Хог: Полиция знает, что вы там были в ту ночь?
Райт: Я похож на идиота? Если я им скажу, что я там был, завтра же это появится во всех газетах. Я столько сил вложил в создание репутации, не хватало еще, чтобы меня связали с убийством Арти.
Хог: Но что такого криминального в том, чтобы заехать вечером к старому другу выпить рюмочку?
Райт: Я десятки раз видел, как слухи создают и рушат карьеры. Этому Лэмпу я ничего не сказал. Не его дело. Когда я уезжал, Арти был жив. Вам я говорю, потому что мы на одной стороне — на стороне Арти. Ну да, я знаю, что вы сейчас думаете: из криминальной среды, сидел в тюрьме, дружил с Бенни Сигелом, такой тип вполне может нажать на курок. Так вот, это неправда. Я руковожу крупнейшим актерским агентством в мире. Я уважаемый и авторитетный бизнесмен. Я на курки не нажимаю. Вот это правда.
Хог: Спасибо, что честны со мной.
Райт: Я никогда не лгу клиентам. В этом секрет моего успеха. Так что послушайте, Хог, раз Санни больше нет, а вы продолжаете работу над книгой, надеюсь, что вы сможете взглянуть на вещи с моей точки зрения.
Хог: И в чем же она состоит?
Райт: В том, что нет никакой необходимости тащить в эту книгу мое прошлое. Кому нужны судебные иски, а? Вы ведь талантливая творческая личность. Хорошо выглядите. Производите хорошее впечатление.
Хог: Я вообще потрясающий парень.
Райт: Из вас вышел бы потрясающий продюсер.
Хог: Я писатель.
Райт: Работа продюсера — это как писательство, только без пишущей машинки. Вам понравится. И я думаю, вы сможете многого достигнуть в этой сфере. Я бы не прочь заняться вашей карьерой. Лично с вами работать.
Хог: Это большая честь.
Райт: А почему бы и нет? У меня все схвачено на обоих побережьях. И я могу дать вам доступ к новым возможностям. Ради Арти. Мне достаточно снять трубку. Или не снимать…
Хог: Или не снимать?
Райт: Арти не рассказывал, что обо мне говорили в нашем родном районе?
Хог: Нет, не рассказывал.
Райт: Тогда я вам сам скажу и советую запомнить, если вы хотите еще хоть доллар заработать в этом или любом другом городе: «Не переходи дорогу Хешу». Подумайте об этом.
(конец записи)
ГЛАВА 15
— Знаешь, мне, похоже, было бы выгоднее не заканчивать эту книгу.
— Как это? — спросила она, лениво поглаживая мою ногу большим пальцем своей.
И Хармон, и Гейб очень ясно дали понять, что они меня финансово поддержат — если я не буду в это лезть.
— Но ты не станешь ее бросать. Ты ее закончишь, и закончишь так, как нужно.
— Ты же раньше сильно возражала против этой книги. Почему теперь передумала?
— Потому что знаю, что она для тебя значит. Я знаю тебя.
Я улыбнулся.
— Отчасти.
Было уже после полуночи, и мы лежали на кровати Санни — там все началось, и туда мы всегда возвращались. Освещением нам служил огонь, который я разжег в камине. Рядом с Лулу, которая не отрывала взгляда от контейнера белужьей икры на кровати, стояла в ведерке бутылка «Дом Периньон». Икра вроде бы странное лакомство для собаки, но не для такой, которая обожает макрель. Я протянул ей немного икры на тосте, и она чуть палец мне не откусила. Потом я снова налил нам шампанского, Ванда взяла свой бокал и сказала: «Сколь». Зря она это сказала.
Эти слова относились к другому полуночному пикнику в другой кровати. Кровать эта была в Лондоне, в гостинице «Блейкс», где мы с Мерили останавливались во время медового месяца. Вместе. Идеально. Навсегда. Я вылез из кровати и вышел на террасу, но волна меланхолии настигла меня даже там и затопила с головой. Той ночью в Лондоне все происходящее казалось таким правильным. И было правильным. И оставалось таким до сих пор.
— Что случилось? — спросила Ванда из комнаты.
— Ничего.
— Скажи мне.
Я вернулся в комнату и подкинул в огонь полено. Оно было сосновое и очень сухое. Оно тут же разгорелось.
— Это все моя память.
— А что с памятью?
— Она у меня чертовски хорошая.
Ванда потянулась за сигаретой и закурила.
— Кажется, я знаю, что тебя беспокоит. Ты думаешь о том, как тебе жаль. Жаль, что ты со мной связался.
— Нет. Ни в коем случае.
— Тогда почему ты от меня отстраняешься? В чем дело?
— В Мерили. — Я допил свой бокал. — Дело все еще в Мерили.
— Черт.
— С тобой я снова почувствовал себя живым. Я благодарен тебе за это. Очень благодарен. Но для меня наши с ней отношения еще не закончились. Все это еще продолжается, и с тобой я это понял.
— Я думала, она замужем за Заком…
— Замужем. Пока.
Она покачала головой.
— Неплохая попытка, Хоги. Но я тебе помогу. Я сама расскажу, как там дальше. Ты перепробовал шесть десятков способов сексуального удовлетворения и наконец стал задавать себе вопросы. Например, такие: «Смогу ли я привести ее в норму?», «Тот ли я человек, который сможет сделать ее счастливой?», «А не бросить ли мне, как бросили все остальные?» На самом деле ведь речь об этом, разве нет, Хоги? Понимаешь, я это все уже проходила. И не один раз.
— Ну ты молодец. Облила грязью нас обоих разом, легко и непринужденно.
— Да пошел ты.
— Знаешь, я к такому как-то не привык. Это первый раз.
— А я, знаешь ли, как-то не привыкла мужикам рассказывать про маму и Гейба. Это первый раз, — отозвалась она.
Я промолчал. Последнее слово осталось за ней.
Она загасила сигарету и зажгла новую.
— Я думала, у нас все хорошо, Хоги.
— Хорошо. Но так не может продолжаться.
— Ты возвращаешься в Нью-Йорк?
— Как только смогу.
— Когда я последний раз была в Нью-Йорке, — сказала она, — я видела, как на Шестой авеню столкнулись два такси. Таксисты начали спорить прямо посреди улицы, потом стали толкаться, а люди на тротуарах вместо того, чтобы попытаться их разнять, кричали: «Врежь ему! Врежь ему!» Я никогда бы не смогла жить в месте, где столько ненависти.
— Ты как-то сказала, что Лос-Анджелес не настоящий. А вот это настоящее. Ненависть — настоящая.
— Коннектикут был милый. Я была там счастлива.
— Да, точно. Ты там жила на ферме с Конни.
Ты знаешь, что он туда никогда не приезжал? Ни разу. Он эту ферму даже не видел.
— Я не знала. С ума сойти. А что еще… что он тебе говорил про меня?
— Ты правда хочешь знать?
— Угу.
— Что ты была ему очень дорога. И что когда ты начала уходить в себя, стала…
— Странной.
— …то он думал, что Бог его наказывает.
— Потрясающе. — Она вздохнула и откинулась на подушки.
Я вылил ей в бокал остатки шампанского и съел немного икры. Лулу так и не сводила с нее глаз.
— Здесь я на своем месте, — сказала Ванда. — В Лос-Анджелесе. Здесь мой дом.
— А-а.
Она вдруг выскочила из кровати и гневно уставилась на меня сверху вниз. Руки она уперла в бока, в обнаженном теле чувствовалось напряжение.
— И что это значит?
— Ничего.
— На ничего не похоже. Похоже на «Хорошо, Ванда. Как скажешь, Ванда. Ты же чокнутая, Ванда».
— Что-то ты нервная.
— Ну если учесть, что меня бросают…
— Никто тебя не бросает. Просто… Я больше не могу жить в твоем фильме.
— Тогда катись к чертям!
Она развернулась и вылетела из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Я бросился за ней. Лулу, натура сентиментальная, направилась прямо к икре.
Я догнал Ванду у лестницы и схватил за руку.
— Отпусти! — закричала она. — Отпусти! — Она вырвала у меня руку, сбежала по ступеням и выбежала голышом через переднюю дверь дома с криком: — Ублюдок!
Я и сам выругался. А потом побежал за ней.
Ванда стояла на газоне, крича: «Ублюдок? Ублюдок!» куда-то в направлении дома. Она явно была в истерике, а полицейским, которые охраняли усадьбу, досталось бесплатное шоу. Я попытался ее схватить, но она бросилась бежать. Бегала Ванда быстро. Я гонялся за ней вокруг пруда, через пруд, потом побежал за ней во фруктовый сад, потом выбежал из сада.
