Я вошла в номер. Опустилась на колени рядом со стулом.
– Привет, – сказала я.
Девочка моргнула. Посмотрела мне в глаза. Я заметила проблеск – лишь проблеск – узнавания.
Бо Доновану было шесть лет, когда его оставили в пустыне люди, которые его воспитали, а потом решили, что он им не подходит.
Для того, что они от него хотели – что бы это ни было.
«Тебе три, – подумала я, переключаясь на точку зрения девочки. – Может, четыре».
Слишком юная, чтобы понимать, что происходит. Слишком юная, чтобы столько пережить.
Ты многое знаешь. Может, ты даже не знаешь, что это знаешь.
В шесть лет Бо знал достаточно, чтобы, став старше, обнаружить закономерность.
Возможно, ты сможешь привести нас к ним.
– Я Кэсси, – сказала я.
Девочка ничего не сказала.
– Как тебя зовут? – спросила я.
Она опустила взгляд. Рядом с ней на земле лежал белый бумажный цветок, пропитавшийся кровью.
– Девять, – прошептала она. – Меня зовут Девять.
По спине пробежал холодок, а потом вспыхнула ярость. «Ты им не принадлежишь», – подумала я, словно стремясь защитить ее. Она просто ребенок – просто маленькая, маленькая девочка.
– Мама называла тебя по-другому, – сказала я, пытаясь вспомнить, какое имя использовала женщина тогда у фонтана.
– Лаурель. Мамочка зовет меня Лаурель. – Она повернулась и посмотрела на женщину на полу. В лице девочки не было никаких эмоций. Вид крови даже не заставил ее поморщиться.
– Не смотри на маму, Лаурель. – Я подвинулась в сторону, чтобы заслонить от нее тело. – Смотри на меня.
– Это не моя мамочка, – произнесла девочка совершенно равнодушно.
Сердце забилось гулко и быстро.
– Нет?
– Мастер нанял ее. Чтобы присматривала за мной, когда мы приехали сюда.
Лаурель подняла пухлые ручки к старомодному медальону, который висел у нее на шее.
– Вот моя мамочка, – сказала она.
Невозможно. Ожерелье. Кости. Кровь – это была ее кровь. Экспертиза подтвердила, что это была ее кровь.
Мне показалось, будто мир сжимается вокруг. Потому что на фото были два человека – и Лаурель на нем выглядела почти так же, как сейчас.
Свежее фото.
– Вот моя мамочка, – сказала Лаурель. Но женщина на этом фото была и моей матерью.
Я всегда знала – я всегда думала, – что, если мама выжила, она найдет способ вернуться ко мне. Как угодно, любым способом – если она выжила…
– Всегда, вечно, – прошептала Лаурель, и эти слова словно пронзили мне внутренности. – Несмотря ни на что.
– Лаурель, – хрипло произнесла я. – А где мамочка?
– В комнате. – Лаурель смотрела на меня, внутрь меня. – Мастера приходят, Мастера уходят, но Пифия живет в комнате.
Эпилог
Я стояла перед могильным камнем. Дин рядом, слегка касаясь меня. Остальные – полукругом у нас за спиной. Майкл, Лия и Слоан. Стерлинг, Бриггс и Джуд.
Останки, которые полиция нашла у той дороги, отдали семье. Отцу. Мне. Отец не знал, что останки не принадлежат матери. Он не знал, что она жива.
Мастера приходят, Мастера уходят, но Пифия живет в комнате.
Мы понятия не имели, кем была женщина, которую мы только что похоронили в маминой могиле. Ожерелье, которое нашли на теле, кровь на шали – принадлежали матери.
«Пифия выбирает жить», – говорил Найтшейд, совершенно точно зная, что мама сделала именно этот выбор.
Я не знала, сколько времени прошло после того, как похитили мать, до того как ей пришлось бороться за свою жизнь – снова. Я не знала, было ли это стандартной процедурой для секты – инсценировать смерть женщины, которую они похищают.
Все испытаны. Все должны оказаться достойными.
Я знала одно – мама жива.
Мастера приходят, Мастера уходят, но Пифия живет в комнате.
Маму не убили. Это не ее бережно похоронили на перекрестке. Она похоронила свою предшественницу. Мамин любимый цвет. Ее ожерелье. Следы крови. С самого начала мы с Дином считывали, что захоронение выражало сожаления. Это были мамины сожаления.
– Ты готова? – спросил Дин, положив руку мне на плечо.
Я посмотрела на могильный камень, на котором было написано мамино имя. Ради безопасности Лаурель секта должна считать, что мы не догадались. Пусть они думают, что я поверила, что похоронила маму. Пусть думают, что мы не придали большого значения тому факту, что женщина, которую я приняла за мать Лаурель, на самом деле была няней, обычной жительницей Лас-Вегаса, расходным материалом для Найтшейда.
Пусть верят, что ФБР взяло Лаурель под опеку из-за ее связи с Найтшейдом, а не из-за ее связи со мной.
Мы не убиваем детей.
Я представила, как Бо идет по пустыне, и ощутила горький привкус во рту.
– Я готова, – ответила я Дину.
Я обернулась и по очереди посмотрела в глаза каждому из присутствующих. Дом – это люди, которые тебя любят.
Я была готова вернуться домой. Сделать все, что понадобится, чтобы найти Мастеров. Защищать Лаурель. Всегда и вечно. Найти маму. Найти Пифию. Найти ту комнату.
Несмотря ни на что.
Дженнифер Линн Барнс
Дурная кровь
© М. Карманова, перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025
* * *
Уильяму, который помогал мамочке редактировать эту книгу, когда ему было всего пять недель от роду
Ты
Если нет порядка, приходит хаос.
Если нет порядка, приходит боль.
Колесо вращается. Обрываются жизни. Семь Мастеров. Семь способов убивать.
На этот раз – время огня. Девять – это огонь.
Так было предначертано, и так будет. Колесо уже вращается. Таков порядок вещей. И в центре всего этого – абсолютно всего – ты.
Глава 1
У серийного убийцы, который сидит напротив меня, глаза как у его сына. Та же форма. Тот же цвет. Но блеск в этих глазах, отсвет предвкушения – исключительно твой.
Опыт и мои наставники из ФБР научили меня, что я могу погружаться глубже в сознание других людей, если буду говорить с ними, а не о них. Я продолжала рассматривать человека, сидевшего передо мной, привычно составляя психологический портрет. Ты сделал бы мне больно, если бы мог. Я знала это, знала еще до того, как пришла в эту тюрьму максимально строгого режима, до того, как увидела едва заметную улыбку, которая промелькнула на губах Дэниела Реддинга в тот момент, когда его взгляд встретился с моим. Если ты сделаешь мне больно, то и твоему сыну будет больно. Я все сильнее погружалась в психопатическое мироощущение Реддинга. А причинять боль сыну – твое право.
Не важно, что руки Дэниела Реддинга закованы в наручники, а их цепь прикреплена к столу. Не важно, что дверь охранял вооруженный агент ФБР. Человек напротив был одним из самых жестоких серийных убийц в мире, и, если я позволю ему проникнуть за мою защиту, он оставит свою метку на моей душе с той же убедительностью, с которой он выжигал R на телах своих жертв.
Связать. Заклеймить. Порезать. Повесить.
Вот так Реддинг убивал своих жертв. Но сегодня я пришла сюда не для того, чтобы говорить об этом.
– Однажды вы сказали мне, что я никогда не найду человека, который убил мою мать, – произнесла я, надеясь, что мой голос звучит спокойнее, чем я себя чувствую. Я знала этого конкретного психопата достаточно хорошо, чтобы понимать – он попытается вывести меня из себя.
Ты пытаешься проникнуть в мой ум, заставить меня задаваться вопросами, сомневаться, чтобы, когда я выйду из этой комнаты, часть тебя покинула ее вместе со мной.
