в один прекрасный понедельник мы не обнаружили подвох, – перебил его Дарио. – В тот день он пригласил нас к себе, и, отведав его жратву, мы сразу поняли, кому обязаны теми кулинарными шедеврами. Ловко же этот негодяй обвел нас вокруг пальца!

– Насколько мне известно, я вас не отравил! – слегка задетый, возразил Мусса.

– Да. Но по сравнению со стряпней твоей матушки это, можно сказать, было оружие третьей категории! [3]

И коллеги во все горло расхохотались.

Установилась настолько непринужденная атмосфера, что узел в желудке Максима немного развязался, и он даже рискнул улыбнуться.

– Уж не знаю, как там было у вас в Анси, – отсмеявшись, продолжал Дарио, – но здесь перед нами ежедневно проходят самые мерзкие отбросы рода человеческого. Так что пусть тебя не шокирует, что мы, как можем, стараемся скрасить свои будни. И не покупайся на развеселые приколы сослуживцев – очень скоро ты поймешь, что наша бригада состоит из самых что ни на есть лучших следаков. У Лорела и Харди [4], которых ты здесь видишь, почти неприличный процент раскрытия.

Бенжамен Сурикат и Мусс Бокюз принялись раскланиваться, как в финале спектакля. С одной стороны, Максим был польщен тем, что его включили в столь престижную команду, с другой – опасался, что впоследствии начнет тяготиться подобным весельем. Впрочем, его частенько упрекали в том, что он принимает свою работу слишком близко к сердцу и чересчур серьезно относится к самому себе. Но как может быть иначе, если олицетворяешь закон и порядок, а жертвы преступников ждут твоих ответов?

– А у тебя какое? – бросил Максим.

Вопрос прозвучал гораздо серьезнее, чем ему хотелось, и веселье тотчас угасло.