Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
– На совещании?
– Стареешь, Вячеслав Андреевич… Шайбу то гоняешь еще?
Чернаков автоматически кивнул. Так, так, так… Хоккей… Мент. В нашей команде его не было… Ну-ка, ну-ка, повернись в профиль…
– А я вот уже не гоняю… Спина. Не рекомендуется. Хотя жаль. Силенки то еще остались. На пару периодов хватит.
«Да, он… Тот, что Моисеева на пику посадил… Как там тебя?…»
– Щербина. Виктор Ильич, – словно угадав мысли Чернакова, представился бывший обэповец.
– Уже ль та самая Щербина? – усмехнулся бывший «убойщик», – помню, помню. Гляжу, серьезным стал. Как инфаркт миокарда.
– Да ты тоже не особо веселишься… На хрена беспредел устроил? Ворвался в чужой дом, хозяина ранил. Это ж статья. Хорошо, Толик тебя осадил. Головушка то цела?
Вячеслав Андреевич не ответил.
– Ты уж на Толика зла не держи… Парень горячий, сам знаешь. Чуть что, сразу за дубинку. Или полено. Да и выхода у него не было. Догадываешься почему?
– Примерно.
– Это ведь он кнопочку на брелочке нажал.
– Неужели?
– Своею собственной рукой… Правда, банку закладывать отказался. Трусоват. Мол, засечь могут. Вот кнопку нажать – это другое дело. Но, заметь, гуманно нажал. Подождал, когда в отделе никого, кроме продавцов не останется, и ба-бах! А продавцам просто не повезло. Не хотел он их калечить. Смягчающее обстоятельство.
– Чего ж он так? – Чернаков попытался подняться.
– Ты лежи, лежи, у тебя травма, – жестом остановил его Щербина, – чего ж нажал, спрашиваешь? Ты даже не представляешь, насколько все банально и скучно. Материальная выгода, выраженная в конкретных денежных знаках. Правда, хороших знаках. Для него, конечно.
– Заплатили хоть? Или только пообещали?
– Обижаешь. Все до цента. Плохо вы, Слава, своих людей проверяете. Тщательнее надо, с интересом, а не для галочки. А Толик еще молодой, жить, да жить. Жену любимую на курорты возить, жилплощадь, обратно, улучшить, кредит за машину возвращать. Не особо долго ломался. Знаешь, бывают условно судимые, а он – условно честный. Увы, честность из моральной категории превращается в сугубо материальную. Ей тоже есть цена.
Чернаков вспомнил, что именно Бушуев предложил установить запись в отделе красок и на паркинге. Никаких вопросов. Инициативный, добросовестный сотрудник, как и написано в его служебной характеристике. Медаль можно вручать. «За долю – к победе».
– Чего ж мне не предложили? Может, я тоже – условно…
– Это было бы не совсем разумно. Слишком рискованно. Говорят, ты правильный. Хоть сейчас в кунсткамеру.
– Спасибо за правду… Попить дай…
– Коньяк подойдет?
– Подойдет.
Щербина достал из кармана плоскую фляжку, открыл ее и осторожно, словно боясь, что Чернаков укусит его, поднес ко рту пленника. Тот сделал пару глотков, поморщился.
– Лимончика не захватил, извини… Тазик под голову положить? Подушки нет.
– Обойдусь. Это ты, значит, на мое место метишь?
– Не совсем я, но направление мыслей правильное. Что делать… Питер, город большой, но тесный. Приходится суетиться, извини за прямоту.
– Как тогда, на игре? Два ребра, между прочим, парню вынес.
– Случайность. Я не хотел. А ребра пустяки, за неделю срастаются.
– Это ты жене рассказывай про нечаянно… В Канаде то, говорят, вы по полной обкакались. Ни одной игры не выиграли.
– Думаю, вы бы тоже не стали чемпионами.
– И с чего ты взял, что вас ждут в «Планете»?
– Ну что ты как маленький, ей Богу… К шестому десятку скоро, а все детские вопросы задаешь. Замолвят за нас словечко. Не волнуйся. Отрекомендуют. Главное, грядка свободна, как говорят господа бандиты.
Чернаков поднял глаза к потолку. Затылок опять заныл. Откровенный больно этот Щербина. И вежливый. Словно киллер, который прежде чем пустить клиенту пулю в лоб, извиняется за возможные неудобства. Не к добру, ох не к добру. Спорить с этим типом по вопросам морали все равно, что с носорогом в лобовую идти. Дерьмо и через десять лет «Шанелем» пахнуть не будет, как его не перерабатывай. А силы лучше беречь. Пригодятся. Врезать напоследок ногой по брюху. Глядишь, почка у урода оторвется, или брезжейка лопнет.
– Ты мне вот что лучше скажи, – Щербина извлек из портсигара папиросу «Беломорканала» и постучал гильзой по крышке, – кроме Толика кто-нибудь знает, где ты?
– Половина Питера. Я провел пресс-конференцию.
– И Юля тоже?
– Причем здесь Юля? – насторожился Чернаков.
– Нет, нет, не причем, – собеседник чиркнул бензиновой «Зиппо» и затянулся ядреным дымом папиросы, – ты бы ей позвонил на всякий случай. Скажи, что на залив поехал. Рыбку половить к новогоднему столу. Пригласили, мол, друзья на рыбалку. Или на снегоходах по льду погонять.
– Это еще зачем?
– Чтоб не волновалась. Не переживала.
– Сам звони, – догадавшись, куда клонит Щербина, прошептал Чернаков.
– Она сейчас дома, – спокойно продолжил конкурент, – одна. Дверь, если помнишь – не дверь. Любой зайдет… Обидно будет, если и любимая твоя станет жертвой кровожадных разбойников. Очень крово и очень жадных.
– Руки развяжи.
– Зачем? Я уж как-нибудь наберу ее номер.
Щербина достал из своего кармана мобильник Чернакова, нацепил очки.
«Это я, значит, без вести пропаду, – прикинул Вячеслав Андреевич, – на рыбалку поеду и под лед уйду. Искать не будут, не та птица. Мало ли где провалился? Залив большой… А к весне корюшка схавает. Корюшку выловят и пожарят. Съедят под водочку и переварят. Процесс превращения нормального человека в кучку… Хм, веселая перспективка… С-суки…»
…Рядом с печкой валялась кочерга. Оружие немассового поражения, запрещенное Женевской военной конвенцией как антигуманное. Штучка посерьезней клюшки… Чернаков сжал зубы и потихоньку потянул вверх левую руку, потом рванул вниз. Скотч дал слабину. Щербина, не замечая манипуляций Чернакова, увлеченно изучал телефонную книжку, словно в ней был шифр камеры хранения, где лежал миллион. Еще разок. И… С третьей попытки кисть удалось освободить. Вперед! Здравствуй, песня!
Прыжок, кочерга, удар! Крюком точно в глаз! Н-на! Прямо сквозь очки. Женевская конвенция протестует и грозит санкциями. Глаз вылетел из орбиты и шмякнулся о печь. Потом медленно пополз вниз, словно раненая улитка, оставляя кровавый след… Когда он оказался на полу, Чернаков смачно раздавил его каблуком, забрызгав скамью и ботинки. Тут же поднял кочергу для второго удара.
– Ну, что, позвонишь? – услышал он голос Щербины.
…Навеяло. Зря коньяк пил. Вячеслав Андреевич открыл глаза. Никакой кочерги не было. Руки по-прежнему на замке. Виктор Ильич, прищуриваясь, листал книжку, нажимая джойстик на трубке.
– Сменил бы, что ли, трубку. Совсем древняя… Где тут Юля? Вот. Она, кстати, звонила тебе. Переживает. Значит, любит. А ты ее?
– Не твое дело.
– Любишь, любишь… Как вы на коньках славно катались. Прямо, Навка с Костомаровым. [21] Хоть на Олимпиаду посылай. Жаль, я запись не прихватил, полюбовались бы. И муженек Юлин, главное, не подкачал, поболеть за вас приехал. Я, если честно, боялся, что он напьется и никуда не поедет. Ан нет, он ее тоже, видно, любит… Да, так все-таки зачем ты к Сереже с Галей пожаловал?
– Дисконтную карту подарить. От «Планеты».
– Ну, не хочешь, говорить, не надо. Мне это не особо и неинтересно.
Щербина нажал кнопку вызова и поднес трубку к уху Чернакова.
– Прошу. Общайтесь. Надеюсь на твою порядочность. Имей в виду, Юлия Эдуардовна не успеет выйти даже из подъезда.
Гудки. Раз, два.
– Алло! Слава?
– Да, малыш… Ты звонила?
– Звонила… Что у тебя с голосом? Как из могилы.
– Воды попил. На морозе. Ты сейчас дома?
– Да.
– Хорошо. Я часов в девять буду. Приятель пригласил на рыбалку, на залив.
Корюшка пошла. Отказать неудобно, я ему обязан. Не скучай…
– Какая рыбалка, какая корюшка, Слава? Ты что?!
– Я потом все объясню. Не переживай, малыш. Все будет хорошо. В субботу снова пойдем в Эрмитаж, на выставку твоего француза. Того, с кляксами.
