– Для вопросов попроще сойдет малый ритуал очищения. Если Мастера будут щедрыми, они даже дадут ей выбор.
Выбор пытки. Живот скрутило, но я стиснула зубы, подавляя ощущение желчи, поднимающейся к горлу.
– А что, если им не понравится ее ответ? – спросила я, взяв себя в руки. – Что, если она скажет им оставить тебя в живых?
– Не скажет. – Найтшейд откинулся назад на стуле. – Потому что, если ее решение покажется искаженным, они проведут очищение снова.
Будут пытать ее снова.
– Где она? – резко спросила я. – Скажи нам, где она, и мы положим этому конец. Мы сможем защитить вас.
– Нет, Кассандра, – ответил Найтшейд, улыбнувшись почти с любовью. – Не сможете.
Ты
На этот раз – нож. Оружие Пяти – быстрее одних, медленней других.
Хаос и порядок, порядок и хаос.
Теперь ты на полу, и твоя память полна дыр. Ты не помнишь, как вернулась Лаурель. Ты не помнишь, откуда у нее синяки на шее.
Но ты помнишь, как твоя кровь капала с ножа Пяти. Ты помнишь музыку, и боль, и как ты говоришь Мастерам, что предатель должен умереть.
Ты помнишь, как Лаурель обмакивает пальцы в твою кровь. Улыбается, как ты ее учила.
– Я хорошо справилась, мамочка? – спрашивает она, устраиваясь у тебя на коленях.
Колесо вращается. Ты пыталась его остановить. Но некоторые вещи не остановить.
Глава 27
ФБР поместило Найтшейда в изолированную камеру и выделило агентов, которые наблюдали за ним круглосуточно. К двум часам ночи он был мертв.
Мастера могут добраться до кого угодно, где угодно.
– Сегодня второе апреля. – Я заставила себя произнести это вслух, стоя перед стеной с фотографиями в подвале.
4/2. Первая из дат Фибоначчи в апреле.
– Четвертое апреля – следующая дата, – продолжила я. – Пятое апреля. Двадцать третье апреля.
– Кэсси. – Дин подошел сзади. Я не выходила отсюда с тех пор, как мы вернулись домой. Я едва моргнула, когда нам сообщили, что Мэйсон Кайл мертв.
– Тебе нужно поспать, – прошептал Дин.
Я не ответила, глядя на фото жертв на стене. Я подумала о том, что каждая цепочка из девяти убийств совершалась с одобрения Пифии. Она решала, что послушник достоин убивать, потому что иначе ей снова предстояла боль.
Вы выбирали тех, кто пережил насилие. Тех, кто умеет бороться. И заставляли их обрекать других на смерть.
– Кэсси. – Дин встал передо мной, заслоняя от меня стену. – Нельзя так с собой.
«Можно, – подумала я. – Иначе никак».
– Посмотри на меня. – Голос Дина звучал знакомо – слишком знакомо. Мне не нужно было утешение. – Ты почти не спала с тех пор, как пропала Лаурель. Ты не ешь. – Дин не отставал. – Хватит, Кэсси.
Я сделала вид, что могу смотреть и сквозь него. Я запомнила стену достаточно хорошо и могла представить каждое фото.
– Когда мы узнали, что у моего отца был подражатель, я ушел. Я бил боксерскую грушу, пока не содрал костяшки до крови. Помнишь, что ты сделала?
Я ощутила, как подступают слезы. Я опустилась перед тобой на колени и вытерла кровь с твоих пальцев. Я отводила тебя от края каждый раз, когда ты заходил слишком далеко.
Дин обхватил меня одной рукой за талию, а другой под колени, поднял на руки, заставляя отвернуться от стены. Он понес меня к двери подвала, и я ощутила, как бьется его сердце.
«Брось меня, – подумала я, чувствуя, как тело застывает в напряжении. – Просто брось меня. Просто отпусти».
Прижимая меня к себе, Дин отнес меня в мою комнату. Посадил на край кровати.
– Посмотри на меня. – Его голос звучал мягко – так мягко, что это было невыносимо.
– Не надо, – выдавила я.
Не надо мягкости. Не держи меня. Не спасай меня от себя.
– Ты считаешь, что произошедшее с Лаурель – твоя вина.
Хватит, Дин. Пожалуйста, не заставляй меня делать это. Не заставляй меня произносить это вслух.
– И ты всегда верила в глубине души, что, если бы в тот день ты не ушла из маминой гримерной, если бы ты просто вернулась раньше, ты могла бы ее спасти. Каждый раз, когда полиция задавала тебе вопрос, на который у тебя не было ответа, ты слышала в нем обвинение – ты сделала недостаточно. Ты не смогла ее спасти. Ты не смогла помочь схватить тех, кто это сделал.
– И теперь они причиняют ей боль. – Правда вырвалась на волю, как шрапнель, взрываясь со смертельной силой. – Они пытают ее, пока она не даст им то, что им нужно.
– Разрешение, – тихо произнес Дин. – Отпущение.
Я повернулась на бок, отворачиваясь от него, и он не стал меня удерживать. Усталость, которая накопилась за эти дни, обрушилась на меня в одно мгновение – но я не могла закрыть глаза. Я позволила себе погрузиться в точку зрения матери.
– Не то чтобы у меня не было выбора, – тихо сказала я, не утруждая себя сообщить ему, что говорю уже не от своего лица, а говорю за нее. – У меня всегда есть выбор: буду страдать я или кто-то другой? Буду ли я бороться? Буду ли я сопротивляться им? Или я буду играть роль, которую они для меня избрали? Будет ли у меня больше контроля, больше власти, если я заставлю их сломать меня или я буду играть Пифию настолько хорошо, что они перестанут видеть во мне вещь, которую можно сломать?
Дин помолчал несколько минут.
– Против нас семерых, – наконец сказал он, – ты всегда будешь беспомощна. – Он склонил голову. – Но против каждого из нас в отдельности карты в твою пользу.
Я вспомнила Найтшейда, которого нашли мертвым в одиночной камере.
– Если я приговорю тебя к смерти, ты умрешь.
– Но сначала один из нас должен будет спросить.
Пифия озвучила приговор, но дело на суд вынесла не она. Один из Мастеров должен представить проблему, которую она должна решить, – а перед тем, как она вынесет решение, ее пытают. Если ее ответ не устроит большинство Мастеров, ее будут пытать снова.
– Вы выбрали меня, потому что я умею бороться за жизнь, – прошептала я. – Потому что вы видели во мне потенциал стать чем-то бо́льшим.
– Мы выбрали тебя, – продолжил Дин, – потому что по меньшей мере один из нас верил, что однажды тебе это понравится. Власть. Кровь. Некоторые из нас хотят, чтобы ты приняла то, кто ты есть. Некоторые хотят, чтобы ты сопротивлялась – сопротивлялась нам.
Эта группа следовала вполне конкретным правилам. После девятого убийства они выходили из игры – навсегда.
– То, что вы делаете со мной, – самая близкая для вас возможность заново прожить свои лучшие моменты. Вы проводите ножом по моей коже или смотрите, как она покрывается волдырями от ожогов. Вы держите мою голову под водой или заставляете меня смотреть, как пронзаете мою плоть металлическим штырем. Вы сжимаете пальцы на моей шее. Вы бьете меня. – Я вспомнила Найтшейда. – Вы заставляете меня принять самый мучительный яд. И каждый раз, когда вы причиняете мне боль, когда вы очищаете меня, я узнаю о вас больше. Семь разных монстров, семь разных мотивов.
Мама всегда отлично умела манипулировать людьми. Она зарабатывала на жизнь, выступая как «экстрасенс», говоря людям то, что они хотят услышать.
– Некоторые из нас, – произносит Дин, немного подумав, – поддаются манипуляциям легче, чем другие.
Я снова вспомнила Найтшейда. Мама обрекла его на смерть не тогда, когда его поймали. Мастера почти наверняка представили ей эту проблему еще тогда, но она тянула время – и, по крайней мере, кто-то из них позволял ей это.
– Найтшейд стал членом этой группы незадолго до того, как они похитили маму, – медленно произнесла я, пытаясь сосредоточиться на фактах – только на фактах, – которые могли бы пролить свет на их отношения. – Он совершил свое девятое убийство за два месяца перед тем, как ее забрали. – Я снова заставила себя переключиться на точку зрения матери. – Он любит соревноваться. Он любит риск. Он хотел сломать меня. Но я заставила его захотеть большего. Я заставила его хотеть меня.
